Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Нет, — Энгельс поднялся на локоть, — вы ошибаетесь. Все философы всегда были детьми своего времени, своего народа. Их философские идеи взрастают на самых питательных и драгоценных соках родного народа, концентрируя их. Вам не приходила мысль, что тот же самый творческий дух народа, который ныне так бурно строит руками рабочих железные дороги, создает и философские системы в головах философов?

Освальд ничего не ответил, только полувопросительно-полунедоуменно хмыкнул.

— А дело обстоит именно так! Поверьте, — Энгельс откинулся на подушку, чтобы легче было говорить, — всякая истинная философия…

— Как это всякая истинная? — перебил Освальд. — Разве вы считаете, что истинных философий может быть несколько? Разве вы не признаете истинной только свою философию?

— Истинной философией я называю ту, которая полнее всего соответствует своему времени, научному представлению своего века о мире. Менялось время, и, естественно, менялись философские системы. Ведь это так?

— Так, — словно поневоле согласился Освальд.

Энгельсу не лежалось спокойно, он снова лег на бок, оперся на локоть.

— Поскольку философия — это духовная конденсация своего времени, живая душа культуры, то рано или поздно наступает момент, когда она не только внутренне, то есть по содержанию, но и внешне, по своему проявлению, вступает в контакт и во взаимодействие с реальным миром современности.

— И вот этот момент наступил? — тихо спросил Освальд.

— Да! — решительно сказал Энгельс. — Ныне философия стала мирской, а мир философским. Ныне философия проникает в сердца современников, в обуревающие эти сердца чувства любви и ненависти.

— И именно поэтому вы здесь?

— Именно поэтому.

Они помолчали. Каждый, видимо, думал о своем. Минут через пять Освальд вдруг спросил:

— А вы не боитесь смерти? Вы думаете о ней?

— Ни один человек, если он не тупица, не может не думать о смерти, ответил Энгельс, но ему не хотелось затевать новый серьезный разговор: после трудного дня клонило в сон, и он решил закончить дело шуткой: — Но, как сказал один философ, пока есть я, нет смерти, а когда она придет, меня не будет, — так что мы с ней никогда не встретимся.

— Прекрасная концепция! — воскликнул Освальд, поняв желание собеседника закончить на этом разговор и уснуть. — Ну, покойной ночи.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

22 июня, как только взошло солнце, вместе с батальоном Освальда Энгельс отправился в Брухзаль. Там он наконец-то нашел своих.

В Брухзаль прибывали все новые и новые силы, вскоре здесь сконцентрировались вся пфальцская армия и некоторые части баденской. Неизвестно зачем в Брухзале появились и члены правительства Пфальца. Как они своим присутствием могли помочь делу, неизвестно, ибо деятельной и полезной фигурой среди них был, пожалуй, лишь один Д'Эстер, встреча с которым очень обрадовала Энгельса. Д'Эстер и член временного правительства Бадена молодой журналист Амандус Гёгг — Энгельс помнил его по правительственному обеду в Карлсруэ — были единственными гражданскими чиновниками, которые старались наладить снабжение войск, обеспечить всех жильем, внести организацию и порядок в разного рода текущие дела. Именно при их содействии Энгельсу удалось получить дополнительные боеприпасы, поступившие из Карлсруэ.

Вечером этого же дня отряд Виллиха вместе с отрядом под командованием вновь назначенного на боевую должность Фридриха Аннеке выступил из Брухзаля дальше на север, чтобы первым встретить неприятеля, нависавшего с обоих флангов.

Когда уже начало смеркаться, отряды расстались: Аннеке продолжал движение на север, а Виллих свернул направо, чтобы прикрывать правый фланг со стороны гор.

Ночь в отряде Виллиха прошла спокойно, а утром двадцать третьего от Аннеке прискакал всадник и передал записку, в которой говорилось, что враг приближается и решено отступать.

— Как? С какой стати? — взревел Виллих, прочитав записку. — Они что же, думают в игрушки играть! Коня мне!

— Я с тобой, — сказал Энгельс.

— Нет, останься здесь. Я вернусь скоро. Готовь отряд к выступлению.

Виллих возвратился на взмыленном коне часа через полтора таким же злым и негодующим, каким уезжал.

