Несмотря на все попытки Дункана сдерживаться, график артериального давления на экране выдал пик высотой с небоскреб, а Ф-волны дошли до частоты 20 000 герц.

— Пора вас отуманивать, — сообщил Каребара. — Откройте ротик…

Очнулся Дункан через час; электроды уже были сняты. Профессор стоял над ним с озадаченным видом. Поданный Каребарой стакан воды Дункан выпил с жадностью. Профессор отобрал у него пустой стакан, поставил на столик и вышел, не произнеся ни слова. Охранники последовали за ним. Когда дверь за ними закрылась, Дункан поднялся на ноги. Его трясло. Несмотря на выпитую воду, во рту было так сухо, что язык только что искры из зубов не выбивал. Голова и живот перебрасывались раскаленным чугунным ядром.

— Этот жуколюб, — прошипел Дункан, ковыляя в ванную, — опрыскал меня раза четыре. И наркотик сверху. Чистый садизм.

Однако если Каребара и выяснил таким образом нечто сногсшибательное, то оставил это при себе. Дункан, впрочем, сомневался, что профессор узнал больше, чем согласился рассказать пациент — кроме полного списка инструкций по постройке новой личности. Даже этого хватит, чтобы Руггедо-Иммерман примчался со всех ног.

Выблевывая завтрак, Дункан позабыл о всех планах. Чуть лучше он себя почувствовал, только прополоскав рот, выпив еще воды, высморкавшись и умывшись. Он дополз до кровати, лег, закрыл глаза, собираясь поразмышлять о результатах сеанса, и тут же заснул.

Проснулся он только к полудню — встал, выпил кофе, съел несколько крекеров с сыром. В час дня пришли охранники, чтобы отвести его в плавательный бассейн. Несмотря на головную боль и скрип каждой молекулы в теле, он пошел и к концу отведенного часа почувствовал себя намного лучше.

Пока Кабтаб шумно плескался, Дункан смог бросить Сник два слова:

— Возможно, сегодня.

Потом передал падре то же самое.

В два часа пришел Каребара.

— Думаю, что нам следует увеличить темп. Мои ощущения, разумеется, ненаучны, но мне кажется, что мы напали на жилу.

— Да пошел ты со своей интуицией, — ответил Дункан. — Я еще после утра не отошел. Сегодня второй сеанс пропускаем.

— Ни в коем случае! — Каребара злобно глянул на него. — Мы взяли темп и сбрасывать его не можем.

— Я тебе могу пообещать, что ты только зря потратишь мое и свое время, да заставишь меня блевать, — ответил Дункан. — Без моей помощи ты не продвинешься ни на дюйм, а я не шевельну и пальцем. Если приду в форму к вечеру — попробуем, а если нет…

Каребара прикусил нижнюю губу, пошевелил пальцами, потом выговорил:

— Ладно. Один сеанс пропустим. Но к вечеру вы обязаны быть готовы. Это очень важно.

«Потому что придет Иммерман?» — подумал Дункан.

— Сейчас я вздремну и попробую методом обратной связи снять наркопохмелье, — сказал он вслух. — Попробую подготовиться к вечеру. Но с наркотиками ты перебарщиваешь, проф. Может быть, их должен вводить более компетентный врач?

Каребара побагровел, но промолчал и тут же ушел, а с ним и охранники.

Дункан подошел к окну, чтобы полюбоваться видом. Сияли на солнце белые паруса яхт и многоцветных грузовозов, полыхал алый фюзеляж дирижабля, поблескивали панели солнечных батарей на башнях. В пятидесяти футах ниже окна пролетела чайка.

«Но побег легче устроить ночью», — подумал Дункан.

В шесть часов на экране появился Каребара.

— Сеанс откладывается до одиннадцати.

— Почему?

— Вам это знать не обязательно.

— А Сник и Кабтаб будут?

— Это я сообщить могу. Да. По приказу сверху.

Дункан улыбнулся. Причина такого нарушения графика могла быть только одна.

Пантея Сник лежала без сознания на кушетке, обрызганная туманом правды.

— Строила ли ты план или планы побега из этого помещения? — спрашивал стоящий в изголовье Каребара.

— Нет.

— Строила ли ты с кем-то еще план или планы побега из этого помещения?

— Да.

Каребара засиял.

— С кем ты строила план или планы побега?

— С Уильямом Сент-Джорджем Дунканом и падре Кобэмом Ван Кабтабом.

