Шварценберг весело улыбнулся, взял в руки обыкновенный школьный звонок и позвонил. Сразу же вбежали два солдата и замерли у порога.

— Бургомистра! — приказал комендант.

За спиной у Бориса послышались торопливые неуверенные шаги. Борис оглянулся и — отшатнулся, будто его ударили кулаком в грудь. От двери к столу шел... горбун!

— Господин бургомистр, узнаешь этого героя? — указав глазами на Бориса, по-немецки спросил Шварценберг, когда горбун остановился возле стола.

Горбун посмотрел на юношу, и его серое лицо пожелтело.

— Да это... это же Гуз, сын бывшего директора вот этой школы и первый помощник Скакуна! — наклонившись поближе к эсэсовцу, прошептал он. — Помните, я показывал вам карточку. На него у меня заведено...

— Хорошо. Можете идти, — не дослушав, оборвал горбуна комендант и снова повернулся к Борису: — Так вот, оказывается, кто ты! Любопытно. Ну, а теперь бросай валять дурака и отвечай на вопросы. Говори: голодают партизаны? Сапоги еще не поели? Или они — в лаптях?

Отвернувшись лицом к окну, Борис молчал. Его била дрожь, и он никак не мог ее унять. Перед глазами, как в тумане, все еще маячил горбун — кровавый убийца его отца, матери и двух маленьких сестричек.

— Ну, что же ты молчишь?

Борис вздрогнул и, дико оглянувшись по сторонам, истерично крикнул:

— Пустите! Я ничего, ничего, ничего не знаю!

Он упал и начал биться головой о пол.

Облокотившись на колени и подперев лицо кулаками, Шварценберг спокойно и равнодушно наблюдал, как корчится на грязном полу этот юноша, потом снова взял в руки звонок.

— Отнесите в подвал, — приказал часовым. — Очнется — приведете снова.

Время было не позднее, и Шаповалов, прежде чем направиться в свой отсек, завернул к партизанам-разведчикам. Надо было узнать, где садились самолеты, прилетавшие с Большой земли, и где есть места, которые бы можно было использовать как временный аэродром.

Сведения, которые он получил, мало радовали. Зимой самолёты садились на льду Черного озера, а летом — на Зеленую поляну, километрах в четырех от острова и которая теперь находилась за окопами карателей.

Больше поблизости никаких подходящих мест для этой цели никто не знал.

Озабоченный всем этим, Михаил направился к Кремневу.

Василь сидел на нарах и чистил пистолет. Увидев Шаповалова, он дружески подморгнул ему и шутливо сказал:

— Вот пушку чищу. А то приду к своему генералу, а он, как когда-то, возьмет да и скажет: «Покажи, капитан, свое ружье. Хочется мне посмотреть на него». А мое ружье уже месяца два масла не видело.

— До генерала еще долететь надо, — мрачно заметил Шаповалов и уселся на нары, рядом с капитаном.

— Приказано, — значит, долетим! — усмехнулся Кремнев и спросил: — А ты что не весел? Или домой не хочется?

«Домой! А как туда добраться? Где найти место, чтобы сел самолет?» — подумал про себя Михаил, но вслух не сказал ни слова. Он увидел на столе сухари и только теперь вспомнил, что не ел целый день и что у него, видимо, и поесть нечего, так как и он сам, и Мюллер были в разведке и не получили свой паек.

Кремнев перехватил его взгляд. Он отложил пистолет, вытер тряпкой руки и, спрыгнув с нар, снял с полки котелок.

— Садись за стол, — предложил он. — Ухи отведай.

— Да ты что? Шутишь? — не поверил Михаил. — Какая еще уха?

— А ты отведай, отведай!

Михаил, недоверчиво поглядывая на Василя, подошел к столу, попробовал варево и растерялся. Потом схватил сухарь и начал жадно есть, приговаривая:

— Неплохо... Совсем неплохо! Но откуда у тебя такая уха? Гм... Из свежей рыбы! Или большим начальникам выдают и рыбу?

— Бондаренко «наудил». Бомба в озеро упала. Ну, и наглушила.

— Знаешь, брат, я такому ординарцу за одно это медаль дал бы!.. — Михаил дохлебал уху, еще раз обсосал косточки и закрыл глаза. Он целую неделю питался «из кармана», и теперь приятная расслабленность разлилась по всему телу. Он уже не смог встать с лавки и прикорнул за столом.

«Устал, — вздохнул Кремнев, — посмотрев на друга. — И это он, Шаповалов. Что же через день-другой будет с остальными?»

