Я прижалась губами к его лбу.

– У тебя температура! Ты заметил?

– Не думаю, – сонно пробурчал он.

– Но ты горячий, как сковородка!

– Спасибо, ты тоже ничего.

– Нет, я имею в виду… Черт! – Я села на кровати и стала трясти его за плечи. – Не смей засыпать, пока я не найду жаропонижающее! Это я тебя заразила. Прости… Гадский вирус! Будет ужасно плохо первый день, но потом быстро пойдешь на поправку… Боунс!

– Угу…

– Я сейчас сбегаю к себе и поищу таблетки.

– Не беги. Поищи сначала в своем чемодане, – пробормотал он.

– В каком чемодане? – опешила я.

– Сегодня днем привезли. Твой чемодан. Он нашелся, – зевнул Боунс. – Только ты не открывала дверь, уж не знаю, чем ты там занималась. И они спихнули его мне под расписку. Стоит сразу за входной дверью…

– И ты говоришь мне об этом только сейчас?! – заорала я, выскакивая из кровати.

– А куда спешить? Там что-то скоропортящееся?

– Я тебя придушу… Потом. Когда поправишься.

И я поскакала вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Мой чемодан! Глазам не верю! Багажная бирка сорвана, – не удивительно, что он потерялся! – но в остальном… Фотоаппарат на месте. И мое белье от Виктории Сикрет. Прокладки. Духи. Купальник. Хвала небесам, вот это подарок! Какое счастье, что чемодан передали Боунсу, а не то я бы зацеловала до смерти курьера. Аптечка, пластырь, таблетки…

Я выдавила из блистера таблетку адвила, вернулась к спальне и… замерла перед прикрытой дверью. Боунс снова говорил по телефону. На этот раз по-английски.

– Просто наведывайся время от времени. Проверяй, все ли с ней в порядке. Я и пальцем не могу пошевелить, кажется, меня свалило на ближайшие несколько дней… Но хочу, чтобы все было под контролем… Если с ней что-то случится…

Снова слышу африкаанс – глубокий, гортанный, таинственный…

Иисусе… С кем – с ней? Случится ЧТО?

Рассвет – мое любимое время суток. Надежда на лучший день по сравнению с прошедшим. На лучшую погоду, чем была вчера. В конце концов, нехитрая радость оттого, что вчерашний день не оказался последним. Еще чуть-чуть, и над океаном начнет всходить солнце, небо станет румяным и теплым: так бледные слойки в духовке превращаются в ярко-золотые. Тишину наполнят крики птиц. По волнам полетят яхты. Ночные призраки забьются в складки темных штор и карманы развешанных в шкафу мужских рубашек…

Я так и не смогла уснуть. Зато Боунс буквально отключился. Таблетка не подействовала: он продолжал гореть и беспокойно ворочался. Пару раз во сне он начинал искать кого-то, произносил чьи-то имена и порывался встать и вызвать «скорую». Причем не для себя. Ему явно снилось что-то жуткое.

Я спустилась вниз, покормила собак и выпустила их на улицу, наспех сварила себе кофе. Не мешало бы помыть тарелки и приготовить Боунсу какой-нибудь суп. Хотя, насколько правильно будет оставаться здесь? Если бы сама, заболев, лежала в жару, хотела бы я, чтобы кто-то хозяйничал у меня в кухне, изучал содержимое моих шкафов, перебирал журналы на столике и корреспонденцию? Вряд ли. Я решила ничего не трогать, кроме чайника и пачки кофе. И туалетной бумаги. И его халата. Захотелось надеть его халат, хотя бы разочек…

Заварив кофе, я вернулась в спальню с чашкой.

– Ты не должна находиться здесь.

Я замерла на пороге. Лежащий на кровати Боунс смотрел на меня так, будто не вполне узнавал.

– Почему? – ровно произнесла я.

– Для тебя это небезопасно.

– И что же мне угрожает? – Я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, он говорит спросонок или со всей серьезностью, полностью проснувшись.

– В каждой комнате сразу за дверью есть кнопка экстренного вызова полиции. Красного цвета. Если что, жми без раздумий. Держи при себе оружие, в ящике стола заряженный «глок». Умеешь пользоваться оружием?

– Нет.

