Я пришел к ней в больницу раз, потом второй, потом стал приходить каждый день. Мне нравилось смотреть на нее. Говорить с ней. Нравилось, как мы смотрелись вместе: этот ангел и я – черт, который только что выскочил из преисподней. Весь в татуировках с сатанинской символикой, в шрамах от бесконечных драк, с обритой налысо головой…

Я знал, что мы не пара, что она не может испытывать ко мне ничего, кроме лютой ненависти и отвращения. Я и не надеялся, что из этого союза может что-то выйти, но… Каждый найдет своего дьявола, если будет искать достаточно усердно.

Лилиан была на пять лет старше и заканчивала колледж. Родителей она не знала. Их с братом усыновила пара стариков-художников, которые умерли еще до нашего знакомства.

Мы редко с ней виделись, пока она доучивалась, но плотно переписывались. А как только ей вручили диплом, я не выдержал, приехал и забрал ее с собой. Мне бы хотелось закончить чем-то вроде «она сделала меня чище и лучше, а потом все жили долго и счастливо», но это не та сказка… Как, думаешь, все повернулось? Мне хватило полугода, чтобы сделать из ангела дьяволицу.

Она менялась постепенно, все шло словно само собой, но безусловно не без моего попустительства и одобрения. Сначала она просто сделала себе татуировку, потом еще одну, начала активно интересовалась всем, что касалось группы, потом в дело пошли алкоголь и наркотики – незаметно, по банке пива, по таблетке. И в один прекрасный день я проснулся и обнаружил возле себя живую копию меня самого – только в женском облике. И не могу сказать, что меня это разочаровало. Я хотел видеть рядом девушку, которая способна себя защитить, а не святошу, подставляющую щеки под удары…

Я безумно боялся, что произошедшее той ночью в трейлере может повториться. Не прикасался к тому, чего никогда не пробовал. Никогда не запирал комнаты, в которых мы оставались. Научил ее стрелять и всегда держал оружие возле кровати. Я бы скорее предпочел, чтобы меня застрелили, чем пережить подобное заново.

Лилиан стала незаменимой частью группы. Она никогда не выходила на сцену, но ее идеи для шоу, энергетика, шикарный мрачный юмор сделали ее тем клеем, на котором все держится.

Расхождения у нас были только в одном: сатанизм оставался для меня всего лишь маскарадным костюмом, который я надевал, выскакивая из-за кулис. Забавой, опасной игрушкой, которой пугаешь прохожих. Публика с удовольствием ела этот пирог, а раз так, я был готов непрерывно его печь.

Но для нее это не было игрой, она воспринимала все сатанинское всерьез. Я это не сразу понял, а когда понял – просто махнул рукой. Любимая хочет устроить жертвоприношение? Без проблем, пойдите купите ей пару кроликов. Хочет настоящей кровью залить сцену и разбросать по ней настоящие кости? Пожалуйста, если ее друзья-врачи могут раздобыть все это добро. Хочет всю ночь курить забористую дурь и читать «Сатанинскую библию»? Я не против, пока это ее веселит. Хочет набить печать Бафомета на всю грудь? Вперед, потехи ради я вытатуирую себе такую же на спине.

Я был рядом с ней, подозревал, что с ней происходит что-то неладное, но не придавал этому значения. Наоборот – подкидывал дрова в этот костер. Обсуждал с ней дурацкие книжки по оккультизму, которые она читала. Разбирал отрывки из ее «Сатанинской библии», которую она невесть откуда притащила. Не возражал, когда она начала называть себя Лилит, а меня – Самаэлем[53]. Только смеялся, когда она запретила произносить дома восклицания вроде «о боже!», «о господи!», «святые угодники!»…

Однажды она спросила, верю ли я в то, что Дьявол придет на землю и что земная женщина забеременеет от него, а потом появится на свет сын Сатаны, рождение которого станет предвестием апокалипсиса.

«Конечно, верю, любовь моя. Разве дьявол может не верить в себя самого? И, кажется, я уже даже нашел для себя подходящую земную женщину», – ответил я ей тогда.

Идиот, знал бы я, как тонок лед ее психики. И таких разговоров она затевала множество, но я был слеп и глух. Сходи с ума, дорогая! А я подыграю тебе на гитаре!

