— Ваше превосходительство! — торжественно возгласил Энгельс. Застегните пуговку. Война!

На другой день, 13 июня, Энгельс выехал поездом в Нёйштадт. Там он рассчитывал узнать, где находится теперь главная квартира отряда Виллиха. Энгельс хорошо знал общее положение дел и видел, что отряд Виллиха был едва ли не единственной по-настоящему боеспособной силой. И уж если принимать участие в этой войне, думал он сейчас еще более уверенно, чем раньше, то только в его рядах.

Отряд насчитывал всего несколько сот бойцов, но Виллиху удавалось вот уже много недель держать в осаде обе самые крупные крепости Пфальца Ландау и Гермерсгейм, — насчитывавшие вместе в своих гарнизонах более четырех тысяч баварских солдат. Оба гарнизона предпринимали неоднократные вылазки, но всякий раз бывали отбиты, несмотря на свои превосходящие силы. В значительной степени это удавалось благодаря тому, что Виллих умело расположил свой отряд на всем расстоянии между крепостями в пятнадцать восемнадцать километров и мог быстро сосредоточить силы против той или другой крепости при первых известиях о подозрительном движении за их стенами. Большую помощь оказывало отряду организованное Виллихом в близлежащих деревнях гражданское ополчение, которое несло сторожевую службу на дорогах, ведущих к крепостям, и в других важных пунктах.

Особенно успешной оказалась блокада крепости Ландау. "Люди Виллиха запрудили реку Квейх, на которой стоит крепость, таким образом, что одновременно и затопили все ее подвалы и резко сократили поступление хорошей питьевой воды. По ночам разведчики беспокоили гарнизон своими дерзкими рейдами, достигавшими порой даже крепостных рвов. Баварцы вынуждены были палить по двум-трем разведчикам из двадцатичетырехфунтовых орудий: такой огонь был сколь устрашающе-мощным, столь и отрадно-безвредным.

В этой обстановке гарнизон Ландау вскоре оказался деморализованным, ослабшим, а население крепости держало себя по отношению к нему весьма враждебно. Если бы у Виллиха было пять-шесть гаубиц или хотя бы полевых орудий, то в этих условиях крепость можно было взять за несколько дней, стоило лишь ночью поджечь артиллерийским огнем несколько домов в ней. В Кайзерслаутерне имелись две семифунтовые гаубицы, вполне годившиеся для этой цели, и Энгельс много раз убеждал генеральный штаб направить их Виллиху, но штабисты все чего-то думали, прикидывали, гадали, а гаубицы так и оставались без дела…

Поезд был набит битком. Ехали почти одни волонтеры. Энгельс внимательно вглядывался в их молодые, беспечные лица. Над самым ухом один из них вдруг радостно и громко запел:

Эту песню сейчас распевали по всему Пфальцу — на всех его дорогах, во всех трактирах. Она была словно гимном восстания. Ее слова сочинил кто-то на популярный мотив песни, родившейся в дни борьбы за освобождение Шлезвиг-Гольштейна от датского гнета.

Все волонтеры замолчали, готовясь подхватить припев, а запевала вел свое:

Энгельс все так же жадно всматривался в лица волонтеров. Среди них было много его ровесников, так же, как и он, никогда в жизни еще не слышавших свиста пуль, не видевших, как льется человеческая кровь. А ведь, несмотря на иные несуразные, даже опереточно-комические стороны восстания, впереди всех их ждали настоящие пули и настоящие кровопролития. Как они встретят это? Как встретит это он сам? С горьким удовлетворением Энгельс подумал о том, что он, по крайней мере, не питает никаких иллюзий относительно исхода восстания и не надеется, что дело может обойтись малой кровью.