– Достань его, я покажу. Не бойся, он на предохранителе…

– Боунс, я не хочу прикасаться к оружию, я обязательно прострелю себе ногу…

– Фло, или давай сюда пистолет, или немедленно возвращайся в свой дом.

Черт, кажется, он действительно не шутит.

– Ты, что, поцапался с местным наркокартелем? – вздохнула я и выдвинула ящик. «Я не планирую уходить отсюда, чтоб ты знал».

Боунс слабо улыбнулся и взял из моих рук пистолет.

Пользоваться оружием оказалось так же просто, как щипцами для завивки волос. Снять с предохранителя, сжимать уверенно рукоятку и постараться не обжечься.

– Держи входную дверь открытой, и…

– И что?

– И мне нравится, когда ты носишь мою одежду, – сказал Боунс, касаясь рукава халата на мне и закрывая глаза.

– Ты хотел сказать закрытой? – переспросила я, но он не ответил.

Я укрыла его, коснулась волос – темно-русые, слегка выгоревшие на солнце, – провела пальцем по вытатуированному у него на шее «хвосту ласточки». Как бы мне хотелось увидеть рисунок целиком. Как бы я хотела узнать все, что Боунс скрывает. Что мучает его в бреду, кто приходит к нему во сне…

И тут раздался звук дверного звонка.

Обычно единственное, что меня волнует, когда я слышу звонок к дверь, это количество одежды на мне. Но сейчас, взбудораженная уроком по обращению с пистолетом и зловещим предупреждением Боунса, я думала только о том, взять с собой пистолет или оставить в комнате. Черт, еще немного, и я стану совать запасные патроны себе в трусы…

Я тихо сбежала вниз, посмотрела в глазок и с чувством облегчения распахнула дверь. На пороге стояла чернокожая девочка с косичками и бутылкой моющего средства под мышкой. Та самая, которую я приняла за любовницу Боунса, – теперь мне даже думать об этом стыдно.

– Привет! Заходи! Говоришь по-английски? Девочка хлопнула ресницами и не издала ни звука.

– Нет? Ну… тогда мы, наверно, сможем общаться жестами… Как я рада, что ты пришла. Хочешь чаю? Чай! – Я потрясла у нее перед носом пачкой ройбуша.

Она медленно кивнула и, прижимая к себе бутылку так, будто ее грозились отобрать, прошла внутрь.

– Он заболел. – Я указала на упаковку таблеток, а потом склонила голову набок, прижав к щеке сложенные вместе ладони. – И спит. Я бы хотела как-то помочь ему, но не думаю, что он был бы рад такому вмешательству. А тут ты! Так что я с удовольствием помогу тебе! Например, могу помыть тарелки. А ты можешь просто сидеть и пить чай.

Девочка оглядела меня с головы до ног и, пожав плечами, взяла с тарелки печенье. Я поставила перед ней чашку чая и взялась за посуду. Забота о Боунсе и его доме почему-то доставляла мне удовольствие.

– Ашанти, – сказала вдруг девочка. Обернувшись, я увидела протянутую мне ладошку.

– Флоренс, – радостно ответила я. Стряхнула с руки пену и пожала ее ладонь.

Девочка сказала еще что-то, на африкаанс, поставила на стол свою драгоценную бутылку и вытащила рулон разноцветных полотенец из-под раковины.

– Жаль, что ты не говоришь по-английски. Наверно, могла бы многое о нем рассказать, – заговорила я сама с собой. – Ну, например, чем он обычно занимается. Приходят ли к нему какие-нибудь люди. Как часто у него ночуют девушки…

Ашанти непонимающе улыбнулась, отмотала от рулона ярко-желтое полотенце и принялась протирать кожу дивана – того самого, на котором, будь моя воля, я бы проводила все свободное время в компании Боунса.

– Обычно он поет или играет с собаками. Чаще всего приходит мой папа, и они играют в покер. Девушки – иногда. Но ты – самая красивая.

Я уронила в раковину чашку и резко развернулась:

– Ты же сказала, что не говоришь по-английски!

– Не припоминаю такого, – лукаво улыбнулась девочка.

– Ашанти!

– Все нормально, Флоренс. Ты же не успела выболтать мне ничего личного, – рассмеялась она.

Я оставила недомытую посуду, налила себе полную чашку кофе и залезла на барный стул со словами:

– Расскажи мне о нем еще! Все, что знаешь. Как давно ты у него работаешь?