Ну что ж, и всё-таки я – некромант.

***

Иногда мне кажется, что я живу по сценарию. Определённому сценарию, написанному задолго до меня. Трагедия. В конце пьесы главные герои умрут под шум едва начавшегося дождя. Зал будет аплодировать и плакать. Но в нашем театре нет зрителей – все актёры, у каждого есть роль. В ней ничего нельзя исправить. Мы танцуем под одну и ту же заевшую пластинку, затёртую до дыр. Мне перестаёт нравиться вальс – его звуки напоминают мне о грядущем. И кажется, что этот дождь никогда не кончится.

Я стою напротив двери Оула. Я не могу постучать. Я заперт в своём крохотном мирке, мне неудобно вылезать из него даже ненадолго. Я боюсь впускать туда кого-либо. Мне страшно. Но я должен улыбаться и говорить, что со мной всё хорошо. Иначе меня насильно вытащат из моего личного измерения. Для меня прошло всего несколько часов. Для Оула – пять лет. Мне просто войти и сказать «привет»? Или «давно не виделись»? «Я скучал»? «Прости, что так долго»? Я не знаю. Как будто между нами пропасть. Как будто между нами порванный клок паутины. Раньше бывали подобные случаи – меня не бывало порой по десять лет и дольше. Но сейчас всё повернулось как-то не так. Как будто время, которое мы не привыкли ценить, внезапно стало для нас всем, что есть. Это единственное, что у нас осталось. Единственное, чего нам не хватает. Что-то началось, Оул тоже это чувствует. Нам осталось совсем немного.

Я дёргаю ручку двери. Мне нужно поговорить с Оулом. Из его комнаты будто бы выползает чёрная маслянистая тварь… А нет, это просто темнота. Просто чёрный свет. Впервые я боюсь тьмы. Кажется, её щупальца обвивают мои ноги. Я должен войти.

- Оул, я вернулся, - тихо и хрипло говорю я, закрывая за собой дверь. Мне становится ещё страшней. Оул, что же с тобой случилось?!

Шторы плотно задёрнуты. Темнота густая, как будто твёрдая. Прямоугольник голубоватого света от компьютера вырисовывает силуэт сгорбившегося Оула. Похоже на клетку. Стены завешаны рисунками. Страшными, непонятными. Нарисованными наспех. Некоторые листы на стенах просто покрыты числами. На обоях чёрной краской написаны непонятные пророческие фразы. «Оно шевелится». «Уже началось». «Она видит нас». «Осталось немного». На полу – всё те же скомканные листы. Ни одного привычного трупа. Ни одной банки с заспиртованными органами. Как будто Оула подменили. Его волосы торчат в разные стороны, давно не стриженые, они отросли уже почти до пояса. Он похудел настолько, что его плечи выглядят остроугольными. Я снова в ужасе пробегаюсь взглядом по комнате. Это не Оул. Это сумасшедший параноик. Но вот я останавливаюсь на одной-единственной записи на стене, которая заставляет меня вздрогнуть. «Она заберёт моего Джесса». Чёрт возьми, что всё это значит? Как мне на это реагировать? Я подхожу ближе, стараясь не наступить ни на один листок на полу. Как будто крадусь, и мне это совсем не нравится. Оул не обращает на меня никакого внимания. Я слышу, что он что-то шепчет.

- Скоро. Очень скоро. Уже немного. Ещё чуть-чуть. Я вижу их. Мне осталось совсем немного. Пара шагов. Я должен справиться. Я должен помочь ему.

- Оул…

- Я должен встать на его сторону. Я должен остановить её…

- Оул! – я резко разворачиваю его к себе лицом, снова вздрагивая от неожиданности. Худое, осунувшееся лицо. Мешки под глазами. Тонкие пересохшие губы. И неестественно широко распахнутые глаза. Он бредит. Он находится в своём собственном мире. А я, наивный, считал, что я один такой избранный, умеющий запираться в себе. Один такой, умеющий впадать в оцепенение разума. Оул не слышит меня.

- Оул! – снова зову я, дотрагиваясь до пергаментной кожи парня. Он еле дышит. Часто-часто, коротко, совсем незаметно. У него жар. Он не подпускал к себе Лекса, это ясно. Но почему? Что вообще произошло? Лекс не мог мне соврать, скорее всего, случилось что-то, что нельзя увидеть глазами. Сдвиг. Но как, как мне теперь вывести Оула из этого состояния?! Что мне сделать?!

