— Возьмите с Дубинцом на плащ-палатку. Оставлять нельзя. Назад... В лагерь...

В лагере уже все были на ногах. Среди елей, в полной боевой готовности, стояли партизаны. Минометчики устанавливали минометы, артиллеристы катили на северную окраину острова противотанковые пушки.

— Что там? Кто там? — увидев Шаповалова, подбежал комбриг.

— Немцы. Сейчас же блокируйте теснину, — не останавливаясь, ответил Шаповалов. — Вышлите саперов. Ставьте мины и натягивайте колючую проволоку. И направьте разведчиков во второй коридор.

Отыскав штабной отсек, он без стука толкнул дверь и увидел Кремнева. Тот стоял посреди блиндажа и непослушными пальцами старался застегнуть воротник гимнастерки.

— Где столкнулись? — взяв в руки автомат, спросил Кремнев.

— В теснине.

— Что-о-о?

Шаповалов не ответил. Он достал папиросу, закурил. Папироса дрожала в его руках.

— Как же так? — скорее самому себе, чем Шаповалову, задал вопрос Кремнев. — Откуда они могли так быстро там появиться?

— Убили Герасимовича, — видимо, не слыша капитана, сказал Шаповалов и, повернувшись, вышел.

Кремнев догнал его в коридоре. Они молча отыскали лаз и выбрались на остров.

Над вершинами громадных черных елей кружил немецкий самолет. Шаповалов и Кремнев долго прислушивались к знакомому, завывающему гулу моторов и настороженно смотрели в черное слепое небо.

— Сейчас будет бомбить, — как о чем-то обычном, сказал Шаповалов. — Только повесит...

Он не успел договорить. Над островом, как раз в центре его, повис белый фонарь, и теперь на земле была видна каждая травинка, каждая опавшая еловая шишка.

Пронзительный вой бомб прижал офицеров к земле. Три тяжелых взрыва, один за другим, всколыхнули остров. За первыми бомбами легли еще шесть, и — самолет исчез.

— Точно кладет, — по-турецки усевшись и стараясь выгрести из-за воротника землю, со злостью отметил Шаповалов. — Просто можно подумать...

Кремнев не отозвался. Быстро встав на ноги, он, спотыкаясь, пошел к одной из воронок. Фонарь над островом еще горел, и воронка зияла, как страшная свежая рана, дымилась и краснела своими глинистыми краями...

Из глубины воронки высовывалось толстое бревно наката — все, что осталось от землянки, в которой еще несколько минут назад сидела за рацией Соня Ковалева...

Не дождавшись Кремнева, Шаповалов оглянулся и, увидев рядом приземистую кряжистую ель, пошел к ней, чтобы, укрывшись, закурить. Вдруг из какой-то норы, из-под высокого старого пня, прямо ему навстречу, выскочил рослый человек без шапки. В руках у него блестел потушенный фонарик.

Увидев Шаповалова, человек остановился, потом испуганно попятился назад, не отрывая от Михаила своих лихорадочно блестевших, возбужденных глаз.

«Что это с ним? — удивился Михаил, прстлядываясь, как странно ведет себя человек. — Чего это...»

И вдруг правая рука его машинально потянулась к кобуре.

Заметив ото движение, человек с фонариком камнем упал на землю и быстро пополз к ели, под которой Шаповалов намеревался покурить.

— Стой, гад! — выхватив пистолет, крикнул Шаповалов. В этот момент фонарь над островом потух, и густая тьма поглотила все вокруг.

Остановившись, Михаил трижды выстрелил в ту сторону, где должен был лежать человек, и бросился к ели.

...Человека там не было. Меж узловатых корней лежал ого белый, никелированный фонарик.

Шаповалов поднял фонарик, нажал на кнопку. Острый луч, как лезвие ножа, глубоко врезался в темноту.

Скрипнув зубами, Михаил с размаху бросил фонарик, повернулся и пошел к той воронке, где все еще стоял Кремнев.

— Что случилось, Миша?

— А ничего, — буркнул в ответ Шаповалов. — Просто знакомого встретил. Хотел поздороваться с ним, а он удрал...

Кремнев поднял голову, но лица Михаила не увидел и спросил снова:

— Все же, что произошло?

