Наконец три тяжелые брички были запряжены, и в них расселись полицаи, человек пятнадцать с винтовками и пулеметом.

Из Путьков выехали в четыре часа утра, рассчитывая в шесть быть в Заборье. Обер-фюрер фон Зейдлиц любил, чтобы подчиненные, особенно из числа полицейских чинов, отличались служебным рвением.

...Как и было условлено накануне операции, лейтенант Галькевич и четыре разведчика еще с вечера подошли к дороге Путьки — Заборье и залегли у Дубровенского моста. План у разведчиков был прост: напугать Цапка и тем самым сделать более правдоподобной версию о похищении секретного пакета. А потом, если удастся, уничтожить мост.

Дубровенский мост был деревянный. Охранявших его полицейских никогда никто не тревожил. Они настолько привыкли к спокойной жизни, что даже по ночам» собравшись гурьбой в одном из бункеров, пьянствовали и резались в карты.

Здесь их, как раз во время игры, и накрыли разведчики. Все полицаи были уничтожены. Мост облили керосином, обнаруженным в бункере, и, оставив у моста Аимбетова, чтобы тот в нужный момент мог его поджечь, снова заняли прежнюю позицию: залегли в канаве, на лугу, метрах в тридцати от дороги. Галькевич имел приказ: пропустив повозку, в которой будут ехать Цапок и Рыгор, обстрелять остальных.

Когда повозки поравнялись с засадой, дружно ударили пять автоматов, сытые кони вздыбились, опрокинули повозки, и все, кто уцелел, бросились врассыпную.

Рыгор выглянул из-за насыпи. Мост горел. Вокруг валялись убитые полицаи. Прижавшись к земле, Юрка Цапок лежал неподвижно.

«Неужели убили?!» — кольнуло в сердце Рыгора. Он быстро подполз к нему, тронул за плечо. Цапок испуганно вздрогнул.

— Фу, ты! — облегченно вздохнул Рыгор. — Живой!.. Вставай, мост горит, перебежать не успеем.

По ту сторону реки послышался гул моторов. Из тьмы вынырнула большая желтая машина, остановилась. Из кузова на дорогу стали выпрыгивать эсэсовцы.

— Наши! — ожил Цапок. — Бежим, Рыгор, бежим!..

Немецкая комендатура в Заборье размещалась в бывшем имении обедневшего графа Ползуновича-Вальковского, который бежал отсюда в сентябре 1939 года, спасаясь от красноармейских штыков и гнева своих батраков.

Это был старый двухэтажный дом со стрельчатыми башенками по углам и толстыми каменными стенами, воздвигнутыми лет двести назад.

Стоял дом вдали от села, на высоком, крутом берегу, и из его узких окон многое можно было увидеть: и синюю гладь реки, и простор роскошных заливных лугов, и небольшой городок на соседней возвышенности, и далекую глухую пущу.

После бегства Вальковского в этом доме никто не жил, и он, заброшенный, стоял над рекой, как призрак далекой старины, с тоской глядя пустыми провалами окон на все то, над чем когда-то господствовал.

Но вот грянула война, в Заборье пришли фашисты, и обезлюдевший дом вдруг ожил. Очень уж понравились местному коменданту обер-фюреру Зейдлицу массивные стены, а еще больше — глубокие бетонированные подвалы, и он приказал разместить здесь комендатуру да еще гражданскую управу во главе с графом Вальковским, который невесть откуда появился в своем родовом гнезде.

Дом спешно отремонтировали. Широкую каштановую аллею, что вела к самому подъезду, посыпали желтым песком, а все имение, вместе с уцелевшей колхозной баней, новой школой, обнесли колючей проволокой и высоким дощатым забором. Единственный вход на территорию комендатуры был отрезан от мира шлагбаумом и автоматами часовых.

Вот сюда, в этот мрачный дом, зловещая слава о котором уже широко гуляла по всей округе, и ввели перепуганного до смерти начальника путьковской полиции, а вместе с ним и заводского сторожа Рыгора Войтенка.

Лейтенант-эсэсовец, хорошо говоривший по-русски, предложил обоим сесть, добродушно улыбнулся:

— Господин Цапок, вы по дороге что-то говорили мне о секретном пакете. Он при вас?

— Да... Но я хотел бы передать его...

— Дайте мне, — протянул руку лейтенант.

— Но я... Скоро проснется сам господин комендант.

