Женщина-врач качнула головой.

Едва заметно, но мои глаза это уловили: ее подбородок сдвинулся всего на пару миллиметров влево и вернулся обратно. Все остальное – глаза, брови, лоб, губы – ничего не выражало.

Но я верно истолковала это движение. Ей нечего было мне сказать. Нечем было меня утешить – этой молодой женщине-врачу, с высветленной прядью волос, убранной за ухо, с осторожной рукой, неторопливо скользящей датчиком аппарата для УЗИ по моему животу.

Она не могла его найти – моего будущего ребенка. А ведь он – я знала это точно! – был во мне. Он был.

– Скай… Боюсь, что… Я изучила документы, которые прислал нам ваш доктор. Вероятно, искусственное оплодотворение прошло не совсем успешно. Я не вижу ни одного развивающегося эмбриона из двух подсаженных. Наблюдаются небольшие изменения в тканях матки, но это может быть естественным следствием всех процедур. Вероятно, вы и не были беременны…

– Была.

Я сказала это так тихо, что врач склонилась ко мне и спросила:

– Что, простите?

– Я была беременна.

– Вы делали тесты на беременность? Что-нибудь это подтвердило?

– Те, которые успела сделать, ничего не показали, но это ничего не значит. Срок был совсем маленький…

– Как бы то ни было, мы имеем то, что имеем: вы не беременны. Похоже, эмбрионы не прижились. Я бы не рискнула назвать эту потерю выкидышем, слишком ранний срок. Описала бы ситуацию как неудачное ЭКО. Вы же знаете, насколько это непростая процедура и как велик риск неудачи. Но, откровенно говоря, вам не нужно расстраиваться. Вы молоды и здоровы, и вы обязательно станете матерью однажды…

Мое лицо предало меня первым. Потом предало горло, и легкие, и сердце. Стало трудно дышать, стало невыносимо слушать стук собственного сердца. Точнее – грохот! Карабин, державший меня все это время, сломался, и я полетела в пропасть. Все ниже и ниже – к самому ядру Земли. А доктор все говорила, и говорила, и говорила. О том, как я однажды стану матерью. Что природа все знает лучше врачей. Что в случившемся нет моей вины.

Но вина была.

Огромная, как гора. С подножием от одного края горизонта до другого. С пиком, уходящим в небо, за пределы видимости.

Я сама была виновата в том, что потеряла своих детей. Я не берегла нервов, сходила с ума. Позабыв обо всем на свете, я прыгала на коленях любимого мужчины так, словно мы были близки последний раз…

Последний раз. Без «словно».

– Хотите остаться в больнице еще на день? Если да, я расскажу, как все оформить. Также, если вам нужна психологическая помощь…

– Я не хочу ни с кем говорить.

– Там работают профессионалы, Скай. Настоящие волшебники…

– Которые помогут мне вернуть ребенка? – нервно хохотнула я. – Спасибо, доктор Мерфи, но если нет строгих показаний, то я бы предпочла уехать домой.

– В таком случае вы можете ехать, – кивнула она и протянула мне руку.

Вслед за неловким рукопожатием последовали сердечные объятия, и я увидела целое море сочувствия в голубых глазах врача.

– Помните, вы ни в чем не виноваты.

Я выдавила из себя улыбку, но ею наверняка можно было бы пугать детей.

– Спасибо вам, доктор.

– Берегите себя. «Ради чего?»

Мне хотелось уйти, но лабиринт коридоров словно заколдовали: я не находила ни входа, ни выхода. Так что я просто шла, и шла, и шла, петляя между крыльями и этажами. Едва переставляя ноги, как инвалид. Натыкаясь на стены и людей, как ослепшая. Дыша тяжело, как астматик. С глазами такими же пустыми, как у тех, кто носит в себе опухоли. Оболочка меня. Обломки. Шелуха…

Потом я обнаружила стул в конце одного из коридоров и просидела на нем несколько часов, глядя в стену перед собой.

«Я не вижу ни одного развивающегося эмбриона из двух пересаженных».

«Проклятье! Выметайся, черт бы тебя побрал!»

«Я проснулась окончательно и вижу, что прекрасно небо разодрано в клочья».

«Скажите ему, что я умерла, если вдруг спросит».

«Я хочу защитить тебя от всех демонов ада. Но что если один из них – прямо здесь, перед тобой?»

