– Отродье, – выплевывает громовержец.

– Не смотри на сучок в глазу брата твоего, – со смешком отвечает ведьма. – Отродье здесь ты. Пожертвовал невинной душой ради йотунского выродка, на чьей совести тысячи смертей невинных людей. Не отмыть рук от невинной крови, не очистить запятнанную совесть.

– Замкни уста, – Бог Грома бережно опускает девушку на землю. – Не тебе судить моего брата.

– А кому? – ведьма с издевательским интересом склоняет голову набок. – Тебе? Нет... Твой суд предвзят. Отвратительная страсть затмила твой разум. Царь Асгарда.

– Не тяни, ведьма, – Тор отступает в сторону. – Делай, что должна.

– Как пожелаешь, сын Одина, – отвешивает ведьма издевательский поклон. И вдруг касается когтем кляпа во рту несчастной, превращая его в пыль. То же происходит и с повязкой на ее глазах. Девушка хрипит что-то невнятное, дергается, пытаясь подняться...

– Господин... – сорванный голосок едва слышен. – В чем я провинилась? Господин...

А ведьма вздергивает ее на колени, ставя лицом к Богу Грома:

– Хочешь узнать, зачем ты здесь? – шипящий голос заполняет, кажется, все пространство. – Хочешь узнать свою вину?

– Пожалуйста...

– Скажи ей! – ведьма порывисто распрямляется. – Скажи ей, сын Одина! Скажи о том, что променял ее невинную душу на паршивого йотунского выродка! Расскажи ей о том, какая боль ее ждет ради того, чтобы твой неродной брат получил обратно свои глаза!

– Замолчи... – едва слышно выдыхает Бог Грома, чувствуя, как по щекам, обжигая, текут слезы. – Замолчи...

– Привяжите ее! – командует ведьма, оборачиваясь к раскачивающимся в такт жуткой мелодии фигурам. – Сегодня вдоволь нажретесь свежего мяса.

Словно черный вихрь подхватывает кричащую от страха девушку, и уже через секунду она корчится, пытаясь вырваться из цепей, прикованная к камню.

Ведьма отворачивается от Бога Грома и медленно, словно давая ему время остановить себя, идет к камню. Хор жутких голосов крепнет. Заполняет все пространство. И мольбы связанной жертвы вплетаются в них жуткой, но органичной нотой...

Сверкает в лунном свете кинжал, слышится бормотание... И жуткий, животный вопль, уже мало напоминающий человеческий крик.

Тор валится на колени, зажимает ладонями уши, зажмуривается. Но звук не исчезает. Эти крики словно звучат внутри головы.

Бог Грома не знает, сколько это длилось. Минуту? Час? Вечность?

Он поднимает голову только тогда, когда все стихло. В груди словно пустота, наполненная холодом.

На камне пусто. Там только кровь. А рядом с ведьмой в заляпанном красным белом платье - хрупкая фигура в черном балахоне, точно в таком же, как и все остальные.

– Ты подарил нам новую сестру, Тор, сын Одина, – ведьма опускает руку на склоненную голову девушки. – Теперь пора и тебе получить обещанное. Подойди.

Громовержец медленно поднимается и на негнущихся ногах бредет к камню. Останавливается перед ведьмой и глухо выговаривает:

– Я жду.

– Возьми, – и ведьма протягивает ему сжатую ладонь. Разгибает пальцы. На ладони два камешка, светящихся мягким изумрудным светом. – Вложишь в глазницы своего йотуна, и камень превратится в плоть с восходом солнца.

– Я не скажу тебе слов благодарности, ведьма, – Тор сжимает в кулаке теплые камни. – Не жди.

– Как и ты не жди любви от йотунского выродка, – та кивает стройному ряду фигур, несколько из них выступают вперед и под руки уводят свою новоявленную сестру. – Он отплатит тебе черной неблагодарностью. Это существо приносит только несчастья. Не любовь.

– Ты не можешь знать ничего о моем брате, – Бог Грома отступает на шаг.

– Неужто думаешь, что я не знаю того, кого выносила в утробе?! – ведьма вновь оказывается совсем близко. – Не знаю того, кто ожог меня изнутри йотунским холодом? Того, кто навеки лишил меня радости материнства? Дитя насилия, я сама прокляла его, едва почуяла внутри его жалкую жизнь! Он обречен приносить лишь черное несчастье! И ты, глупец, связавшись с этим выродком, только погубил себя.

– Выносила в утробе?! – выдыхает громовержец, отшатываясь. Разум отказывается осознавать услышанное. – Ты... его мать?! Та самая, что бросила его умирать на ледяном ветру? Бездна... Что же ты за...

– Убирайся прочь, сын Одина! – ее лицо вдруг превращается в жуткую гротескную маску. – Вон! И не смей больше никогда появляться здесь!

Тор молча разворачивается и идет к тропе, а в кронах железных деревьев, перезванивая листвой, зарождается ветер...

***

Когда Бог Грома, едва переставляя ноги, входит в спальню, Локи в бессознательном состоянии лежит на полу, посреди разбросанных подушек. Рядом несколько пустых склянок из-под обезболивающего. А третью маг все еще сжимает в пальцах.

Тор опускается перед братом на колени, запахивает его халат, прикрывая наготу, целует в лоб и вынимает из кармана тускло светящиеся камешки. Чуть помедлив, трясущимися пальцами он вкладывает их, один за другим, в пустые глазницы мага. Ложится рядом с ним, обнимает, прижимая к себе, и закрывает глаза.

Chapter XXX

– Тор... Тор! Боги... – громовержец приходит в себя от того, что его трясут за плечи. – Тор!

– Что? – Бог Грома с трудом принимает сидячее положение, одновременно открывая глаза, и замирает, словно пораженный собственной молнией: Локи смотрит на него. Смотрит блестящими от слез изумрудными глазами. Его щеки блестят от расписавших их влажных дорожек.

– Я... я... Тор... – Локи захлебывается словами и беспомощно замолкает, вцепившись трясущимися пальцами в плечи Бога Грома. А тот и сам не может сказать ничего вразумительного. Тянется к лицу брата, вытирает слезы, приникает губами к тонкой, изуродованной шрамами коже под глазами, притискивает младшего к себе:

– Маленький... Мой хороший! – слова бредом срываются с губ. – Боги, братишка...

– Я вижу... – Локи шепчет это куда-то в шею. – Я теперь вижу! Тебя вижу... И небо... Я открыл глаза и там... В окне. Солнце.

– Люблю тебя, – глухо выговаривает громовержец. – Слышишь? Только тебя. Не оставляй меня.

– Я не уйду, – Тор чувствует, как тонкие пальцы брата зарываются в волосы. – Не бойся. Только... Скажи мне. Что ты отдал?

– Локи... – Бог Грома осторожно обводит пальцами его глаза, безотчетно пытаясь загладить шрамы. – Не думай об этом. Самое важное, что ты теперь можешь видеть, брат.