Я никому ничего не должен. Я чувствую себя, своё тело, каждую клеточку. Она открыла мне глаза. Она – язва, Она - огромная опухоль, которая вполне может привести к смерти. Но не меня. Мира. Я – часть мира, но я же – один маленький мир. И для меня моя смерть будет гораздо страшнее и болезненнее, чем смерть другого мира. Мой маленький мир занят Оулом, и это самое главное. Я не один. Я живу, потому что я это чувствую. И мне плевать, правда это или болезненная фантазия безумного гения, придумавшего этот слегка чокнутый мир. И мне плевать, нужен я кому-то или нет. Мне плевать, любит меня кто-то или нет. У меня есть Оул. Я дышу глубоко, и уже кровь на моих ногах кажется вишнёвым соком. Я дышу, и в волосах моих бродит холодный воздух марта. Почему марта? Потому что я хочу, чтобы сегодня был март. А завтра сентябрь. Просто потому, что я так хочу. Я улыбаюсь. Когда-то я стал замечать то, на что раньше не обращал внимания. Теперь я стал замечать себя.

… Я распахиваю дверь квартиры Лекса. На моих губах – сумасшедшая ухмылка, глаза, я уверен, блестят не хуже бензиновых разводов на утренних лужах. Во мне проснулся азарт, и мне уже интересно, что же предпримет Девильера дальше. Как будет со мной играться. Что захочет натворить.

- Джесс? – тоненький охрипший голосок, и вот я уже вижу лохматую голову Оула, опасливо выглядывающую из-за косяка двери. Огромные глаза цвета весенней травки, поджатые губы и длинные пряди молочно-белых волос, которых никто не удосужился хоть немного подстричь за всё это время. И на сердце становится теплее, и улыбка моя из хитрой превращается в довольную. Она не имеет права отобрать у меня Оула. И пока он жив-здоров и рядом, всё будет нормально. Не хорошо, а нормально. Хорошо уже не будет никогда.

- Привет, - как-то слишком уж буднично говорю я, приваливаясь спиной к стене.

- Ты в порядке? – Оул подбегает ко мне, опускаясь на колени рядом и прикасаясь к моим разбитым ногам.

- Сколько меня не было? – вопросом на вопрос спрашиваю я.

- Около месяца…

Почему-то мне не нравится настроение Оула. Как будто бы он мне не рад. Или, что ещё хуже, как будто я не должен был приходить. Что это значит?

- Оул? – я пытаюсь заглянуть ему в глаза, но этого можно и не делать: и ежу ясно, что парень напуган. Притом сильно. – Что-то случилось, пока меня не было?

В яблочко. В оуловых глазах стоит выражение полного краха. Я даже подумать боюсь, что же всё-таки произошло.

- Джесс…

Воздух, холодный и пугающе бодрящий, врывается в приоткрытое окно миниатюрным вихрем, заползая под рубашку и пробегаясь по спине своими холодными цепкими лапками. С потолка свисает тоненькая, едва различимая паутинка. Она отражается в глазах Оула плетью из белой кожи. Почему-то мне хочется кричать, так пронзительно, так громко, чтобы все услышали и запомнили этот крик. Я начинаю потихоньку соображать, и мне совершенно не нравятся мои выводы. Я боюсь того, что мне сейчас скажет Оул. Я боюсь неизбежного.

Наверное, близится конец.

Где-то там, внутри, прямо под сердцем, неприятно пульсирует. Может, это знак?

Мгновение, пойманное мной, чересчур затягивается.

А ведь я всего лишь записная книжка.

Какая жалость.

- Джесс, мы проиграли. Ты проспал конец света.

***

Сначала ступор. Тупое нежелание что-либо понимать. Малодушие, яростная жажда глупости. Я не хочу ничего понимать, не хочу ничего видеть. Я не хочу ни во что верить. Я хочу просто потеряться, хочу заблудиться в этом лабиринте и никогда не выходить. Я не хочу, чтобы всё это было правдой.

