20 июня вечером было получено известие, что прусские войска перешли Рейн и вступили в Баден. Это произошло не у Книлингена, как ожидали, а гораздо севернее, у Гермерсгейма. Сообщалось, что противник уже занял Грабен и даже Брухзаль, то есть углубился в баденскую территорию километров на двадцать. Отряд Виллиха получил приказ немедленно двинуться навстречу врагу, чтобы задержать его или хотя бы замедлить продвижение.

Было почти совсем темно, когда отряд выступил. Солдаты ворчали: им даже не дали поужинать. Часа через полтора хорошего марша, уже в полной темноте, вошли в деревню. Неожиданно оказалось, что здесь располагается баденский пехотный батальон. Отдав распоряжение накормить отряд ужином, Виллих пригласил командира батальона Клемента и устроил короткий военный совет.

Как лучше других знающий обстановку, первым говорил Клемент. По его словам, выдвинутые вперед сторожевые посты противника находились примерно в часе ходьбы отсюда. А далее на север, в Карлсдорфе, располагались основные силы, насчитывающие не менее четырех тысяч солдат.

Выслушав все это и помолчав несколько минут в раздумье над картой, Виллих решительно сказал:

— Объединив наши силы, мы должны немедленно выступить. Скрытно подойдем к Карлсдорфу и перед рассветом ударим бо нему, пользуясь преимуществами внезапности и темноты. В случае успеха — а ничего, кроме успеха, нам не остается, — повернем на юго-восток и ворвемся в Брухзаль. Что вы скажете, господа?

— Я полностью поддерживаю. Это смелый план, — сказал Энгельс.

Клемент помолчал и вместо ответа задал вопрос:

— Как велики ваши силы, господин Виллих?

— Около семисот бойцов при двух пушках.

— При двух пушках, — то ли переспросил, то ли просто повторил Клемент. — Значит, семьсот против четырех тысяч?

— Да еще ваш батальон, — вставил Энгельс.

— Увы, господа, считайте это как вам угодно, но мой батальон не имеет никакого боевого опыта, никакой выучки, и принять участие в таком трудном деле, как ночной марш и ночной бой, он не сможет, он будет для вас только помехой.

Виллих и Энгельс понимали, что Клемент говорит правду. По опыту с отрядом Шиммельпфеннига им было известно, что в иных случаях союзник действительно может оказаться лишь обузой, но Виллих, однако, сказал:

— Наш отряд тоже ни разу не вел ночного боя, но надо же когда-то начинать!

— Не лучше ли начать при несколько ином соотношении сил? — Клемент развел руки над картой, как бы намекая на обилие всяких иных возможностей и вариантов.

— Вы говорите так, словно речь идет о выборе места, времени и условий, на которых мы хотели бы сыграть с пруссаками партию в шахматы. Виллих начинал злиться. — Дайте, мол, нам фору — слона или ладью, тогда мы с вами сыграем. Идет война, а не игра, и у нас нет другого выбора, кроме как драться.

— Дело еще и в том, что в этой войне, — Энгельс положил растопыренную ладонь на карту Бадена и Пфальца, — мы не можем рассчитывать на иное, более выгодное для нас, численное соотношение сил, чем теперь.

— Да, — с нарочитым вызовом сказал Виллих, — войска противника гораздо лучше обучены, его младшие офицеры опытнее наших, но все-таки мы уже выдержали более неравные бои, и, как видите, отряд существует и готов к действию.

— Все так, господа, все так, — пожимал плечами Клемент, — но я хочу быть понятым правильно…

Совет длился недолго. Было решено, что отряд Виллиха тотчас выступает в направлении Шпёк, Нейтхарт, Карлсдорф и далее — на Брухзаль, а на рассвете батальон Клемента поддержит левый фланг наступающих ударом через Фридрихсталь.

— Не через этот Фридрихсталь, — шутя, но с недоброй ноткой в голосе проговорил Энгельс и ткнул пальцем в правый обрез карты: там близ реки Неккар, на территории Вюртемберга, виднелся кружок с надписью "Фридрихсталь", — а через этот. — Энгельс указал на кружок в середине карты с такой же надписью.

— Особая озабоченность человека, носящего имя Фридрих, Фридрихсталями мне понятна, — невесело отшутился Клемент.