- Оул!!! – кричу я в исступлении, мне становится страшно. Я прижимаю к себе Оула, никак на меня не реагирующего и всё ещё шепчущего свои невнятные пророчества. Тяжело. Мне становится тяжело где-то внутри, в районе сердца. Я не смогу всё это вынести. Я не смогу всё это вытерпеть. Чем дальше, тем хуже. Я начинаю проваливаться, всё глубже и глубже, в бездну, чёрную, глубокую, страшную. Я утыкаюсь носом в солому оуловых волос, начиная раскачиваться взад-вперёд. Наверное, это называется нервный срыв. Наверное, мне просто стало плохо. Взрыв, вспышка. Глаза наполняются тёплой влагой, в горле встаёт ком. Я больше не могу. Не могу! Стены давят на меня, кажется, что сейчас меня сплющит огромный двадцатиэтажный пресс, рёбра сжимают сердце внутри, мне становится нечем дышать. Я чувствую, как пульсирует жилка на виске. Чувствую, как в глазах плывут круги. Сейчас прибежит Лекс на мои крики. Я не должен сдаваться, не должен расклеиваться. Я должен держать их, должен помогать им, должен вернуть Оула назад… Но вот…

Дыхание Оула выравнивается. Я чувствую тепло на своём плече. Медленно, будто бы на замедленной плёнке, худощавые руки Оула ползут на мою спину, впиваясь пальцами мне под лопатки. Всхлип. Оул, кажется, вышел из своего мира.

- Джесс, - шепчет он, расслабляясь в моих руках.

- Я рядом, - тихонько говорю ему на ухо я. Я чувствую, как тот страх, тот ужас, парализовавший меня, потихоньку ослабляет свою хватку, а потом и вовсе отпускает. Я вдыхаю запах оуловых волос. Я чувствую его присутствие. Я чувствую его дыхание. Я чувствую его жизнь.

- Джесс, сними с меня это, - отстраняясь, но не разжимая объятий, говорит Оул, глядя мне в глаза. Он уже не выглядит так страшно, как выглядел буквально пару минут назад. Как будто ожил. Как будто проснулся. Я не могу сдержать улыбки.

- Что случилось? – спрашиваю я, стирая остатки слёз с бледных щёк Оула.

- Я слышу их, я чувствую всё это… я не хотел Лекса грузить, наверное, я сильно ему надоел… Джесс, она такая же, как и ты.

- Кто? – почему-то мне кажется, что я знаю имя таинственной «её».

- Она может сама выбирать, в кого переселяться. Она может переселяться в прошлое и в будущее. Она была Наполеоном. Она была Гитлером. Она вела этот мир к концу за ручку. Мы можем не успеть.

- О ком ты говоришь? – Оул должен знать её имя.

- Ты знаешь, - парень смотрит на меня с укором, - ты сам прекрасно знаешь. Всё имеет свой логический конец. У всего есть рамки. Скоро мы ударимся о борт. Мы можем вылететь раньше, чем нужно. И тогда уже ничего не поможет. Джесс, она уничтожит всё к чертям.

Тишина. Я слышу, как капает кран на кухне. Как Лекс стоит со стаканом у двери. Как крыса жрёт корешок орфографического словаря в соседней комнате. Как наверху кто-то пляшет. Это в наше время называется «тишина». Тишина между нами. Тишина в наших душах. Я смотрю в ясные травянистые глаза Оула. Почему-то мне кажется, что я понимаю его. Что мы с ним – гротескное изображение последних, самых последних людей. Два крохотных кусочка серой массы в небольшой бетонной коробке. Каждый важен. Замены не найти.

Наши сердца бьются в унисон. Наши глаза связаны незримой нитью. Мы просто смотрим друг на друга, и кажется, что я вижу каким-то внутренним взором все галактики. Все созвездия. Все планеты. Звёзды падают вниз красивым и завораживающим дождём. Из самого сердца по каким-то невидимым капиллярам мои чувства текут прямо в душу Оулу. Единственное, что у меня есть. Самое ценное, что у меня есть. Мы – лишь штрих на общей картине мира, лишь два крохотных жучка в муравейнике. Кажется, что тишина раздавит нас. Мы будем вместе, даже если всё вокруг сгорит. Во мне лишь океан спокойствия. Его воды тихи и безмятежны. Я вижу их отражение в глазах Оула. Мы чувствуем друг друга. Мы видим всё, что нужно видеть. Два прикосновения, два взгляда. Мы ничего не будем говорить. Мы ничего не будем слышать.