— Что?! — вдруг взорвался Шаповалов. — А то. Шпиона пригрели! Пригрели и удивляемся, откуда взялись немцы в теснине, почему прямо на голову бомбы сыплются!..

— Какого шпиона! — не понял Кремнев.

— Обыкновенного. А более точно: Дановского. Того самого Дановского, который был комендантом станции Вятичи и которого мы...

Шаповалов замолчал, тревожно посмотрел в небо и, схватив за руку Кремнева, вместе с ним кинулся в воронку.

Над вершинами елей разгорался новый фонарь и, снижаясь, пронзительно выли новые бомбы...

План контрнаступления, на который столько надежд возлагали Хмара, Кремнев, Дубрович, да и все другие командиры соединения, лопнул, как мыльный пузырь. На этот раз Дановский постарался и своевременно донес Шварценбергу о намерениях партизан. Об этом шпион узнал от командира своего отряда, у которого был ординарцем. Кроме того, чтобы полностью смыть с себя черное пятно, он высказал готовность указать самолетам важнейшие объекты, подавая фонариком сигналы с тех самых мест, где находятся эти объекты.

Шварценберг поблагодарил лейтенанта Дановского, вызвал бомбардировщик и, пока тот проводил разведку, а потом бомбил, окружил Высокий остров и перекрыл оба коридора: «Теснину Дарьяла» и Сухое болото.

Узнав об этом, на острове решили, что Шварценберг не сегодня-завтра пойдет на штурм лагеря и готовились встретить его, как следует. Коридоры, особенно теснину, по которой, несмотря на ее внешнюю неприступность, могли свободно пройти легкие танки, заминировали и оплели колючей проволокой. Укрепили и все те участки, которые были более удобными для наступления фашистов. Там залегли партизаны с автоматическим оружием, противотанковыми ружьями.

Но оберштурмбанфюрер почему-то не спешил наступать. Несколько его батальонов днем и ночью рыли окопы, строили блиндажы и дзоты, и когда на острове наконец разгадали подлинные намерения эсэсовца, — было поздно. Немцы возвели прочные укрепления, явно рассчитывая задушить партизан блокадой.

Хмара, Кремнев и Дубрович почти каждую ночь собирались на военный совет. Надо было принимать какие-то меры, но какие — точно никто из них не знал. Попытка с боем вырваться из окружения через Сухое болото кончилась провалом. Отряды понесли значительные потери и откатились назад, на остров.

Единственное, что им пока удалось — это переправить во вторую и третью бригады связного с приказом немедленно пробиваться в Бегомльские леса.

За это дело добровольно взялся Рыгор Войтенок. Он сделал из ситника «поплавок», улегся на нем и попросил забросать его сверху легким хворостом, так как вода в реке была высокой и по ней плыло немало всякого мусора. Партизаны длинной жердью отпихнули «поплавок» на середину реки, и он быстро поплыл, подхваченный стремительным течением.

...Вскоре стало известно, что обе бригады вырвались из окружения...

Теперь пришло время подумать и о собственной судьбе. И не только потому, что фашистские самолеты бомбили остров, и круглые сутки между искалеченными елями рвались снаряды и мины. Спешить с прорывом надо было еще и потому, что в бригаде, даже при самой жесткой экономии, продуктов осталось только на неделю.

На шестой день блокады командир соединения вызвал к себе Шаповалова.

С тех пор, как началась блокада, Михаил не видал Хмару, и теперь не узнал его. За столом, склонившись над картой, сидел седовласый старик. Сухая рука его, в которой он держал карандаш, синела вздутыми венами и слегка дрожала. Только глаза — темно-серые, глубокие, были прежними.

— Садись, старший лейтенант, — показав глазами на свободный табурет, предложил Хмара. — Подождем немного. Сейчас должен прийти Дубрович. А возможно, и Кремнев...

Где-то вблизи разорвалась тяжелая бомба. С наката на карту посыпался белый, как манная крупа, песок. Хмара аккуратно смел его, вышел из-за стола и остановился возле узенького незастекленного окошка-бойницы.

Шаповалов стал рядом с ним.

Над островом кружили три самолета. Они взмывали высоко в небо, разворачивались, камнем падали вниз, и тогда воздух наполнялся ревом моторов, и поседевшие ели вздрагивали от взрывов тяжелых бомб.