Но то, что происходит дальше, пугает мага до дрожи в ссаженных об пол коленях.

Бог Грома так знакомо усмехается и сдергивает с него штаны. Широкая шершавая ладонь ложится на поясницу, заставляет прогнуться.

Локи сглатывает, зажмуривается, пытаясь заставить себя не впасть в панику. Мысли судорожно толкутся в плохо соображающем от боли и страха мозгу.

– Ты ведь этого от меня хотел? – голос старшего ввинчивается в виски раскаленными штырями.

– Не понимаю о чем ты, – маг дергается, потому что Тор опускает ладонь ниже, сжимая кожу ягодиц.

Не так... Все должно быть не так!

Браслеты на запястьях обжигают, они словно раскалились. Руки идут синими пятнами.

– Ты понимаешь, – губы громовержца почти касаются шеи. Теплое дыхание щекочет кожу. – Ты всегда все понимаешь, Локи.

Маг рвано выдыхает, чувствуя, как по телу прокатываются волны возбуждения. Абсолютно неуместные, неправильные.

– Ты так постарался, избивая меня, что я несколько плохо соображаю. Потрудись объяснить, что я должен понять, – Локи старательно изображает насмешку, хотя отчаяние накрывает с головой. Пальцы немеют, в груди словно заледеневшая пустота. Ледяной ужас. Теперь маг понимает, что имеют в виду, когда употребляют это выражение.

– Я исполню твое желание, – в голосе Бога Грома чужие, незнакомые нотки. – Я не должен делать этого для грязного предателя, но ты все же считал себя моим братом. Так что имеешь право.

И Локи задыхается от жуткой, какой-то... потусторонней боли, разрывающей тело. Из горла вырывается вскрик, по ногам течет кровь. Но на пояснице лежит ладонь Тора. Такая теплая, родная... И маг истерично смеется, сглатывая слезы. Подается назад, поворачивает голову и впивается в губы старшего поцелуем. Тот отшатывается, хватает его за волосы, впечатывает в стену и дергает бедрами, вбиваясь так глубоко, что из легких словно исчезает весь воздух. Маг пытается вдохнуть, но только бестолково раскрывает рот, словно рыба, выброшенная на сушу.

В глазах темно, реальность поступает в мозг мутными кусками-кадрами, словно снятыми на трясущуюся камеру.

– Нравится, братишка? Этого тебе хотелось?

К глазам подступают слезы. Не те, что сейчас бесконтрольно выплескиваются на щеки от боли. Нет. Другие. Стыдные слезы обиды, безысходности, унижения...

Пусть... это будет не Тор? Ведь можно же представить себе, что это не он?

– Ты ведь... утверждал... – маг хрипло коротко стонет, содрогаясь от глубокого болезненного толчка, раздирающего изнутри, – ...утверждал, что тебе... противно. И, тем не менее... у тебя стоит. Несоответствие, не находишь?

Тор не отвечает. Или Локи просто больше не может воспринимать звуковую информацию от боли? Теперь из горла вместо крика или привычного смеха вырывается только тихий сип и имя. Маг складывает его непослушными губами, вслушивается в звучание... И боль отпускает. Толчки больше не сотрясают тело. Словно кто-то мягко опускает на пол, осторожно приподнимает голову, что-то подкладывает...

Прекрасная иллюзия. Глюк. Все же хорошо, что организм обладает способностью терять сознание.

***

Прочь отсюда. Уйти и не возвращаться.

Тор захлопывает за собой дверь и трясущимися руками застегивает пояс штанов. Надорванный шепот младшего до сих пор стоит в ушах. То, как Локи выдыхал его имя. С каждым толчком. Вместо крика или стона.

И это тихое «Тор» станет его кошмаром. Бог Грома почти уверен в этом.

Этот йотунский выродок, бездна его забери, умеет манипулировать. Даже корчась от боли, знает, как задеть за живое.

Руки трясутся, во рту сухо. И на душе как-то муторно. Словно он сделал что-то настолько отвратительное, что... Но ведь Локи заслужил! Заслужил же?

– Господин! – почтительный голос стражника заставляет вздрогнуть и остановиться. – Всеотец требует вас к себе.

– Спасибо, – Тор кивком отпускает воина и быстро шагает к лестнице. Разговор с отцом сейчас как нельзя кстати. Как раз можно будет обсудить наказание Локи, уточнить интересующую информацию о читаури и вообще... Вопросов много.

В покоях Одина и Фригг как всегда тихо и чисто. Матери в комнате нет, а Всеотец сидит за столом, изучая какие-то пергаменты.

– Отец, – Тор почтительно склоняет голову, подходя ближе.

– Здравствуй, сын, – Один отодвигает документы. – Присаживайся.

Бог Грома кивает и усаживается напротив.

– Рад видеть тебя, Тор. Признаться, мы с твоей матерью сильно переживали. Но, надеюсь, ты понимаешь причину того, почему мы ничего не предпринимали за время твоего плена?

– Судя по тому, что я видел, читаури серьезно досаждают нам? – спрашивает Тор, подцепляя со стола конверт с печатью правителя Ванахейма.

– Как видишь, да. Все ресурсы тратятся на борьбу с ними и расходовать энергию на то, чтобы отправить воинов в Мидгард было нецелесообразно. Но, конечно же, мы следили за происходящим. То, что Локи сотворил с тобой...

– Не стоит об этом, отец. Локи схвачен и за все ответит, – перебивает Всеотца Тор. – У меня есть вопрос насчет читаури. Я могу задать его?

– Конечно, – Один кивает.

– Когда повстанцы... – Тор запинается, быстро смотрит на отца, – когда бойцы сопротивления штурмовали резиденцию Локи, читаури не оказали никакой поддержки. Их там не было. И это довольно странно. Я не совсем...

– Читаури отозвали свои подразделения с Земли по очень прозаичной причине, – Верховный Бог перекладывает пачку пергаментов из одной стопки в другую. – Мы разгромили их южное расположение, оставив дыру в кольце. А ближайшее подразделение их войск на тот момент находилось в Мидгарде. Были перехвачены их переговоры, и я тут же сообщил Фьюри о том, что читаури отозваны.

– Довольно странно, что Локи ничего об этом не узнал, – громовержец ерзает, удобней устраиваясь в кресле. Перед глазами упорно стоит лицо младшего, когда тот обернулся, ловя его губы в соленый от крови поцелуй.

– А ты думаешь, что они были сильно заинтересованы в том, чтобы Мидгард оставался под контролем Локи? Эта планетка не интересует ни их, ни Таноса. Читаури использовали ее, как позицию для своих войск. И то, что Локи обеспечивал их всем необходимым, только играло им на руку.

– А ты откуда знаешь это? – удивленно спрашивает Тор.

– Я просто умею анализировать, – как-то слишком поспешно отвечает Один.

Но Тор пропускает странность мимо ушей. Она кажется ему несущественной.