«Любимый, ведь Бог пошлет на землю Архангела Камаэля, который изберет себе жену и родит второго Мессию? Ведь мой Властелин этого так не оставит? Ведь он устроит охоту на беременную Богородицу? Ведь правда, что тот, чье копье поразит ее, заслужит вечную жизнь у его Трона? Я хочу, чтобы это было мое копье!»

Лилиан страдала от редкой формы шизофрении, но я не знал об этом и не догадывался. Разве человек безумен, когда безумны все вокруг? Безумие становится вариантом нормы. А пока есть музыка, секс и выпивка, можно вообще забыть о том, что ты обладаешь извилинами.

В Кейптауне той зимой как раз проходил фест групп нашего стиля, и мы уехали туда на месяц. Там же поженились, и я купил этот дом в Саймонстауне, где планировал однажды осесть вдали от шума, гама и дотошных журналистов. Убежище на краю земли, среди райской природы, что может быть лучше…

А потом Лилиан сообщила, что беременна. Я был потрясен. Если бы она заявила, что больна СПИДом, вряд ли бы я испугался сильнее. Она клялась мне, что предохраняется, потому что заводить ребенка при том образе жизни, какой мы вели, – это было как бросать горящие окурки в бочку с бензином и надеяться, что не рванет. Алкоголь и сигареты куда ни шло – но наркотики! Я настаивал на аборте. Пытался убедить ее, что если нам нужен ребенок, то следует завязать и подойти к этому серьезно. Но она и слушать не хотела. «Ведь это он, твой сын, Самаэль, который взойдет на Престол!» Пф-ф… И я сдался. Чужое безумие заразно. А я ко всему прочему еще и любил ее… Чуть не рехнулся, когда мы приехали на ультразвуковой и биохимический скрининг. Врач заключил, что плод развивается абсолютно нормально. Нет никаких отклонений, и вообще, такую чудную девочку еще поискать…

После этого обследования меня попустило настолько, что я вдруг понял, что счастлив. Рванул покупать самые крутые игрушки и все эти крохотные платья, завязал с наркотиками, снова достал из ящика нотную бумагу. Меня перло, меня носило в метре над землей. Песни сыпались из меня, как чертовы симфонии из чертова Моцарта. Я все меньше зависал с бандой и все чаще приходил в бешенство, когда кто-то из них оказывался под кайфом перед очередным концертом.

С глаз спала пелена, и я вдруг увидел, в каком все плачевном состоянии: репертуар – дерьмо, Митч совсем сдал и уже не поет, а просто надрывает связки, нет взаимодействия, нет драйва. Есть только кучка идиотов, разменявших свой талант на ширялово и шлюх. Судьба группы начала тревожить меня не меньше судьбы ребенка. Спящая красавица очнулась от наркотического сна и поняла, что пора наводить порядок в королевстве.

Сатанинская тематика вдруг показалась мне страшно тесной и исчерпавшей себя. Ну разгромили сцену, ну, залили все бутафорской кровью, ну, спели хором «Ave Satani», и что дальше? Скука. На одной театральщине далеко не уедешь. Нам требовалась музыка, много музыки! – и такой, чтобы догорающий костер под названием «Кости Христа» вспыхнул с новой силой. Мне нужно было закатывать рукава и приступать к работе. Отстраивать новое королевство для своей маленькой принцессы…

Но Лилиан восприняла предложение о смене репертуара и имиджа в штыки. И это еще мягко сказано. У нее случился такой нервный срыв, что ее забрали на пару дней в больницу. И вот, пока ее не было, Митч перебрал со своей дурью и отправился на небеса вслед за Джаредом. И это стало последней соломинкой, сломавшей спину верблюду.

Я сказал группе: или мы прекращаем дергать дьявола за усы и творить все это дерьмо, или я сваливаю. Сказал, что хочу снова делать потрясную музыку, а не потрясно заблевывать сцену. Что не хочу закончить так же, как Джаред и Митч.

Но парни не восприняли мои намерения всерьез: мало ли какая на меня дурь нашла, не впервой, мол. И тогда я поехал в тату-салон и переделал татуировку у себя на спине: печать Бафомета свели лазером, а поверх нее начали набивать контуры ангела. Потом я собрал в кучу весь наш сатанинский реквизит – все эти черные свечи, перевернутые распятия, черепа – и поджег его к чертовой матери. Вместе с фургоном…