«Что этот ублюдок со мной сделал? Что он еде…»

Я доползла до зеркала, и… на меня взглянула та, что вчера сделала все вместо меня. Та, что прогулялась верхом до преисподней и обратно. Рот, едва похожий на человеческий – распухший и фиолетовый. Лицо, покрытое свежими гематомами. Кровь, запекшаяся в глубоких ссадинах…

Покажите мне тех женщин, которые любят насилие в постели. Я хочу убедиться, что они реальны. Что можно испытать блаженство, когда тебя бьют и душат. Что можно получать удовольствие от ударов и пощечин. Что к тому, кто оставляет на тебе синяки и ссадины, можно испытать хоть что-то, кроме отвращения. Я в это не верю, не верю, не верю!

Я натянула на себя простыню и в ней проковыляла под душ. Вода заставит гореть огнем все ссадины, но мне необходимо отмыться. На мое счастье, я почти не помнила, что происходило вчера. Подсознание похоронило воспоминания глубоко-глубоко – глубже воспоминаний младенчества. Единственное, что я бы хотела вспомнить, – зашла ли в номер та, ради которой все это было устроено. Ведь она была здесь? Она должна была прийти. И она наверняка плакала и кричала так громко, что взвились в воздух чайки на пристанях. Так громко, что дрогнули яхты на груди океана…

Оушен…

То, что вчера было только леденящим предчувствием, сегодня выкристализовалось окончательно: я не смогу вернуться к нему. Не смогу притворяться, что ничего не случилось. Есть пятна, которые не смываются. Болезни, от которых не оправляются. Поступки, которые ломают и корежат душу. Он влюбился в птицу, парящую высоко в небе, а теперь я – ползучая змея, глотающая пыль. Этой ночью я обросла чешуей и потеряла крылья. Этой же ночью небо рухнуло на землю и раскрошилось. На гостиничной постели, как на хирургическом столе, меня разрезали на кусочки и сшили их не в том порядке. Я больше не та, кем была накануне.

Я водила куском липкого мыла по телу, по лицу, по волосам, пока кожа не стала красной и не начала гореть. Потом вернулась в комнату и оделась, с трудом застегивая пуговицы негнущимися пальцами. Покрыла лицо толстым слоем тонального крема, надела очки и набросила на голову капюшон плаща.

– Надеюсь, вы отлично провели время, останавливайтесь у нас еще, – сказал мне щеголевато одетый служащий на ресепшене.

Я стиснула зубы и улыбнулась ему улыбкой Джокера – аж скулы свело.

– И простите, но вы должны оплатить напитки из мини-бара, – прибавил он, глядя в монитор.

– Ах да. Напитки.

Я представила, как монстр сидит на кровати и неторопливо вскрывает бутылочки джина и водки, вытянув ноги и глядя на мое безжизненное тело. Представила, как он прикладывается к горлышку холодными мерзкими губами.

– Простите, я кое-что забыла, – сказала я служащему гостиницы и бегом, спотыкаясь, вернулась в номер. Пустые бутылки из-под выпивки, на которые я не обратила внимания, валялись возле кровати. И если он пил из них, то…

«Генетическая дактилоскопия», – кажется, так. Шантель рассказывала мне об этом, когда мы смотрели детектив в компании двух бутылок вина. Кажется, она даже подробно объясняла, что это такое, тыча пальцем в хорошенького копа на экране, – но я была слишком пьяна, чтобы вникать. А теперь вдруг вспомнила. Частицы кожи на одежде, следы слюны на окурках и стаканах, микроскопические пятна крови – даже если он не оставил отпечатков пальцев, я смогу выяснить, с кем имела дело.

Я сунула пустую бутылку в сумку и вышла из номера.

Когда все это закончится, я первым делом найду этого ублюдка.

Найду и расквитаюсь с ним.

Мысли о мести придают сил, а злость затмевает боль. К тому времени, когда добралась до офиса «Мальтезе», я почти перестала чувствовать себя жертвой. Я не жертва. Я солдат, которому не везет. И пусть я осталась без оружия, пусть меня прошило насквозь пулями, я продолжу эту войну. И как и все, кому уже нечего терять, пленных брать не буду.