— Ну как? — тревожно спросил Энгельс.

— Мне пришлось уговаривать Аннеке принять сражение! — клокотал Виллих. — Я сам выбрал им позиции для орудий. Они согласились только после того, как я клятвенно заверил их, что наш отряд через час будет рядом с ними. Мы можем выступить немедленно?

— Можем, — сказал Энгельс. — Но, кажется, не придется…

— Что такое?

— В твое отсутствие офицер связи доставил из главной квартиры приказ начальника штаба нашей армии…

— Техова? — нетерпеливо перебил Виллих.

— Техова. Он сообщает, что основные силы пфальцской армии направляются на север на помощь Мерославскому, которому грозит окружение в широкой излучине Неккара. Завтра Шнайде и Техов должны соединиться с баденцами.

— Ну, ну! — еще нетерпеливее вырвалось у Виллиха.

— А нам предписывается немедленно двинуть на северо-восток, в горы, и там ждать дальнейших распоряжений.

Виллих спрыгнул с лошади, взял из рук Энгельса приказ, начал было читать его сам, но тут же вернул: он знал, что слова адъютанта не нуждаются в проверке.

Что ж, придется послать Аннеке соответствующее донесение о полученном приказе, предоставить ему свободу действий, а самим немедленно идти на Оденгейм.

Так и сделали. Дорога до Оденгейма заняла часа два. Когда деревня показалась вдали, Виллих послал несколько баденских кавалеристов, приданных для связи, в объезд налево, чтобы разведать, нет ли там пруссаков, а отряд, несколько замедлив темп, продолжал движение.

Беспрепятственно вошли в деревню. Все было тихо. Из домов стали осторожно появляться жители. На площади у ратуши Виллих остановил отряд. Вскоре пришел бургомистр, крепкий, чуть седоватый старик лет шестидесяти. То негодуя, то заискивающе улыбаясь, он рассказал, что вчера вечером в деревне побывали прусские гусары. Они реквизировали у населения фураж, но не увезли его, а заперли в сарае и, строго-настрого запретив прикасаться к нему, сказали, что приедут за ним сегодня.

— Негодяи обобрали нас дочиста! — причитал старик. Он, конечно, рассчитывал, что теперь фураж будет возвращен. Но отряд Виллиха тоже нуждался в корме для лошадей, и другого случая добыть его, как только здесь, могло и не представиться. Поэтому, выслушав гневный и слезный рассказ о бесчинстве прусских гусаров, командир отряда сказал как-то неопределенно:

— Да, господин бургомистр, война!

Тут на площадь с криками "Пруссаки!" во весь опор влетели баденские кавалеристы, посланные на разведку. Жители моментально разбежались по домам. Весь отряд встрепенулся и забеспокоился.

Виллих приказал Энгельсу проверить сведения баденцев. Фридрих, заставив баденцев поехать вместе с ним и показать ему пруссаков, вскоре установил, что ни одного пруссака поблизости нет, что незадачливые разведчики приняли за неприятеля свой же баденский разъезд. Прихватив реквизированный фураж, отряд двинулся дальше. Пройдя километра полтора, заслышали пушечную канонаду. В гористой местности трудно было определить, откуда она доносится. То казалось, что стреляют где-то довольно близко сзади и слева, то впереди, тоже слева, но гораздо дальше.

— Палят и ядрами, и картечью, — озабоченно проговорил Виллих. — Но, черт возьми, где?

Остановив отряд и созвав нескольких офицеров, Виллих устроил короткий военный совет. Мнения разошлись. Некоторые офицеры высказались за то, чтобы повернуть назад, где, как видно, к отряду Аннеке подошли основные силы. Другие считали, что главные силы продвинулись далеко вперед, вступили в бой с противником и, всего вероятнее, отряд нужен именно там. Виллих и Энгельс подчеркивали, что обстановка крайне неясная, а приказ получен четкий. Следовательно, его и надо выполнять. Хотя, конечно, если сражение идет где-то сзади и пфальцские войска потерпят там поражение, то вырвавшийся вперед отряд может оказаться отрезанным в горах. Виллиху и Энгельсу удалось склонить на свою сторону большинство.

73
{"b":"55130","o":1}