— Значит, я их никогда не увижу так?

— Этого я тебе сказать не могу. Будь реалистом. Ты ведь им чужой. Ты не связан с ними долгими близкими отношениями. Притом ты преступник — им будет неловко с тобой.

— Все равно я их увижу, так или иначе.

— Бежать попытаешься, что ли?

Шемп не ответил, но его намерение и без того было понятно. Однако Кэрд не стал докладывать начальству об этом разговоре. Он им не стукач, хотя его обязывают быть таковым. Он постарался отговорить Шемпа от этой мысли и, похоже, убедил его. По крайней мере, Шемп вроде бы с ним согласился. И однажды утром не явился на перекличку. Через два часа его поймали в лесу — он шел на север. Столь быстрая поимка подсказала Кэрду, что Шемпу вживили передатчик — Кэрд подозревал, что то же самое проделали и с остальными раскамененными. Это было незаконно — но кто знает, может, и он сам носил в себе передатчик.

Через полчаса после возвращения в лагерь вопящего Шемпа затолкали в цилиндр, каменировали и отвезли обратно в хранилище. Босс вызвал Кэрда на ковер.

— Это черное пятно в твоем послужном списке, — заявил Дональд Турек Норманди. — Тебе следовало предупредить нас о его рецидивистских тенденциях.

— Откуда мне было знать? Он ни разу не говорил мне, что хочет бежать. А вот я говорил ему, что побег отсюда невозможен.

— Это нам известно. Шемп был допрошен под ТП и на вопрос, говорил ли он тебе о своем намерении бежать, ответил «нет». Если бы он ответил «да», тебя сняли бы с работы и, возможно, судили бы за соучастие.

Кэрд припомнил свой разговор с Шемпом. Хорошо, что тот сказал только о своем намерении увидеть своих потомков, «так или иначе». Люди под ТП отвечают самым буквальным образом.

— Ты получишь распечатку с официальным взысканием, — сказал Норманди. — Но вообще-то у тебя хорошие показатели. Ты ладишь с осужденными и как будто симпатичен им, хотя это само по себе может навести на подозрение. Знаешь, какие они, эти ганки. Ну, теперь это уже неважно. Ты едешь в Хобокен. Здесь работа почти закончена. Будешь делать там то же, что делал здесь, только смотри опять не напортачь.

Через два субмесяца Кэрд сел в поезд около хранилища, и вагон понесся в нескольких дюймах над землей под действием электромагнитных импульсов, которые шли от огромных колец по бокам дороги. На станцию Хобокен Кэрд прибыл через двадцать минут. Дорога шла через лес, но в одном месте мелькнула огромная просека, где машины и люди строили новый город.

Кэрду показали его помещение, клетушку в чудовищных размеров бараке, после чего он прошел краткий инструктаж. «Краткий» процесс продолжался три часа. После ленча Кэрда в группе других повели осматривать Хобокен и комплекс хранилищ в нескольких милях к западу.

Дневное население городка равнялось тридцати пяти тысячам, и почти весь он состоял из четырехэтажных зданий площадью в полмили и разгрузочных эстакад. Хобокен, хотя и находился в лесах Нью-Джерси, относился к юрисдикции штата Манхэттен. Город планировалось расширить горизонтально и расселить в нем триста тысяч жителей. Это будет четверговое население Манхэттена — день был выбран путем жеребьевки. Но до их поселения было еще далеко.

В гигантском хранилище Кэрд заметил и другие группы, которых водили между длинными рядами каменированных тел. Группа Кэрда шла вслед за гидом по центральному проходу мимо серых статуй, застывших бок о бок, как нагие солдаты на смотру. На площадке в центре хранилища их экскурсия встретилась с другой. Гиды заговорили друг с другом, а Кэрд, немного скучая, тем временем рассматривал встречную группу. Из толпы вдруг выделилось женское лицо. Кэрд содрогнулся, точно его пронзили дротиком. Она была маленькая, темная и тонколицая, с гладкими темными волосами, подстриженными под голландского мальчика. Кэрд двинулся к ней, как деревянный.

— Простите, ведь вы — Пантея Пао Сник?

— Джефф Кэрд! — ахнула она.

— Вообще-то Бейкер Но Уили. Но официально Кэрд.

— Да, я знаю. Вы просто захватили меня врасплох.

— Я не помню вас в прошлом. Видел вас на пленке. Может быть, мне не следовало подходить. Понятия не имею, как вы ко мне относитесь. Но…

К его удивлению, она нагнула его голову к себе и поцеловала в губы.

— А я думала, что никогда больше тебя не увижу.

