Через каждые пять минут на экранах появлялись трехмерные изображения Дункана и Сник и передавались их биографические данные.

— Вооружены и опасны, — говорил очередной диктор. — Убийцы-психопаты, порвавшие все связи с обществом. Разыскиваются по обвинению в дневальничестве, антиправительственной деятельности, нанесении телесных повреждений, проживании по фальшивым документам, в сопротивлении аресту, уничтожении государственной собственности, в убийстве, покушении на убийство и во многих других преступлениях.

ВНИМАНИЕ! Нам только что сообщили, что премия за информацию о местонахождении преступников увеличена до сорока тысяч кредитов. Но граждане, заметившие их, ни под каким видом не должны пытаться задержать их. Просто немедленно сообщите об их местопребывании в Органический департамент. Повторяю, не пытайтесь задержать преступников. Правительство не желает увеличивать число невинных жертв.

— Невинных жертв! — воскликнула Сник.

Мало что могло вывести ее из равновесия, кроме несправедливых обвинений в ее адрес — тут бурлящие в ней потоки раскаленной лавы сразу изливались наружу. Дункан не упрекал ее за это. Прежде она была образцовым органиком. Она всей душой верила в свою роль блюстителя закона и строго придерживалась этики, усвоенной из служебного устава и учебных кассет. За ее карьеру ей трижды предлагали взятку, и она всякий раз отказывалась без малейших колебаний и сожалений.

— Поубивала бы этих ублюдков! — кричала она. — Сожгла бы их всех!

— Может, тебе еще представится случай, — успокоил Дункан. — А пока что… — И он кивнул на экраны с новостями.

Столь пристальное его внимание к передачам объяснялось надеждой — эфемерной, как перистое облачко. Ни он, ни Сник сами не знали, что хотят высмотреть. Но когда они увидят это, то узнают. Может быть.

Дункан вдруг подскочил с просиявшим лицом, тыча пальцами в экран восьмого канала.

— Вот! Вот оно, ей-Богу!

— Что там? — вскочила вслед за ним Сник.

— Не что, а кто!

Все каналы время от времени показывали интервью, взятые у прохожих на улице. Частенько от репортеров отделывались словами «мне нечего сказать», но были и такие граждане, которые жаждали высказать свое мнение pro et contra[27]. Сейчас на экране крупным планом предстала одна из опрашиваемых. Внизу оранжевой строкой горело ее имя и личный номер.

Донна Ли Клойд была красивой женщиной среднего роста, темнокожая, но со светлыми волосами и голубыми глазами, скорей всего депигментированными. Она была не в том платье, в котором Дункан видел ее в последний раз, но канареечно-желтые туфли на высоком каблуке были те самые.

— Ее лицо! Знак на лбу! — сказал Дункан.

Сник нахмурилась и тут же улыбнулась:

— Женщина, которая вручила нам записку вскоре после нашего появления в Лос-Анджелесе. Связная из СК.

На лбу у Донны Ли Клойд была татуировка — маленькая черная свастика, повернутая вправо, символ секты истинного Гаутамы.

— Я не верю ни слову из этих возмутительных лживых сообщений, — с полной серьезностью говорила Донна. — Я надеюсь, что ганки, то есть органики, поймают этих злобных психопатов и отдадут их в руки правосудия.

— Благодарю вас, гражданка, — сказал репортер.

Клойд исчезла с экрана, и ее сменил какой-то мужчина.

Дункан дал телевизору команду перемотать запись назад и задержать кадр с Донной. Потом переписал ее номер в блокнот, лежавший на кофейном столике рядом с диваном. Запросил башенный справочник и записал ее адрес.

— Здорово притворяется, — сказала Сник. — Каждый подумает, что она обожает правительство, а нас на дух не переносит.

— А ты бы не притворялась на ее месте?

Всего несколько недель назад, когда Дункан, падре Кабтаб и Сник вышли с эмиграционного пункта, собираясь направиться в Башню Ла Бреа, эта женщина подошла к ним, как будто хотела что-то сказать — но вместо этого сунула в руку Дункану записку и быстро удалилась. В записке некто назначал им встречу в девять вечера в «Храпуне». Это была таверна рядом с их квартирой на двадцатом этаже, на краю западного сектора башни. Назначивший встречу должен был сам узнать их и заговорить с ними.