Через четверть часа отряд Виллиха двинулся дальше.

Шагов на сто вперед выслали маленький авангард из десяти студентов. За авангардом следовала первая колонна, ее возглавляли шесть баденских драгун, прикомандированных к отряду для связи. Эту колонну составляли три роты. На некотором расстоянии от нее две пятиконные упряжки везли орудия. За пушками шла вторая колонна — еще три роты. Замыкала шествие небольшая группа стрелков.

Двигались молча, соблюдая полную тишину. Было приказано: если появится неприятель, не стрелять, а ударить в штыки.

Лошадь Энгельса, красавица Рет, что-то захромала, он поручил ее заботам одного волонтера безансонской роты, а сам шел во главе первой колонны рядом с драгунами.

Довольно скоро, через полчаса или немногим больше, впереди показались огни. Видимо, это были сторожевые костры пруссаков в Шпёке. Виллих приказал отряду остановиться. Движение продолжал только маленький авангард. Минут через пятнадцать после того, как он скрылся в темноте, оттуда, со стороны Шпёка, вдруг послышались выстрелы, ударил набат и вспыхнул большой яркий огонь: значит, авангард обнаружен и сторожевой пост подает условленный сигнал основным силам. Судя по яркости и неистовству пламени, горел заранее приготовленный стог соломы. Было видно, как в его свете мечутся и исчезают во тьме фигуры солдат.

— Надо спешить! — сказал Энгельс.

— Нет, — ответил Виллих, — мы должны двигаться еще осторожнее.

Он послал часть стрелков обойти деревню справа, часть — слева, а вся колонна продолжала неспешно идти прямо по дороге.

Костров виднелось все больше, но выстрелы прекратились. Догнав залегший у околицы авангард, отряд осторожно вступил в деревню. Ожидали залпов из всех окон, из-за каждого угла, но было тихо и спокойно. Так дошли до деревенской ратуши. Там толпилось несколько крестьян. Они рассказали, что в деревне действительно располагался прусский сторожевой пост и что после нескольких выстрелов по авангарду он поспешно отступил в сторону Нейтхарта.

После короткого совещания и отдыха было решено идти дальше, хотя не все командиры были уверены, что это следовало делать: ведь враг уже предупрежден.

Двигались тем же порядком, только авангард был теперь впереди всего шагов на тридцать. Энгельс по-прежнему шел во главе первой колонны, рядом с драгунами.

Весь путь до Нейтхарта прошли в полной тишине, без всяких осложнений. Деревня встретила безмолвием. Решили было, что пруссаки здесь не задержались. Не останавливаясь, шли с удвоенной осторожностью. Так и миновали деревню: ни выстрелов, ни сигнальных костров.

После Нейтхарта дорога пошла в гору. До Карлсдорфа, где, как предполагалось, стояли основные силы прусского авангарда, теперь уже рукой подать.

Виллиху придавала решимости мысль о том, что противник не знает численности его отряда. Ведь вполне возможно, что их принимают за разведку. Он считал, что все же стоит рискнуть, ради острастки пруссакам.

Авангард уже преодолел подъем, но едва он скрылся за перевалом, как вдруг раздался окрик: "Стой! Кто идет?" Ясно было, что авангард напоролся на полевой караул противника. Тотчас сообразив это, Энгельс выхватил шашку и бросился вперед, в кромешную тьму: ведь в авангарде лишь десять студентов. За спиной он услышал чей-то возглас: "Погиб адъютант!" — и в ту же секунду впереди блеснули вспышки и раздался залп. Одна пуля прошелестела у Энгельса над головой, и две — справа. Авангарду надлежало броситься на рядом находящегося врага, как было заранее решено, со штыками наперевес, а он вместо этого ответил стрельбой. Грохот пальбы удвоился. И тут случилось непредвиденное и непоправимое: струсили баденские драгуны. Они дружно повернули коней назад и, хлеща их плетьми, смяли первые пять-шесть рядов колонны. Потом, когда Энгельс об этом узнал, он понял, что именно бросок вперед спас его, в противном случае он первым был бы сбит драгунами и растоптан копытами их ошалевших коней, как это случилось с тем штабным офицером, который заступил его место в строю.