Кабинет Лилит пуст, но я знаю, что она в клинике. Чувствую кожей. Или кофейничает с Алишей, или дрессирует свою свору в конференц-зале. Я подхожу к двери зала и распахиваю ее. На мгновение мне кажется, что я заглянула во временной портал: ничего не изменилось. За все то время, что меня здесь не было, «Клуб странных шуток» никак не изменился. Все так же, как месяц и год назад: толпа роскошных девушек, лениво рассевшихся вокруг лакированного стола. Вытянувшая длинные ноги Брук. Изнывающая от скуки Наоми. Алиша, жующая печенье и хохочущая над шутками Лилит. Какая-то девушка, совсем юная и тихая, расставляет бутылки с минералкой и раскладывает печенье на столе. Не занят только один стул – тот, на котором год назад сидела Селена. Никому не нравится это место, все избегают его так же, как и разговоров о ней. А позади стула, опираясь на спинку жилистыми руками, стоит Лилит в костюме цвета засыхающей крови.

Я перешагиваю через порог и, игнорируя изумленные взгляды, направляюсь к бывшему стулу Селены. Место бунтарок, место изгнанных – и теперь оно мое.

– Какой цвет волос, Скай! – восклицает Лилит, отходя в сторону. – Саймон явно был нетрезв. У тебя на голове настоящий пожар! Кошмарно пошлый оттенок, но тебе к лицу.

– Я пришла забрать обещанное.

– Мы почти закончили, да, девушки? Осталась шутка. И по домам. Хочешь начать? Покажи новеньким свое искрометное чувство юмора, Скай.

– Давай начну я, Лилит, – подает голос Брук, глядя на меня с робкой жалостью.

– Нет, я вижу, что Скай не терпится пошутить. Это написано у нее на лице, – ухмыляется Лилит. – Итак… Как ты относишься к жесткому сексу?

Всего на мгновение, но пол исчезает у меня из-под ног. Я перестаю его ощущать.

– Ну? Если ты подзабыла суть игры, то напомню: твоя задача – ответить нестандартно, что-то веселое и запоминающееся.

– Разве я не достаточно смешила тебя все это время, босс? – Фраза, когда-то сказанная Селеной, звучит в зале так, будто сказана не мной. Будто ее произнес призрак, заглянувший в окно.

– Не достаточно. Я верю, что ты способна на большее, Скай! Ты способна шутить так, что можно надорвать живот от смеха!

– Смейся, – говорю я, снимаю очки и, откинув назад капюшон, вынимаю заколку, придерживающую остатки торчащих клоками волос. Потом тяну вниз шарф, прикрывающий фиолетовую шею. И чем ниже он сползает, тем бледнее становятся лица гончих. Тем крепче прижимает ладонь ко рту Брук. Тем ниже опускает голову Алиша. Я расстегиваю пуговицы блузки и снимаю ее, обнажая покрытую свежими царапинами кожу и лифчик, впитавший розовую сукровицу.

Звук разбившегося стекла приводит всех в чувство: новенькая уронила стакан и побежала к выходу из конференц-зала.

– Смейся, Лилит. Изнасилование – это очень смешно.

– И правда забавно, – говорит она, провожая глазами новенькую. – Ты забавно изображаешь из себя жертву, Полански. Если бы не видео, я бы, пожалуй, тоже поверила, что тебя изнасиловали.

– Что? – выдыхаю я.

– Видео. На котором ты вовсе не похожа на жертву, Скай.

Лилит нажимает клавишу на ноутбуке, и включается проектор: стена превращается в огромный экран, на котором я вижу самый жуткий ролик из всех, какие когда-либо видела: обнаженная девушка с волосами морковного цвета стоит на коленях перед голым мужчиной. Тот наотмашь бьет ее ладонью по лицу, но она не плачет. Девушка смеется, стонет, говорит: «Еще».

Еще одна пощечина – такой силы, что ее голова откидывается назад. «От тебя ничего не останется, слышишь? Я хочу израсходовать тебя всю. Я обглодаю тебя и выплюну, ничего от тебя не оставлю», – говорит монстр громко и отчетливо. «Мне не для кого себя хранить», – отвечает девушка моим голосом.

Мое лицо полыхает так, будто его облили кислотой. Легкие горят, как будто в комнате распылили перцовый газ. Не могу ни дышать, ни говорить…

– Какой запал, какая вдохновляющая реализация проекта. Временами шокирующе жестко, но ты явно получала удовольствие. Я была настолько впечатлена, что не могла не показать все это настоящему ценителю и профессионалу в этом деле. Пусть тоже оценит твой врожденный талант.