— Дайте пакет, — повторил лейтенант. Улыбка мгновенно исчезла с его лица.

Цапок вздрогнул, торопливо раскрыл сумку:

— Вот. Что в нем — не знаю, вскрывать без пана коменданта побоялся. Но чувствую...

Лейтенант не слушал его. Он, словно завороженный, смотрел на сургучные печати.

На секунду оторвавшись от пакета, он взглянул на часы. Было двадцать пять минут седьмого. А шеф встает в семь! Неужели — ждать? Нет! Да за такой документ его, лейтенанта Шлемера, наградят железным крестом, через неделю в Берлине он будет распивать пиво в самом лучшем кафе!..

Не выпуская пакета из рук, лейтенант нетерпеливо прошелся по комнате, еще раз посмотрел на часы и, поправив фуражку, решительно направился к двери, на ходу приказав:

— Без моего разрешения никуда не отлучаться!

Рыгор сидел возле Цапка и напряженно ловил каждый шорох в доме. На втором этаже, прямо у него над головой, послышались шаги, кто-то заговорил. Громко стукнули двери и по бетонированным ступенькам лестницы в коридоре застучали кованные железом каблуки. Резко открылась дверь, и на пороге появился возбужденный лейтенант.

Вскочив, Цапок и Войтенок замерли.

— К обер-фюреру! Шнель!

Комендант, холеный эсэсовец, сидел за рабочим столом. Перед ним, аккуратно разглаженный на черном стекле, лежал какой-то документ, отпечатанный на русском языке (Рыгор был дальнозорок и разглядел это сразу). Окинув вошедших с ног до головы цепким, пронизывающим взглядом, комендант спросил у лейтенанта:

— Давно они явились?

— Минут двадцать назад, господин обер-фюрер, — козырнул лейтенант. — Мы их едва отбили! По дороге...

— Хорошо! Об этом потом, — мягко остановил лейтенанта комендант и, повернув голову в сторону Цапка, спросил:

— Вы? — он указал глазами на конверт.

Цапок опустил глаза, неохотно ответил:

— Нет, пан комендант. Это он, — Юрка зло взглянул на Войтенка. — Но и я... Вот, чуть не погиб. В ногу ранили, гады...

— Хорошо! Об этом поговорим потом, — перебил полицая комендант и взглянул на Войтенка.

— Значит, это ты захватил пакет? — обратился к нему обер-фюрер.

— Ну, а то кто же? — удивился Рыгор. — Я. Правда, со мною еще двое были, да только пользы от них! — Войтенок презрительно махнул рукой.

— Ну-ну, старик, рассказывай, — заинтересовался комендант. — Поподробнее. Садись ближе, вот так...

Когда Войтенок закончил свой неторопливый рассказ, полковник переглянулся с лейтенантом, помолчал. Потом встал и сказал:

— Во имя нашего общего дела вам, господа, придется на некоторое время задержаться у нас. Лейтенант, отведите их... в особую, — закончил он по-немецки и нажал кнопку под столом.

Вошел адъютант.

— Прикажите подготовить мою машину и соответствующую охрану. Нам с вами придется совершить небольшую прогулку.

То, что Войтенка и Цапка задержали в комендатуре, Кремнева нисколько не удивило. А когда в Заречье, под сильной охраной, приехал сам обер-фюрер фон Зейдлиц и произвел обыск на хуторе Шкринды и в хатах Войтенка, Андрея и Герасима, он и вовсе успокоился. Теперь он решил немедленно связаться с Миколой Скакуном — командиром разведывательно-диверсионной партизанской роты, человеком, которого ему рекомендовал сам Хмара. Кремнев надеялся договориться с ним о совместных действиях. Теперь, когда в руках у Зейдлица был «секретный приказ», нужны были конкретные дела, подтверждающие его достоверность.

Во время отсутствия Рыгора на связь с Кремневым приходила его сестра, Даша, жившая вместе с Валей в Заборье. Через нее Кремнев и сообщил Скакуну место, день и час их встречи.

Встреча состоялась невдалеке от Зареченского озера, на лесной поляне. Могучие дубы обступили поляну со всех сторон, а один из них, самый старый, вышел на круг. Вышел, подбоченился, как подгулявший на свадьбе дед, да и задумался: а стоит ли ему, такому старому и важному, тешить мелюзгу? Младшие друзья его, видимо, не отваживались вступать в спор с великаном, и вот он так и остался стоять посреди круга, объятый глубоким раздумьем.