1965 В Казани Народ, мне давший жизнь и душу, Свою нестынущую кровь, Не замерзавшую и в стужу, Твой сын к тебе вернулся вновь. И после долгих лет разлуки, В порыве счастья и любви, Целует ласковые руки Тысячелетние твои. 1957 «Слышу древние песни…» Слышу древние песни, Песни волжских булгар. А понятнее если: Песни древних татар. За вином ли, за чаем ли — Всюду слушать готов Эти песни отчаянья, Безысходных годов. В них такая пронзительность, Так в них много всего, Простоты поразительность, И, как рана, родство: Из бездонных столетий Мой народ и родня Шлет страдания эти, Окликает меня: — Не забудь эту землю, Улетев за моря… Я «туземец», «туземец», Дорогая моя. Никуда я не денусь От такого родства. Я «российский индеец», Ты, наверно, права… Где теперь мои «кони», Средь каких скоростей? Не в лесах, не на лоне Первозданных степей. Я «индеец» в нейлоне, В стане белых друзей. 1965 Мой татарский язык Я по-татарски говорю в Казани, Но мой словарь пока что не богат, Хоть в мир пришел с татарскими глазами, Хоть звался в детстве именем Рафгат. Еще не бравший в руки даже книги, Я с детских лет был в город увезен — В другой язык, как океан, великий, Безбрежный, титанический, как он. И на просторах этих океанских Не первый год я моряком служу И свой корабль среди судов гигантских В словесные сражения вожу. Но здесь, у берегов татарской речи, — Как будто не моряк, а фронтовик — Стою, боясь с морским простором встречи, — Простит меня татарский мой язык: Ведь для него я мальчиком остался И совершеннолетья не достиг — Лишь только-только с букварем расстался И не писал ни песен и ни книг. 1956 Памяти матери Это страшно. Ты в землю ушла навсегда. Ни дожди, ни рассветы тебя не касаются больше. Далеко от столицы село Насибаш. Далеко от могилы твоей. Сознавать это больно. Навсегда, навсегда, на века, на века Безвозвратно в планету уходят любимые люди… Снова ночь на глаза мои тьму навела, И закрыла весь мир, и опять одиночество будит. И ничем я тебе не сумею помочь, Если даже я в землю уйду за тобой добровольно. Только тьма под землей. Только ночь. Только ночь. Только вечная ночь! Сознавать это жутко и больно. Буду думать, что ты возвратилась сюда. Возвратилась сюда, обитаешь ты где-то в природе. Смотрит с неба твоими глазами звезда, И с тобою сравнимые люди порою проходят в народе. Буду думать, что ты обитаешь в цветах, Что дано тебе ветром порой до меня доноситься. Буду к людям нежней. Ты средь них. Ты не прах. И ни с чем мне иным невозможно, нельзя примириться. 1963 «Как нужна человеку родная семья…» Как нужна человеку родная семья, Дом с теплом бескорыстным и светом. Если б только жива была мама моя, Я бы стал гениальным поэтом. Жизнь! Ты много мне силы и счастья дала, Только мама моя за оградою. Не успел я родиться — она умерла, Ты меня беспощадно ограбила. И ни разу я в жизни к груди не прижал Эту добрую-добрую голову. И ни разу я в жизни домой не бежал К ней прижать свою голову гордую. И всю жизнь не хватало мне доброй семьи, Боль сиротства за горло хватала… Вам, и други мои, вам, и строки мои, Тоже мамы моей не хватало. 1964 Байрон Знал ли ты, великий бард английский, Ввергнутый в миров водоворот, Что в степи неблизкой, заилийской, Где-то там казахский есть народ? Все ты знал о Риме и Афинах, Кто царил, кто на кого напал, Знал ты и о русских и о финнах, Знал, как погибал Сарданапал. В Грецию звала тебя свобода. С греком в бой шагая, словно брат, Ты не знал казахского народа. Только в этом ты не виноват. А сегодня, в ленинской России, Воздух взмахом рук своих рубя, Молодой казах, как ты, красивый, На казахском мне читал тебя! Сердцем понимаю переводы. Слышу речи байроновской ритм. Слушайте, поэты и народы: Байрон по-казахски говорит! 1958 Тюбетейка Побывал я в Джаркенте, в Чимкенте, в Ташкенте. Восседал я в седле, на траве, на брезенте. Угощали узбеки меня и уйгуры, Не щадя ни утробы моей, ни фигуры… Брал не вилкою мясо я с блюд — а чукою, Не к гитарам — к дутарам я жался щекою. Очень древнее что-то во мне пробуждалось, Словно песня, рождалось, в общенье нуждалось. Пил я майский медовый кумыс в Казахстане, Приглашенный на пиршество в родственном стане. Говорили казахи со мной по-татарски. Я носил тюбетейку, скажу вам, по-царски… И, далеким истокам моим потакая, Друг сказал: — Вот теперь ты похож на Тукая! По душе, по нутру похвала мне такая (И вдвойне от тебя, от потомка Абая). Короную себя тюбетейкой Тукая, Чтоб хоть так, хоть чуть-чуть походить на Тукая. |
