Как-то вечером Перпена пошёл к священной сокровищнице искать своего клиента Макро. Грек сидел внизу перед входом и с улыбкой смотрел, как заходит солнце.

   — Рад видеть тебя довольным. Похоже, Старухи отстали? Спишь хорошо?

   — Я всё выяснил, патрон: днём они не тронут меня в городе, а ночью в сокровищнице. Сны больше не снятся. Госпожа Прима разрешила ночевать здесь и даже была рада; ей надо следить за огнём в царской хижине, а обряды совершать больше некому. Правящий сенатор только приносит жертвы, жрецов нет — разве что я.

   — А что, ты годишься в жрецы не хуже любого римлянина и с подземными богами знаком. Но сейчас я хочу поручить тебе дело, за которое тебя ожидает немалая награда.

   — Благодарю, патрон, но сейчас мне ничего не нужно, — ответил Макро. Смотритель Священной сокровищницы, он жил независимо и наблюдал за миром со стороны; никто не завидовал его опасной работе, а прежние честолюбивые мечты прошли.

   — По крайней мере кое-чего у тебя нет, — Перпена пропустил дерзость мимо ушей. — Тебе нужна жена. В следующем году брачного возраста достигнет моя младшая дочь, а юноша, с которым она была помолвлена, вчера умер. Не возьмёшь ли её в жёны?

   — Патрон, ты предлагаешь мне величайшее сокровище в Риме! Кого прикажешь убить? Я исполню всё, что велишь — но разве мне можно жениться? Ведь я проклят.

   — Это исправит царь. От времени проклятия слабеют, работа в сокровищнице тоже должна помочь. Выберем царя, он тебя очистит, ты женишься на моей дочери, и я сделаю из тебя настоящего жреца, научу строить мосты между миром земным и подземным. Так что помоги мне с выбором царя. Отправляйся к вождям сабинян, скажи, что от меня, и объясни мой план.

   — Это последний выход, — обратился Публий Таций к влиятельным сабинским сенаторам. — Начать придётся с немалой уступки, но такая же предстоит латинянам. Мы отказываемся от Велеса, они — от Прокула.

   — Пока мы в выигрыше, — заметил кто-то. — Велеса выбрали за то, что он сабинянин, а латинянам нужен именно Прокул.

   — Чувствуют, наверно, что царём у них должен быть лгун и подхалим, который даже мёртвым льстит, — фыркнул Публий. — Если бы они раньше сняли своего кандидата, спор бы давно уладился. Так вот, Перпена обещает нам голоса всех луцеров и предлагает следующее. Нам ведь нужен сабинский царь, так? Но не Помпей Велес? Отлично. Надо пойти к латинянам и взять с них клятву: мы предоставим им выбирать царя при условии, что это будет сабинянин. Что скажете?

   — А если они согласятся и выберут дряхлого старика? Горация, например. Он и месяца не протянет.

   — Тогда мы сделаем так же, когда наступит наша очередь. Ты верно заметил, я прослежу, чтобы до них это дошло. Но вряд ли такое случится, даже у латинян хватит ума не рисковать будущим города. Неужели вы не понимаете? Им придётся выбрать одного из сенаторов; именно этого мы не можем сделать сами, потому что, сказать по чести, слишком друг другу завидуем. Если решать будут латиняне, нам обеспечен сабинский царь, да ещё способный. Может быть, даже кто-нибудь из сидящих здесь. Ну что, согласны?

   — Мне пришла в голову потрясающая мысль! — молодого Эмилия просто распирало от гордости. — Я придумал, как утереть нос спесивым сабинянам!

Без этого юноши не обходилось ни одно важное совещание, слишком уж он был знатен. Но его блестящие планы оставались обычно без внимания.

   — Вот, слушайте, вы помните, в чём именно мы поклялись? Выбрать сабинянина, и Публий Таций дал понять, что с честным именем и крепким здоровьем. Но ни слова о том, чтобы он был из нынешних римских граждан. Давайте отправим в горы разведчиков и найдём самого дикого, тёмного, невежественного деревенского царька, который ни колеса, ни черепицы с роду не видал. Тогда мы сдержим клятву и славно проучим почтенных сабинских сенаторов.

Невероятно, но все внимательно слушали: юноша участвовал в государственных делах, как подобает главе рода Эмилиев. Но вот поднялся старый зануда Прокул, зловеще прокашливаясь.