— О Боже, я так и знал, так и знал! Но как они могли сделать это, не сообщаясь друг с другом? Слушай меня, гражданка Сник, и отвечай на мой вопрос со всеми подробностями. Каким образом — устно, письменно, через компьютер или как-то еще — ты, Кабтаб и Дункан передавали друг другу план побега?!

— А-а-а! — закричал Дункан и проснулся. Сердце его бешено колотилось, хотя паника уже отступала.

Продремал он не больше трех минут, но этого хватило, чтобы подкорка успела показать ему кошмар. Если его тюремщики окажутся сверхосторожны, они применят туман правды к его друзьям. И узнают то, чего им знать вовсе не следует.

До одиннадцати часов вечера оставалось пять минут. Скоро он узнает, принял ли Каребара все мыслимые меры предосторожности, или профессор не решился пойти на крайние меры. Зачем? Каждое слово, каждое движение трех пленников услышано и увидено — вернее, так полагают тюремщики.

Без одной минуты одиннадцать дверь распахнулась. Вошли Плоскозадый и Зебра, сжимая пистолеты в руках. Первый встал у двери в ванную, его коллега — у северной стены. Потом Каребара привел Сник и Кабтаба. Отлично! Значит, их не допрашивали о планах побега. Сник присела на другой конец дивана, подальше от Дункана. Кабтаб осторожно опустил свою необъятную тушу в кресло.

Через несколько секунд в комнату вступил Руггедо-Иммерман. Зеленая тога в алую полоску, короткая стрижка и длинный, чуть загнутый нос придавали ему вид древнеримского сенатора. За ним шел Носодрыг.

Тонкогубый и Хитрюга, наверное, остались в наблюдательской, если только один из них не стоял по другую сторону закрывшейся двери.

Иммерман кивнул Дункану и сел на стул перед диваном, примерно в восьми футах от него. Носодрыг встал по правую руку от «Руггедо», футах в трех; руки его были свободны, пистолет остался в кобуре.

Каребара несколько секунд озирался, словно соображая, куда ему сесть и стоит ли вообще садиться.

— Вон туда, — указал Иммерман.

— Благодарю, ваше превосходительство, — ответил профессор, проходя за спиной Иммермана, и тут же, покраснев, нервно глянул на начальника.

Иммерман поджал губы, но промолчал. Очевидно, титул его при пленниках упоминать не следовало. Особенно титул советника мирового правительства. За эту обмолвку Каребара еще заплатит.

Иммерман глянул на Дункана, поглаживая левой рукой живот. Перед мысленным взором Дункана промелькнула картина: дед гладит восседающую на коленях здоровую гладкошерстную сиамскую кошку.

После довольно продолжительного молчания Иммерман открыл было рот, но Кабтаб его перебил.

— Прошу прощения, гражданин Руггедо, — пророкотал падре, — но, прежде чем мы начнем приятную беседу, не могу ли я выпить? И не налить ли вам?

Иммерман слегка ошарашенно моргнул, потом ответил:

— Можете налить и себе, и своим друзьям. Мне не надо. Но… — Тут его лицо окаменело. — …Больше не прерывайте меня. Говорить будете, только когда я прикажу.

— Еще раз прошу прощения, гражданин Руггедо. Мы несколько напряжены, и я подумал, что немного спиртного поможет нам расслабиться.

— Наливайте, — приказал Иммерман.

Кабтаб встал.

— Данк, Тея, что предпочитаете?

— Мне «Свободный радикал», тройной, — ответил Дункан.

— Стакан токайского, — сказала Сник.

— Извините, гражданин Руггедо, — напомнил Каребара, — но не помешает ли алкоголь воздействию тумана правды на гражданина Дункана?

— Сомневаюсь, — ответил Иммерман. — В любом случае это почти единственный наркотик, который вы не пробовали применить. Быть может, спиртное воздействует на его подсознание благоприятным образом.

Что бы Иммерман ни собирался сказать первоначально, он держал это при себе, пока Кабтаб не разлил напитки по стаканам. Он внимательно наблюдал, как падре подходит к бару — стоящему у двери в ванную высокому тиковому шкафчику, украшенному замысловатой резьбой. Когда Кабтаб вышел из его поля зрения, Иммерман глянул на Дункана. Тот без особого труда выдержал дедов взгляд, но ему хотелось и последить за падре — приходилось все время бегать глазами. Пусть великий человек думает, что смог переиграть пленника в гляделки.