— Вы тоже инструктор по адаптации?

— Да.

Несколько секунд они молчали. О чем им было говорить? Об их совместных приключениях Кэрд знал только из вторых рук. Но его все же тянуло к ней. Будь он способен на внезапный школьнический порыв, он подумал бы, что влюбился.

Чепуха, конечно. Но его тянуло к ней, как тянет лосося вверх по течению на место нереста.

Сейчас он мыслил и вел себя, как подросток.

Почему бы и нет? Ведь ему в определенном смысле всего три субгода.

А что испытывает она? Какими были на самом деле их отношения? Были ли они любовниками?

Он спросил, где ее поселили. Она сказала, что в третьем секторе.

— Какое совпадение! — заулыбался он. — И меня в третьем! А треугольник какой?

— Шестой.

— А у меня восьмой, всего на два дальше. — Кэрд помолчал и сказал: — Может, встретимся позже?

Она склонила голову набок.

— Хочешь поговорить про нас с тобой? Узнать, что же, собственно, случилось?

— И об этом тоже.

— Ты стал какой-то… другой. Лицо, голос, жесты — те же. Но тон, выражение… стали мягче. И есть что-то еще… но что?

Он ответил не сразу. Словно подняли плотную штору в темной комнате, впустив яркий полдень снаружи — и Кэрда ослепило. Время словно сгустилось, и хрононы осели вокруг. Хрононы? Да, частицы времени, вроде фотонов и гравитонов. Странные мысли лезут в голову. Теперь все пойдет быстрее, чем раньше. То, что было бесформенной, якобы бесформенной, массой, выковалось в острый наконечник копья. Кэрд слышал топот ног — они бежали, хотя мгновение назад еще шли.

Кэрд взял себя в руки и преодолел тяжесть, которая одновременно была и легкостью. Вода тяжела, но лишает веса, она рушит дома и уносит их, как пузырьки. Кэрд был тяжелым и легким одновременно.

— Я уже не тот человек, — сказал он.

— Это ко всем нам относится.

— Никто не меняется так, как я.

— Ты был влюблен в меня — так мне казалось. Ты мне этого не говорил. Чувствовал, наверное, что я-то тебя не люблю. А я уже почти полюбила, полюбила бы, если бы…

— Если бы?

— Если бы не ты. Я восхищалась твоим мужеством, твоей решимостью, твоей изворотливостью. Ты уходил от них каждый раз, как горячее масло сквозь пальцы. Еще ты был открытым, приветливым… порой даже чувствительным… ты вызывал симпатию. Но я слишком часто чувствовала, что ты не весь здесь… со мной. Очень многие этого бы просто не заметили. А вот я замечаю сразу. И каждый раз, когда мне казалось, что это уже прошло, оно возвращалось. Отдаление, стена. Сначала мне казалось, что твоему чувству просто недостает глубины. Потом я поняла, что дело не в этом. Ты был где-то в другом месте. Может, ты и сам этого не знал, но я-то знала. Это и решило все. Мне не нужен мужчина, который всегда ходит вокруг меня кругами и порой приближается, но никогда не подходит вплотную.

— Мне кажется, что теперь я мог бы подойти вплотную, даже взять тебя на абордаж. Впрочем, не знаю. Может быть, ты дашь мне шанс?

— Дам. Хотя, наверное, уже поздно. А если не поздно — что ж… два корабля, сцепившись крючьями, порой идут вместе на дно. И вообще абордаж всегда предполагает боевые действия.

— Это только метафора.

— Из них-то вся жизнь и состоит. Мы все метафоры.

— Что это значит?

— Сама не знаю, — засмеялась она.

— Мы проходим по жизни, превращая все в сравнения и метафоры. К реальности как таковой мы никогда не прикасаемся.

— Тебе-то откуда знать? Не так уж ты долго живешь.

— Да, верно. Может быть.

Из какой-то открытой двери до него донеслась музыка. Там крутили то, что в древности называлось рок-н-ролл. Эта запись, найденная при раскопках и датированная 1220 годом Новой Эры, была лишь конечным результатом многих перезаписей. Историки считали, что оригинал относится к 1988 году старой эры. Песня называлась «Долой балласт», а пела ее группа «Нэйкед Рэйган» (голый лучевой пистолет). Этот вид музыки был до сих пор неизвестен, и двадцать ее образчиков, найденных на древней кассете, разошлись повсюду. Соркам и подросткам нравился ее тяжелый ритм и бунтарская лирика, хотя и утратившая во многом свою актуальность. Респектабельным гражданам от этой музыки становилось не по себе, а некоторые отвергали ее напрочь.