Клойд была курьером подпольной группы, тогда называвшейся СК. Она же вручила новоприбывшим их удостоверения и позаботилась об их жилье. С тех пор они ее не видели — до настоящего момента.

Она жила на двенадцатом этаже, по адресу Трипитака-стрит, № 364, и работала часть дня в качестве комплектовщицы данных — она была независимым специалистом с разрешением работать в любой структуре, кроме правительственных. В ее анкете стояло ГП 0,5 — это значило, что половину ее доходов составляет государственное пособие.

— Живет в сорковском секторе, — сказала Сник.

— В Калифорнии говорят не «сорки», а «блони», от слова «абалоне». Это такой морской моллюск.

— Сорки, тьфу, — с отвращением проговорила она.

— Брось, это просто люди, которые не хотят работать полный день, чтобы иметь побольше свободного времени.

— Паразиты. А если все захотят работать время от времени или совсем ничего не делать?

— Ну, пока что так поступает лишь малая часть населения. Все это ерунда и не имеет отношения к нашим задачам.

Сразу за Донной в справочнике значился некий Барри Гарднер Клойд, и Дункан проверил его. Барри был мужем Донны и жил с ней в одной квартире. Работал он, тоже часть дня, официантом в престижном ресторане, посещаемом высокопоставленными государственными чиновниками и инженерами. Хотя он, как и Донна, числился верующим, его допустили к работе, поскольку ресторан был частным заведением.

— Хороший источник информации для подпольщика, — заметил Дункан. — Еда и выпивка хорошо развязывают засекреченные языки.

— Сомневаюсь, что они как-то используют эту информацию. — Сник питала презрение к организации, в которой они с Дунканом состояли недолгое время. Дункан не упрекал ее за это — ведь подпольщики пытались убить их, посчитав их опасными для себя. Но он полагал, что если они проникнут в организацию поглубже, поближе к ее лидеру, то смогут извлечь из нее пользу. Эту группу, называвшую себя, в числе других имен, СК и «Нимфа», организовал Иммерман-Ананда. Но теперь он мертв. Значит, во главе стал кто-то другой. Если только СК не расформировался со смертью своего лидера. Однако Иммерман осуществлял лишь общее руководство, так что местный шеф, возможно, по-прежнему заправляет группой.

Был только один способ это выяснить.

С помощью планов 125-го и 12-го этажей на экране Дункан объяснил Сник, что собирается сделать.

— Частный лифт, на котором мы поднимались с Лэйром и Кингсли, будет слева от нас, если выйти из квартиры. Но направо находится станция общественных лифтов. В одном из них мы и спустимся на двенадцатый этаж, выйдя рядом с Блю-Мун-плаза. Пройдем четыре квартала по аллее Эйт-Вэйз и свернем на Трипитака-стрит. Нам придется пройти мимо четырех уличных мониторов.

— И мимо кучи ганков, которые нас ищут.

— Ищут, но так, для порядка. Они думают, что мы все еще в лесу.

Сник пожала плечами:

— Чтобы узнать, отравлено яблоко или нет, его надо съесть. Или дать его съесть кому-то еще, а у нас никого под рукой нет.

Их наплечные сумки были уже упакованы. Дункан начал деактивировать экраны и вдруг сказал:

— Погоди-ка! Вот это я хочу посмотреть.

— Двадцать восьмой канал?

— Да.

Передача была посвящена смерти Ананды.

Криминолог, профессор из Университетской Башни, как показывали субтитры, говорил:

— Мне непонятно, в числе прочих вещей, вот что: как предполагаемые преступники могли проникнуть в квартиру всемирного советника? Из кратких репортажей, виденных мной, ясно, что взлома не было — дверь взломали только органики, явившиеся по вызову человека, назвавшего себя Кэрдом. И как могли трое человек, пусть вооруженные до зубов, перебить всю вооруженную охрану? Кроме того, как могли преступники знать, что советник находится в квартире? Судя по выпускам новостей и по тому, что сказали мне органики, имя советника не значилось в городском справочнике. Никто не знал, что у него здесь есть квартира. Кроме того…