Обряд требовал кидать вверх, чтобы небо указало, куда велит Марс или случай, но если так сделать, злые духи часто всё портят: поворачивают священное оружие в сторону твоего же дома или втыкают в землю древком. Публий держал копьё почти пять часов, это была плохо уравновешенная штука, наконечник чересчур тяжёлый, однако, он понял, как верно рассчитать полёт. Наконечник глубоко ушёл в мягкую землю, показывая на юго-восток.

Родичи радостно зашумели.

Следующее заседание Сената было бурным. Как только сенаторы собрались, царь Ромул опять предложил провести этот год в мире со всеми соседями. Юноши могут, если захотят, угонять скот с этрусского берега, но не под волчьим знаменем, знаменем Рима, если попадутся, город не будет за них мстить. На границах с сабинянами и латинянами запрещались даже такие мелкие вылазки. На тринадцатое лето Рима намечался мир, спокойная работа в полях и радушный приём для всех способных носить оружие. Пусть воины ещё немного потерпят; скоро сил хватит, чтобы взять богатый этрусский город.

Когда Ромул кончил, полдюжины сабинян зашумели, требуя внимания.

— А как же салии, — кричали они, — как же танец Марса! Бог повелел нам воевать и указал добычу! Надо следовать знамению!

Обеспокоенный царь Таций оглядел сородичей и, чтобы унять беспорядок, дал слово Публию, которого считал здравомыслящим и послушным. Обычно в Сенате Публий молчал, он не умел говорить красиво, но на сей раз его переполняло сознание необходимости и слова полились сами собой.

   — Отцы, Марс показал нам добычу. Я был главным салием и нёс мудрое копьё. Я видел знамение. Вы должны мне верить — это сделал бог. Наконечник целиком ушёл в землю: мы все знаем, что это означает всеобщую войну, войну до последнего. Копьё указало на юго-восток, на латинские земли. Я проверил направление — прямо на пастбища Лавиния. Этот город не сильнее Рима и богат скотом. Если мы пойдём на него войной, Марс пошлёт нам победу, если сохраним постыдный мир, то ослушаемся приказа своего небесного покровителя. Что предложить народному собранию? Выслушайте мнение царей, отцы, и решайте. Царь Ромул уже дал свой совет. Что скажет царь Таций?

Таций нахмурился. Он не этого ожидал от уравновешенного, средних лет отца семейства. Обычно Публий нагонял на сенаторов такую тоску, что они соглашались на все его предложения, потому он и дал ему слово.

   — Мы с царём Ромулом не видели знамения, — начал Таций, осторожно подбирая слова. — Все утро мы провели в священной сокровищнице, размышляли, и Марс ничего нам не сказал, так что знамение могло исходить и не от него. Если мои молодые братья хотят украсть несколько латинских коров — пожалуйста, но против соседей, которые никогда не делали нам зла, я Тациев не поведу.

   — Да мои люди и не пойдут на них, — бесцеремонно вставил Ромул. — Жители Лавиния нам такая же родня, как вы, сабиняне, друг другу. Воевать с ними святотатство, и вдобавок неразумно, если мы хотим, чтобы в римское войско шли предприимчивые латиняне. Если ссориться с латинянами, нам никогда не набрать сил для похода в Этрурию.

   — Но так велел Марс, — возразил Публий. — Копьё приказало воевать с Лавинием. Должно же оно в конце обряда куда-нибудь указать! Если вы уже решили провести год в мире, нечего было устраивать танец и искать подходящего врага.

Ромул пожал плечами.

   — Может, и нечего, — весело ответил он. — Вы, сабиняне, принимаете знамения чересчур близко к сердцу. Каждый год надо плясать для Марса, чтобы он не забыл нас в трудную минуту, но не каждое же лето воевать! В этом году нам больше подходит мир и спорить здесь не о чем. Давайте проголосуем и представим своё решение собранию. Я предлагаю мир, Публий войну. Царь Таций, согласен ли ты, что мы достаточно обсуждали этот вопрос?

