Сквозь медленно угасающие помехи, сквозь занавес, хлопающий на ветру, из глыбы возник образ Бейкера Но Уили. Выглядел он в точности как Кэрд, как все остальные.

Бейкер Но Уили? Никогда раньше Кэрд не слышал этого имени.

Он надувался. Он рос, как воздушный шар, вытесняя фиолетовый свет. Когда он вытеснит все, не оставив ни клочка, ни обрывка, ни пятнышка, он явится в мир.

А Кэрд уйдет.

Это и было самым тяжелым и болезненным — уступить, уйти.

Беззвучно крича: «Нет, нет, нет!», Кэрд извивался и корчился, сжигаемый болью.

Но и он, и все его двойники могли снести все — и боль, и потерю, хотя степень их терпения была разной. Должно быть, Кэрд, создавая Дункана, имел в виду как раз такую выносливость. У Дункана была воля, как из ванадия, твердости необычайной. И все же…

Сейчас ему приходилось хуже, чем когда-либо раньше. Раньше он всегда был связан, пусть слабо, будто нитью паутины, но связан… С кем?

Фиолетовый свет исчез, и перед Кэрдом предстало нагое, светло-коричневое тело Бейкера Но Уили, все заслонившее собой. Кэрд падал к нему сквозь лишенное света пространство, кружась вокруг своей оси и одновременно кувыркаясь через голову. Ощущение центра тяжести пропало. У него не было больше осей, и все же он вращался вокруг всех трех одновременно.

Тьма сгустилась вокруг и сдавила его.

Явился свет, в котором его собственный, почти видимый голос вопил:

— Нет! Нет! Я не знаю тебя! Я не хочу тебя!

И больше ничего. Он стал камнем, встретившись взором с Медузой, и сознания в нем осталось не больше, чем в камне.

— Итак, Джефф, — сказала психик, — вы просмотрели все имеющиеся у нас записи о вашей жизни вплоть до настоящего момента. Не шевельнулось ли у вас воспоминания, пусть самого слабого, о ваших прошлых «я»?

— Ни малейшего.

Он думал о себе как о Бейкере Но Уили. Но поскольку все в реабилитационном центре упорно называли его именем, данным ему при рождении — Джефферсон Кэрд, — на это имя он и откликался.

Он сидел на стуле с сильно откинутой спинкой. Над ним взад и вперед двигался на роликах детектор. Звуковые, электромагнитные и лазерные волны пронизывали макушку, лоб, затылок, обнаженные ноги и торс. Психик, доктор Арлен Гоу-Линь Брускино, сидела напротив. Она переводила взгляд с лица пациента к монитору на задней стене и опять к пациенту. На стене за доктором тоже был экран, регистрирующий реакции Кэрда — эту информацию анализировал компьютер. Экран за Кэрдом интерпретировал лицевые движения пациента и частотные колебания его голоса.

Прибор над Кэрдом анализировал также запах его тела, засекая малейшие отклонения, которые могли указывать на то, что пациент боится или лжет. Это проделывалось по-прежнему, хотя Кэрд доказал врачу, что может так «накрутить» себя, что его тело начнет выделять молекулы страха или лжи. Он мог включать и отключать их с такой быстротой, словно нажимал на кнопку. Брускино была поражена, но не могла понять, почему он не утратил этой способности. Он ведь должен был напрочь забыть, как это делается, говорила она.

— Но, Арлен, я действительно ничего не помню о моих прежних «я». И я не способен больше создать кого-то нового. Я много раз пробовал с тех пор, как нахожусь здесь, и у меня ничего не вышло. Но я сохранил кое-что из того, чем владели они, в том числе способность лгать под ТП.

Они сидели в большой комнате, где он проводил несколько часов каждый вторник. Слева от него большое окно выходило на широкий луг, кончавшийся обрывом. Повернув голову, Кэрд мог видеть часть долины внизу. По другую ее сторону высилась крутая гора с елями внизу, скалами в середине и снегом на вершине. Кэрд понятия не имел, где находится — скорее всего где-то в умеренной или приполярной зоне. Другие пациенты, с которыми ему разрешалось общаться, тоже ничего не могли ему сказать о местонахождении клиники. Их, как и его, доставили сюда каменированными.