Потом истерика. Смеяться до смерти, смеяться до тех пор, пока Оул не улыбнётся и не скажет, что пошутил. Но Оул молчит, его губы поджаты, а в глазах какая-то затаённая сила, которой раньше я никогда не видел. Что бы это значило? Ну ладно тебе, Оул, давай признавайся, ты ведь просто пошутил? Я сам себе не верю. Я никому не верю. Никому и ничему, кроме этих глаз. А они, к моему ужасу, не врут.

И настала тоска. Безграничная и бездонная, глубокая и страшная. Настолько огромная, что хотелось провалиться и падать вечно, падать и чувствовать, как ты падаешь. Это то самое ощущение, когда ты не просто на волосок от смерти, когда ты уже перешёл грань, но у тебя есть сотая доля секунды длиною в вечность, чтобы вспомнить всё, что смог сделать и всё, что упустил. Сотая доля бесконечности. Я смотрю на Оула, понимая, что лицо моё не отражает ничего. Пусто. Я понимаю, что он имеет в виду. Не тот конец света, о котором постоянно судачат дети и старики, не Апокалипсис, о котором вопят с пеной у рта фанатичные лжепророки, не пришествие антихриста, называемого в каждой секте по-разному, но суть одна и та же. Нет. Ментальный конец света. Конец цивилизации. Увядание. Я проспал черту. Проспал тот знаменательный момент, когда человечество со всеми своими цветами и грязью перерезало мельхиоровыми ножницами ярко-красную ленту на входе в ад. И дружно шагнуло в пекло, счастливое и тупое, как стадо овец. Хотели чего-то новенького? Получите, распишитесь. Только вот не надо тянуть за собой тех, кого и этот мир вполне устраивал.

- Оул… что Она сделала? – нет смысла ломать комедию и спрашивать, откуда он Её знает.

- Она была здесь, - мрачно говорит Оул, разглядывая мои сбитые в кровь ноги, - Она обнюхала все углы в поисках тебя. Она вытаскивала из нас душу, стараясь заставить говорить о тебе. Мы молчали. Она хотела забрать Лекса, но он выпрыгнул в окно. С ним всё хорошо, наверное. Она залезла ко мне в голову… Кажется, Она тебя любит.

Я как будто бы знал. Я как будто бы чуял её дух. Рассказанное Оулом меня не удивило, а скорее подкрепило мои домыслы. Я подхожу к нему ближе, всматриваясь в травянистые глаза.

- Когда всё это началось?

- Сразу после твоей смерти. Как-то всё стало не так. Мир посерел ещё сильнее, - Оул подошёл ещё ближе, отводя взгляд и прислоняясь к моему плечу виском. Его волосы щекотали мне шею, но я чувствовал лишь тепло его дыхания и запах старости. Он устал, смертельно устал, - люди умирают. Просто так умирают. На пустом месте. Эпидемия, наверное. А может, нас прокляли. А может, мы все уже умерли и просто живём в своём мире… Я окончательно запутался. Скоро, наверное, и мой час придёт…

- Успокойся, Оул. Ты не можешь умереть! – истерично кричу я, прекрасно понимая, насколько абсурдны мои слова. Насколько я глуп.

- Конечно же, не могу. Как и ты. А все остальные? Лекс? Никто не сможет выжить. Это логичный конец, Джесс. Всё так, как и было задумано. Мир родился. Мир расцвёл. Мир умер. По-другому быть не может. Множество народов уже окончательно вымерло. За месяц. Это непонятно, это глупо, это просто невозможно. Но это правда. В нашем городе за две недели умерло около трёх тысяч человек. Включая женщин, стариков и детей. Человечество заболело. И уже просто не успеет вылечиться. Я боюсь. Я боюсь умирать… Я люблю смерть, люблю наблюдать за тем, как из тебя выходит душа. Она бессмертна. А наши тела… Им осталось уже совсем немного. Я боюсь, Джесс.