   — Царь Ромул, мне тоже кажется, что пришло время воевать, — заговорил Таций. — Мы ничего не добьёмся, если будем просто сидеть тихо и собирать урожай со своих собственных полей. Но я не могу требовать, чтобы твои воины грабили сородичей, это было бы безнравственно. Поэтому раз они не пойдут на Лавиний, ту войну, про которую говорит Публий, начинать нельзя. Простите, братья, — добавил он, повернувшись к сабинянам, — но на сей раз я вынужден голосовать за мир. Может быть, через год удастся, наконец, немножко повоевать.

   — Видите, царь Таций меня поддержал. Вы слышали обе стороны, хватит разговоров, — Ромул торопился, как всегда, прекратить обсуждение, пока оно не повернулось против него. — Голосуем немедленно. Не забывайте, решение связывает всех, согласных и несогласных.

Голосовали не поднятием рук. Сенат редко разделялся, даже решая самые спорные вопросы, потому что люди, не уверенные, кого слушаться, не любят открыто показывать своё мнение. Вместо этого все латинские сенаторы и изрядная часть сабинских прошли и встали за спиной царей. Публий и несколько его друзей упрямо не трогались с места, пока не стало ясно, что они в меньшинстве, а потом поплелись за остальными. В итоге можно было сказать, что Сенат решил единогласно.

Народное собрание без труда утвердило мир. Многие воины были против, но ни у кого не хватило мужества идти против двух царей и единодушного решения Сената.

Для Публия на этом вопрос был закрыт. Долг римского гражданина и верность царю Тацию вместе были выше любых личных желаний. Печальный, разочарованный, он снова вернулся к утомительной круговерти полевых работ — выпалывал сорняки, ковырял кое-как оросительные канавы, охранял, когда подходила его очередь, общинное стадо. Но он не счёл своим долгом донести царям, когда узнал, что в нарушение их приказа намечается вылазка. Ромулу о готовящихся неприятностях пусть докладывают его триста наглых целеров, а Таций, пожалуй, огорчится, если его предупредить слишком рано: ведь тогда пришлось бы пресечь поход, который он в сущности одобряет.

В роду Тациев нашлась сотня отчаянных юношей, готовых исполнить веление копья. Они тайком улизнули из города, а через десять дней пригнали захваченное стадо. Весь Квиринал, за исключением, если в это можно поверить, царя Тация, знал о набеге заранее. Вернувшихся воинов приветствовала радостная толпа, а с Палатина смотрели неодобрительно и угрюмо: клейма ясно говорили, что скот из Лавиния, то есть Тации открыто ослушались решения, принятого народным собранием по всей форме.

На следующем заседании Сената царь Ромул говорил только об обрядах и прочей подготовке к жатве. Никто не предложил наказать ослушников, про вылазку молчали. Тем не менее о ней всё же высказался вскользь царь Таций — все поняли намёк, когда он, рассуждая вроде бы о семейных узах и о празднике урожая, заметил:

   — Нет сомнения, что родство — великая сила. Семья должна поддерживать всех своих членов, даже если некоторые из них провинятся. Но есть другая сила, ещё более могучая — это узы, связующие сограждан. Во имя города я мог бы пойти даже против родичей, хотя надеюсь, что меня никогда не поставят перед столь горьким выбором.

   — Иначе говоря, налётчиков простили при условии, что они больше не будут, — прошептал молодой латинский сенатор, который стоял рядом с Публием.

Казалось, злополучную историю похоронили.

Однако спокойствие было обманчивым. Люди работали в поле, собирая неплохой урожай, как вдруг дозорные сообщили, что приближаются незнакомцы. Для разбойников их было слишком мало, и по дороге они шли открыто. Вскоре стали видны их длинные, обвитые зеленью посохи, а более близкая разведка подтвердила, что это посольство из десяти человек и нескольких слуг.

Вообще-то каждому полагалось всё знать о послах, о том, как их встречать, и об их правах; этому учат любого воина. На самом же деле посольства были большой редкостью, Тации не видели их с того злосчастного дня, когда римляне пришли просить в жёны сабинянок. Вся работа в полях была сейчас же остановлена, и трубы заревели, созывая воинов, словно при приближении врага.

Граждане явились на зов вооружёнными — как же иначе приходить на неожиданный сбор среди дня? Потом несколько целеров засуетились, закричали, что невежливо встречать послов в полном вооружении и что всем надо отнести щиты обратно домой. Но карабкаться на холм было некогда, посольство уже показалось на дороге.