«И болтливый, — добавил про себя Публий. — Но всё равно, поселить Юпитера Статора в Риме — здравая мысль, пусть присматривает за городом. И раз дом стоит под палисадом, значит, Ромул верит, что его люди способны не подпускать врагов близко. Может статься, жить в толпе латинян не так уж и плохо».

Царь Ромул заговорил снова:

   — Друзья, мы вам очень рады. Но за палисадом не хватит места для всех нас, к тому же я уверен, что вам будет удобнее и спокойнее жить отдельно. Пусть пока мои люди останутся на Палатине, а вы постройте палисад и дома вон там, на Квиринальском холме. Но две деревни останутся единым городом, здесь, в долине мы будем сходиться на Народное собрание и принимать решения, обязательные для всех. Здесь мы не латиняне, не сабиняне, а просто римляне. В подтверждение этого давайте приходить на собрания по одному. Не надо ни с того, ни с другого холма спускаться толпой. Прошу вас, — добавил он более значительно, — в этом счастливом месте, возле дома Юпитера, будем римлянами, а не жителями Платина или Квиринала. Только так мы обеспечим городу благоденствие на долгие времена.

   — А как же предки? — закричал кто-то из сабинян. — Хранителями нашего рода служат только родичи, мы не хотим, чтобы в наши жертвоприношения лезли латиняне.

   — Я это учёл, — ответил Ромул с улыбкой. — Если царь Таций не возражает, разделим граждан на трибы. Мои люди — Рамны, вы — Тации, а остальные, не латиняне и не сабиняне, будут зваться Луцерами в честь Лукумона, своего самого видного вождя. Но это деление касается только обрядов. На собрании, а тем более против общего врага вы должны быть римлянами и только римлянами.

Послышался гул одобрения. Служить богам — дело семейное, в него нечего вмешиваться чужим. Но в остальном, особенно если не надо жить с латинянами бок о бок, сабиняне от участия в этой двойном городе только выигрывали и становились сильнее.

Затем вожди спешились и отправились обсуждать частности наедине, пока гадатели всякими способами испрашивали у богов счастья для нового союза. Через некоторое время царь Таций через посланцев велел собрать сто человек своих родичей, а остальных отпустил перевезти семьи и поклажу на Квиринал и взяться за строительство палисада.

Публий вынужден был предоставить жене выбирать место для дома. Всё равно решала бы Клавдия, даже будь он рядом, но он попал в число ста воинов, которых вызывал царь.

Таций был растерян и от этого немного злился. Старше и опытнее Ромула, он только водил сабинян в битву, а управлять в мирное время ему ещё не приходилось. Последние полчаса он изо всех сил пытался вникнуть в новшества, которые предлагал молодой соправитель.

   — Значит так, братья, — сухо сообщил Таций родичам. — Утром вы были просто воинами, как все, а теперь — почтенные отцы. Никто к этому не готовился. Я выбирал вас в спешке, как попало, и, может быть, не всех правильно, но знаю, что вы для меня постараетесь. Видите ли, у царя Ромула есть совет из сотни старейшин; он предложил удвоить его, чтобы мы вдвоём возглавили совет двухсот, и просил сегодня же собрать старейшин на первое заседание. Мне не хотелось объяснять, что у нас один вождь и много равных воинов, поэтому я выбрал вас. Так что не подведите. Остальное вы сами понимаете. Конечно, никаких советов, пока я не попрошу, а когда попрошу, то заранее сообщу вам, что советовать. Никаких дерзостей и вольничанья. Если латиняне хотят, чтобы мы заседали в совете, это ещё не повод перечить главе рода. Можете передавать остальным братьям приказы, а если кто-нибудь спросит, по какому праву, скажите, что я, Таций, назначил вас старшими. Это всё. Думаю, не нужно напоминать, что в римском совете вы голосуете все вместе так, как скажу. Теперь ступайте строить дома, да пошевеливайтесь. И вот ещё что, ни у кого нету лишней пилы? Управляющий забыл взять мою.

Лишней пилы не нашлось; их возили с востока, и стоили они недёшево. Кто-то предложил взамен долото. Как глава рода Таций мог требовать от своих людей полного подчинения, но предки у них были общие, и никому бы не пришло в голову работать на него, словно на господина. Либо пусть строит жилище сам, со своими рабами, либо остаётся ночевать под открытым небом.