Кремнев тронул Михаила за плечо. Тот с трудом открыл глаза.

— Иди, приляжь, — сказал Василь. — Нары широкие, двоим места хватит...

Не раздеваясь, Шаповалов бросился на нары и мгновенно заснул.

Кремнев чистил пистолет и думал. Думал о том, что вот прилетят они завтра в Москву, сдадут, кому следует, документы и деньги, награбленное Ползуновичем золото, а потом — кто куда. Может случиться, что их направят обратно в родную дивизию. А скорее всего — нет. И разъедутся они и забудут друг друга. И только через годы, за праздничным столом, в компании фронтовиков, кто-нибудь вдруг с грустью в голосе скажет:

— Был у нас в спецгруппе...

И так больно и обидно стало на сердце у Кремнева. «Неужели так будет?» — подумал он и посмотрел на Шаповалова. Насупив брови, будто он был чем-то очень недоволен, Михаил спал. Светлые волосы его рассыпались по плащ-палатке, и в них густо искрилась седина.

«Вот, и он поседел... А ему же только двадцать три!..»

Василь положил на колени ТТ. Теперь он смотрел на товарища так, как смотрит отец на сына, вернувшегося домой после долгих и трудных дорог. Ему было и радостно, что сын возмужал, повзрослел, и немного грустно, что вернулся уже не таким, каким он, отец, запомнил его, провожая за порог...

Михаил пошевелился. Кремнев спохватился, осторожно слез с нар, присел к столу и книжкой прикрыл настольную лампу.

Пусть поспит. Он действительно очень устал. А впереди... Кто может знать, что там, впереди?...

...Спал Михаил не долго, часа два. Вскочил, огляделся и, увидев за столом Кремнева, возбужденно проговорил, будто он вовсе не спал, а просто так — лежал и думал:

— Знаешь, а я, кажется, что-то придумал!

Василь удивленно поднял голову, улыбнулся:

— Придумал или во сне увидел?

— И придумал, и увидел! Но ты не смейся! Здорово может все получиться!

Михаил соскочил с нар, подсед к столу и спросил у Кремнева:

— Ты видел болото, что за рекой?

— Видел. И не раз.

— Отлично! Тогда ты приметил, что к самой реке подступают плывуны-зыбуны. Они поросли мхом и клюквенником, который оплел их, как паутиной.

— Да, точно, — снова улыбнулся Василь, не понимая, куда клонит Шаповалов.

— Чудесно! Значит, если подвязать к ногам специальные широкие лыжи, то по этим зыбунам можно пройти, как по снегу. Понимаешь? Не проехать, а пройти.

Кремнев насторожился. В горячих, возбужденных словах Михаила было заключено что-то действительно важное.

— Нет, ты понимаешь меня? — загорелся Михаил. — Понимаешь?

— Начинаю понимать. Так. Сделаем специальные широкие лыжи, станем на них и — пойдем. А вдруг впереди окажется трясина, на которую и на лыжах не ступишь?

Михаил удивленно посмотрел на Кремнева, щелкнул пальцами и разочарованно вздохнул:

— Да-а-а. Об этом я не подумал!..

Он сгреб в горсть свои густые волосы и долго сидел неподвижно. Вдруг поднялся и спросил:

— Посмотри, который час? Мои стоят, не завел.

— Ровно два часа ночи.

— Очень хорошо! До наших окопов три километра. От наших окопов до немецких — километр. От немецких окопов до Зеленой поляны — километра три. Значит, всего — семь. Пройду за три часа туда и назад?

— На чем?

— На обычных лыжах. Я их не бросил на острове, принес.

— Может, и пройдешь... — Кремнев пристально посмотрел на Михаила, спросил: — Ты что, хочешь идти один?

— Может, взять Крючка? Он легкий.

— Наоборот, возьми Бондаренко. Он тяжелый. Он и проверит, можно ли идти по зыбунам с грузом или нет.

— Правильно! Жди нас на рассвете.

Вернулись они в шесть часов утра, грязные, мокрые, но счастливые.

— Эксперимент удался! — ворвавшись в отсек к Кремневу, с порога объявил Шаповалов. — Мы прошли! И не только прошли. Мы побывали на Зеленой поляне. Аэродром отличный. И вокруг — ни души. Правда, поблизости небольшая дорога и по ней изредка проходят немецкие автомашины. Ну, да наплевать нам на машины. Нужно всего пять минут: вскочить в самолет — и подняться в воздух!..