   — Наш юный друг внёс в обсуждение весьма ценный вклад. Я ждал, когда кто-нибудь укажет на лазейку в словах клятвы, теперь и моё предложение прозвучит не столь необычно. Есть сабинянин, из которого выйдет прекрасный царь, хотя он ни разу не был в Риме. Не скрою, я остановился на нём не сам, мне подсказал этруск Перпена. Но когда я назову его, вы, конечно, вспомните: это тот сабинянин, за которого вышла дочь царя Тация.

Сенаторы возбуждённо зашумели. Те, что помоложе, не помнили свадьбы, которая состоялась двадцать лет назад, но все знали, что дочь — для латинян наследницу — царя Тация выдали за правителя какой-то глухой деревни.

   — Он из хорошей царской семьи, — неторопливо продолжал Прокул. — Никогда не станет главой рода, потому что у него трое старших братьев, да и отец до сих пор жив, хотя уже не военачальник и в основном отошёл от дел. Отца зовут Помпилий, он глава рода Помпилиев, первого имени я не знаю. А этот младший сын зовётся Нума.

   — Но если он зять царя Тация, почему сабиняне сами не вспомнили о таком претенденте на престол? — спросил пожилой латинянин.

   — Муж дочери не обладает для них столь же бесспорным правом, как для нас, им важны только предки по мужской линии. Как бы то ни было, Тация умерла и не оставила сыновей, кажется, только дочь.

   — Мысль сама по себе интересная и отлично собьёт спесь с сабинских сенаторов, — произнёс Эмилий. — Но кто знает, что представляет собой этот Нума?

   — Мне известно лишь то, что сообщил Перпена, — ответил Прокул. — По его сведениям, Нума весьма посредственный воин, занят тем, что служит богам и ищет, как лучше заслужить их милость. Поэтому, я думаю, этруск его и предложил, он вечно ворчит, что в Риме обрядам уделяют слишком мало внимания.

   — У Перпены нет счастья, — возразил Эмилий. — В нашем кругу осмелюсь напомнить, что царствование Ромула так резко оборвалось главным образом из-за его уговоров. За это он должен был потерять счастье; так и вышло. И со смертью жены дело было нечисто, никто не слышал, чтобы она болела. Не исключено, что он сам её убил.

   — Дело, может, и нечисто, но эти разговоры ты брось, — заявил кто-то. — Во-первых, я думаю, что он её не убивал; Перпена суеверен: стало бы заметно, будь на нём скверна. А во-вторых, мы зависим от луцеров. Если с ними поссориться, они перекинутся к сабинянам, и для латинян в городе места не останется.

   — Совершенно верно, — произнёс Прокул. — Перпену надо удержать на нашей стороне. Конечно, счастья у него нет, а то бы он не попал в Рим. Счастливы мы, основатели, разделившие счастье царя Ромула. Все остальные лишь искали здесь вынужденного убежища.

   — Хватит про Перпену, он только нагоняет скуку, — твёрдо сказал Эмилий. — Все согласны, как провести сабинян? Может, для начала отправим посольство к Нуме, если, конечно, он и вправду такой, как говорят?

Посольство было небольшим, но почётным: Велес от сабинян, Прокул от латинян, Перпена как наблюдатель от луцеров, которым было нечего надеяться на царя из собственных рядов, советники да несколько рабов, чтобы нести подарки. Нелегко было найти нужную меру торжественности: посольство представляло могущественный город, но направлялось к частному лицу, а не к равному государству.

Затерянная в глухих лесах деревушка Куры ничем не выделялась среди прочих сабинских посёлков, хоть её иногда называли городом за то, что там жил глава рода. Как всякую сабинскую деревню, её переносили, когда род переселялся на новые земли. Ни одному дому не было более тридцати лет.

За большим частоколом держали скот, другой, поменьше, защищал дюжину хижин. Напротив единственных ворот находилась площадка, а за ней жилище главы рода, Помпилия — самый большой дом в деревне.

Дом был из серого некрашеного дерева, как и все остальные, только несколько столбов сияли среди потемневших брёвен ярко-алым цветом, отмечая маленькое святилище. Правый косяк, со счастливой стороны, тоже был выкрашен и вдобавок украшен сверху совиным ликом божества. Послы беспокойно покосились на эту святыню: даже Ромул, сын Марса, не ставил богов подпирать крышу. Здешние жители, должно быть, превосходно ладят с потусторонним миром.