От Кайзерслаутерна до Нёйштадта всего тридцать пять — сорок километров. Прибыв на место, Энгельс узнал, что главная квартира Виллиха находится сейчас в небольшом городке Оффенбах, расположенном между Ландау и Гермерсгеймом, километрах в двадцати от Нёйштадта. Добраться туда можно было только пешком или на лошади. Пока Энгельс наводил справки о Виллихе, пока добывал повозку, времени прошло немало. Выехать удалось только к вечеру. Хорошее впечатление производило то, что в пути нередко встречались сторожевые посты, проверявшие документы и у самого Энгельса, и у его возницы. Усиленный и очень строгий пост ожидал при переезде через реку Квейх. Во всем этом была видна дельная и толковая рука Виллиха, настоящего офицера, профессионально знающего свое дело.

Реку миновали уже в полной темноте, до города оставалось совсем пустяки, однако и здесь еще встретились два сторожевых поста и один патруль. Найти в городе Виллиха не составило никакого труда. Он расположился в небольшом двухэтажном каменном доме, в комнате наверху, первый этаж занимал штаб.

Несмотря на позднее время, Виллих еще не спал. Когда ему доложили об Энгельсе, он искренне обрадовался.

— Прекрасно, прекрасно! — повторял то и дело своим трубным голосом. Повоюем вместе. Ты мне просто необходим. Как человек образованный, будешь адъютантом при мне, иначе говоря, начальником штаба. Был у меня на этом месте дельный парень, да его как раз сегодня убили.

— Значит, я должен занять место покойника?

— Тебе это, конечно, не нравится — начинать с такого места, но что же делать! На войне, как ты понимаешь, подобные вещи — обычное дело.

Энгельс спросил, что за схватка была сегодня, в которой погиб начальник штаба. Виллих рассказал, что несколько дней назад в его отряд прислали подкрепление — батальон баденского народного ополчения под командованием некоего Дреера. А тут как раз доложили, что по всем признакам из Гермерсгейма готовится вылазка. Виллих решил сразу испытать пополнение в деле и двинул человек пятьдесят из него к Бельгейму, находящемуся на полпути между Оффенбахом и Гермерсгеймом. Для верности, как опытный офицер, с ними отправился и адъютант. Действительно, батальон стрелков с двумя орудиями и кавалерийский эскадрон предприняли вылазку. При одном виде пушек и кавалеристов, размахивавших саблями, ополченцы обратились в бегство. Адъютант пытался их задержать, кричал, грозил пистолетом. Впопыхах он оступился в какую-то канаву и, видимо, сильно повредил ногу, отстал. Сразу три баварских всадника налетели на него. Он защищался яростно, но что мог сделать один пеший против трех кавалеристов! Через несколько минут он упал под сабельными ударами…

Не оглядываясь на убитого адъютанта, ополченцы бежали в Книттельсгейм. Там располагалась уже побывавшая в боях рота, во главе которой стоял смелый молодой капитан. Узнав о гибели боевого товарища, о позорном бегстве ополченцев, он тотчас выступил со своей ротой, к которой примкнули десятка два добровольцев, вооруженных косами, навстречу баварцам. Капитан действовал искусно. Он разбил свои небольшие силы на несколько групп и, пользуясь пересеченной местностью, близко подкрался к неприятелю и атаковал его с разных сторон. Хотя баварцев было раз в десять больше, у них сложилось впечатление, будто численное превосходство, и притом немалое, на стороне восставших. После двухчасового боя баварцы оставили только что занятый Бельгейм. Вскоре к восставшим прибыло подкрепление, и дело пошло еще успешнее. В конце концов, потеряв около двадцати человек убитыми и ранеными, баварцы отступили в крепость. У восставших было только пять раненых.

— Среди них один француз, показавший себя отличным солдатом! — с восхищением сказал Виллих.

— Француз? — удивился Эпгельс.

— Да. Из Безансона. Ведь ядро моего отряда составили рабочие, эмигрировавшие во Францию. Я жил вместе с ними в Безансоне. Там и примкнул к нам этот француз. Он был ранен в предплечье в самом начале сражения, но не оставил товарищей, пока не расстрелял все боеприпасы. Ружье ему заряжал один из тех бойцов, у кого были только косы.