Квиринальский холм, как и Палатин, был крутым и плосковерхим, но гораздо больше и соединялся с возвышенностью к северу. Здесь было где развернуться любящим простор сабинянам. Публий разыскал Клавдию, которая вдвоём с пахарем пыталась забить угловой столб, пока рабыня присматривала за детьми. Он одобрил место, сообщил, что его назначили чем-то вроде латинского вождя, потом оставил их продолжать работу и отправился строить палисад. Укрепления всегда возводят воины, без помощи женщин и рабов.

Жёны и дети должны быть укрыты от непогоды, и уже через несколько дней у всех сабинян была добротная крыша над головой. Воинов интересовало расположение наделов: если уж переселяться, то так, чтобы поле было лучше и больше, чем в родных местах. В целом они остались довольны выделенной землёй.

Публий был более чем доволен. Ему отвели два полных надела расчищенной пашни и кусок леса, который можно выкорчевать, когда понадобится ещё место под ячмень — вдвое больше, чем дома. Он горячо поблагодарил царя Тация.

   — Скажи спасибо своим поножам, — ухмыльнулся в ответ царь. — Это обычный надел для отцов-сенаторов, как вас зовут латиняне. Царю Ромулу, похоже, не понять, что все мои люди — один род; у них семьи куда меньше. Когда он рассказал про свой Сенат и предложил мне добавить ещё сотню глав семей, пришлось набирать советников на месте, а ста не выходило, и тут мне попались на глаза твои славные поножи. Человек в таких доспехах — важная птица, по крайней мере, так решит любой латинянин. Надеюсь, тебе-то нравится новая должность. Ну-ну, не обижайся, ты её заслужил не меньше, чем латинские мальчишки, советники Ромула. Мы с ним неплохо ладим, он умелый правитель, но совершенно помешан на громких словах — Отцы, Совет старейшин, а там никому нет и сорока. Хотя должность сенатора пожизненная, так что время, надо полагать, это исправит.

   — Судя по первым заседаниям, всё обсуждается в Сенате, а собрание только слушает речи и голосует за или против. Мы управляем городом, а простые граждане слушаются.

   — Могут и не послушаться, хотя не знаю, с чего бы, разве что их всерьёз рассердят. Народ всегда можно держать в руках, если подавать ему каждое дело только с нужной стороны, но для этого Сенат должен быть единым. Смотри не начни сам ничего выдумывать.

   — Разумеется, брат. Ты глава рода, все Тации будут голосовать, как ты скажешь, и в Сенате, и в собрании. Между прочим, это значит, что в Риме будут править сабиняне: мы всегда заодно, а взбалмошные латиняне то и дело разделяются.

   — В целом ты прав, но не надо слишком увлекаться. Есть ещё третья сторона, луцеры. В Сенат этот сброд не попал, но в собрании голосует. Они никого не слушаются, особенно Лукумона, за которым сюда пришли. Короче, мы сильнее, но надо действовать осторожно. Если тебе всё равно, а другому нет, пусть он делает по-своему. Хорошее правило для правителей города, особенно когда в нём граждане со всего света. Запомни мои слова, брат, и обдумай за плугом. Не стану тебя задерживать, ты, наверно, спешишь в поле.

   — До свидания, брат. Можешь всегда рассчитывать на мой голос, — ответил довольный Публий. Рамны и луцеры обращались к царю «государь», но приятно было почувствовать, что сабинский воин своему правителю брат.

Земля на латинской равнине была не такая, как на вырубках в сабинских холмах. Умеючи с неё можно было получить лучший урожай, и переселенцы с радостью слушали советы коренных жителей. Полем к югу от Публия владел латинянин по имени Марк Эмилий, приветливый, скромный человек, который не скрывал, что он у Эмилиев всего-навсего воин, но уверял, что небольшое родное племя у него тоже когда-то было. Держался он на редкость приятно, с должным почтением к видному сенатору, со снисходительной мягкостью к пахарю, который тоже был латинянином, но уронил честь мужчины, когда предпочёл рабство смерти в бою.