Арлен Брускино была очень красивая, голубоглазая блондинка средних лет. Длинные волосы она укладывала в греческий узел, сколотый серебряной булавкой с большим искусственным бриллиантом на конце. На шее у нее висела двенадцатиконечная звезда с карточкой-удостоверением в середине. Сверху карточку прикрывала серебряная рельефная крышка в виде лабиринта, в центре которого виднелась голова минотавра — получеловека, полубыка. Любой из двенадцати лучей звезды можно было вставить в щель терминала и считать данные с карточки либо записать что-то на нее.

Арлен была одета в белую прозрачную короткую блузку с высоким кружевным воротником, зеленую юбку до середины икры и в сандалии. Из тех немногих ответов, которые она дала на его многочисленные вопросы о ее личной жизни, он узнал, что она живет с двумя мужчинами. Она, смеясь, заявила, что ее любовь достаточно велика, чтобы с избытком хватало на двоих мужиков и двоих детей.

— И любовь, и грудь, — заметил Кэрд.

Арлен рассмеялась еще пуще.

Один отводок детектора, курсирующего над Кэрдом, был направлен на Арлен и регистрировал ее собственные нейро-метаболические отклонения во время сеанса. Лечащий врач должен был знать и свои рефлексы в этот период. Брускино чувствовала себя раскованно, и страха в ней не было. А вот манхэттенская психик, Арсенти, боялась, что узнала от Кэрда слишком многое о противозаконных действиях правительства и что власти избавятся от нее, как только она закончит его лечить. Сам Кэрд, конечно, этого не помнил. Это рассказала ему Арлен, просмотрев записи сеансов, которые Арсенти проводила с Кэрдом. Арлен без колебаний делилась с Кэрдом всем, что считала существенным. Он спросил ее, что стало с Арсенти. Арлен наморщила лоб и сказала:

— Не знаю. Но будьте уверены, она не пострадала. Иначе мне ни за что не дали бы эти кассеты.

— Я не слишком в этом уверен, — ответил он.

Кэрд посмотрел в окно. За ним стояло раннее лето. Луг был усеян маргаритками и другими цветами, названия которых Кэрд не знал. На краю прогалины щипали траву олени — маленькие коричневые создания с большими белыми пятнами. Крупная темная птица, слишком далекая, чтобы разглядеть, ястреб это или орел, парила в восходящем потоке воздуха. Снега на вершине горы ослепительно сверкали в лучах послеполуденного солнца. Раньше, до прихода теплой эры, снега доходили до половины горы — так сказал Кэрду один из больных.

— Я и без машины знаю, что вы говорите правду, — сказала Арлен. — Правду с вашей точки зрения.

— Что же мы в таком случае будем делать?

— Я указала в рапорте, что вы теперь действительно другой человек, именующий себя Бейкер Но Уили. Согласно обычной бюрократической процедуре, рапорт будет рассмотрен коллегией психиков и органиков. Они, возможно, потребуют, чтобы вас обследовали другие психики. Но потом вас проведут через серию тестов и отпустят. Выяснят с помощью тестов, к какой профессии вы имеете склонность, и отправят куда-нибудь, где вы начнете новую жизнь.

Арлен перегнулась через разделяющий их столик и легко опустила ладонь на руку Кэрда.

— Беда в том, что вы не похожи ни на одного пациента, когда-либо лечившегося в реабилитационном центре. Вы заявляете, что не способны теперь создать новую личность. Но вы по-прежнему способны лгать и под ТП, и под действием других наркотиков. Правительство не может быть уверено, что вы не вернетесь к своим прежним персонам или не создадите новую. — Арлен вздохнула и убрала руку. — Тем не менее я предложила поступить с вами так же, как с любым другим реабилитантом. — На ее лице сверкнула улыбка. — Я сказала им, что из вас, по-моему, получится примерный гражданин. Но поскольку вы не настоящий реабилитант, а скорее новорожденный младенец, бегло говорящий на родном языке, вас следует поселить в англоязычной стране. У вас будет широкий выбор мест и видов климата. В органики вас, конечно, не возьмут, и я не советовала бы вам становиться служителем религиозного культа. За это много не платят, и правительство не поверит в вашу полную реабилитацию, если вы станете священнослужителем.