«Я не вижу ни одного развивающегося эмбриона из двух пересаженных…»

– Мэм, приемные часы окончены, – говорит мне охранник.

Встаю на ноги. Тысячи игл пронзают стопы: иду словно по битому стеклу. Натыкаюсь на кого-то, но глаза не видят, кто передо мной. Они обращены внутрь меня. Я вижу картины прошлого: светлые и страшные, мрачно-темные и прозрачно-голубые, они вертятся в голове сумасшедшей каруселью…

– Вы в порядке?

Я киваю и пытаюсь идти дальше, но тот, на кого натолкнулась, останавливает меня. Нарушает мое бессмысленное перемещение в пространстве.

– Скай?

Моргаю, пытаясь обратить взор наружу. И вижу врача в голубой униформе, держащегося за поручень каталки, на которой лежит перебинтованный пациент под капельницей. Врач только что остановил тележку и встал напротив, загородив мне дорогу.

– Что вам нужно? – спрашиваю я, машинально скользя взглядом по его лицу и фигуре.

– Скай! – изумленно повторяет он, странно улыбаясь. Его глаза кажутся мне знакомыми, и стрижка, и все черты…

– Терри, – мгновенно отзывается моя память. Я смотрю на него в состоянии полнейшего шока.

Как будто увидела призрака. Он и есть призрак – человек из моей прошлой жизни. Той жизни, в которой я, пожалуй, была бы рада остаться.

– Что стряслось? – хмурится он, оглядывая меня с ног до головы. Зрелище его явно впечатляет. В нехорошем смысле.

– Жизнь, – отвечаю я и зажимаю ладонью рот. «Только не реви. Не реви в голос…»

И тут Терри делает ко мне шаг и неловко обнимает. И это объятие уничтожает остатки моей выдержки, и я начинаю рыдать. Громко, отчаянно, как ребенок, у которого отобрали самое драгоценное сокровище, а потом его самого наказали, выпороли и выгнали из дому. Я дрожу в этих неожиданно крепких объятиях…

«Где бы я была сейчас, Терри, если бы ты не клюнул на хорошенькую гончую в холле твоей больницы? О, если бы ты только не позволил ей прикоснуться к себе… Где бы я была?»

– Что-то стряслось, да? Я слышал, ты уехала в Америку… Что мне сделать? Сегодня аврал на работе, не смогу уйти до полуночи… Тебе есть куда идти? – шепчет он мне в висок.

Мой мозг не успевает за вопросами. Не могу ответить ни на один.

– Я посажу тебя на такси, и оно отвезет тебя ко мне, хочешь? Возьмешь ключи?

– Не надо. Мне есть куда пойти.

– Та квартира с дурацкой крышей, где твоя мать свела счеты с жизнью? – вдруг резко говорит Терри. – Не лучшее место для тебя в таком состоянии, правда…

– А где будет лучше? В той квартире, где я застала тебя с…

Имя Селены застревает у меня в горле. Не могу выговорить его, не получается.

– Я уже не живу там, невыносимо вспоминать, – хрипло говорит он и заглядывает мне в глаза. – Скай, я правда… сожалею. И хочу помочь.

Я мотаю головой и отстраняюсь, но Терри не выпускает меня. Он держит меня, и держит, и держит, и постепенно боль утихает, уходит с последней вытекшей из глаз слезой, а отчаяние разбивается об его плечо.

– Прошу тебя, поезжай ко мне. Позволь мне просто быть рядом.

Пациент на каталке, в бинтах и с подведенными к нему трубками, начинает стонать во сне, и Терри тут же хватается за поручень.

– Мне пора отвезти этого беднягу в царство скальпелей и игл. Останься здесь, через пять минут я принесу тебе ключ. Скай, только не убегай…

Я смотрю ему вслед.

Смотрю…

Смотрю…

И не могу сделать то, что должна сделать, а именно убраться, сгинуть, уйти. От мутного прошлого нужно бежать так же быстро, как от неясного будущего, но мои ноги просто неподъемные – это, наверное, мое тяжелое, окаменевшее сердце провалилось в пятки и теперь лежит там, истекает густой, как лава, кровью. Куда мне идти, в самом деле? Разве есть хоть какая-то разница после всего, что случилось? Не все ли равно, в каком месте хранить кучку своего пепла?