Позолоченная сталь.

Распятый пророк.

Шаги сестры Анны похожи на шелест листвы в осеннем лесу. Мои шаги похожи на удары сбитых до крови лап бродячего пса о такой пыльный и опостылевший мне мрамор. Я тут ничего не значу. Я чужак. Со своим уставом сунулся в чужой монастырь. Со своими проблемами – к уже давным давно отчаявшимся людям. Что мне здесь искать? Что мне здесь нужно? Сестра Анна никак не может заговорить. Но вот, выйдя наконец в тот самый зал, где обычно толпятся люди в надежде на спасение души, а ныне пустующий и запылённый, как всё в этом месте, женщина заговорила. Тихо, будто бы просто рассуждала вслух.

- Раньше тут было много людей. Раньше сюда приходили и городские, и сельские жители. Они молились, прикладывались к иконам и кресту. Им было хорошо тут. Всегда пахло хлебом и ладаном. Иногда – мёдом и яблоками. Палёными свечами. Воском. Теперь тут только пыль. Пыль и никому не нужный свет. Нас отлучили. Отлучили от церкви, сюда больше никто не придёт. Мы живём тут, как тени. Мы никому не нужны. Знаешь, это как жить в прозрачной клетке. Рядом, но далеко. Но мы всё равно верим. Верим во что бы то ни стало. Это всё, что у нас есть. Наверное, ты меня не понимаешь. Даже не слышишь. Ты уйдёшь. Совсем скоро. А вера останется. Тут. Со мной, с другими монахинями, с обезумевшим епископом, ведущим жизнь овоща. Вот тут. «Тут» не значит среди всего этого золотого барахла. «Тут» значит у меня в сердце. И у каждого, кто есть здесь. Ты не просто демон. Не просто заблудшая душа.

- Я лишь наблюдатель, - шепотом говорю я. В моём голосе – усталость и безвольность. Наверное, это значит, что я больше не могу. Наверное, это значит, что мне надоело. Наверное. Это значит, что я сочувствую этим несчастным. Именно сочувствую. Не жалею.

- Я вижу многое. То, что было. Что происходит. Что будет происходить. Тебе ещё многое предстоит пережить. Тебе ещё многое предстоит вытерпеть. Мне осталось совсем чуть-чуть. Я, наверное, ждала тебя.

Белесо голубые глаза с крохотными зрачками. Взгляд, направленный через мои беспристрастные глаза прямо внутрь, прямо туда, где я. Джесс. В душу.

- Я должна тебя предупредить.

- Вы видите что-то? – я начинаю верить ей. Так же, как она верит в своего Бога. Бескорыстно и не требуя объяснений. Почему? Впервые я не должен ничего рассказывать. Впервые никто не раздражает меня расспросами. Я разговариваю с человеком, готовым к общению со мной. Это радует. Это даёт волю.

- Вижу. Она не сразу придёт. Она такая же, как и все. Один раз увидев её, ты не сможешь вспомнить, как она выглядела. Она – и есть та толпа, которую ты считаешь стадом. Она – стадо. Она – система. Она знает о тебе. Она знает обо всех. Никогда не будь слабым. Не давай повода задеть себя. Избавься от прорех. Избавься от слабых мест. Она будет бить по тому, о чём в таких случаях переносно говорят «ниже пояса». Она узнает тебя, ты её – нет.

- О ком вы говорите? – спрашиваю я. Верю каждому слову. Заглатываю наживку, как наивная голодная рыба. Мне скучно? Да, чёрт возьми, мне как всегда скучно. Что это за «она»? Зачем мне о ней знать?

- Ты узнаешь её по имени. Такого больше ни у кого нет и, надеюсь, никогда не будет. Запомни его.

Я слежу за тем, как чёрный длинноногий паук взбирается на высокую кафедру. Для него ничего не значат ни кресты, ни иконы, ни запыленная книга на кафедре. Для него нет Бога. Хотя он был создан им же. Паук просто живёт, не обращая внимания на то, кто стоит выше. В этом различие людей и всех других божьих творений.

Имя. Монахиня произносит его тихо-тихо, так, чтобы его даже этот махонький паук не смог услышать. Я запомню его. Не потому, что его обладательница представляет какую-то угрозу для меня. Потому что меня попросила запомнить это имя сестра Анна.

Кажется, я начинаю ненавидеть эту странную ясновидящую монахиню.

И мне это нравится.

… Полы моей рясы измазаны грязью дорог. Ветер делает дождь ещё холоднее. Мои намокшие чёрные волосы липнут к лицу. А я и не знал, что они чёрные, пока не пошёл этот проклятый дождь. Серость вокруг. Серость внутри.

Но… наверное, я становлюсь параноиком, но мне кажется, что мир как-то изменился. За те несчастные часы, а может, и пару дней, пока меня не было, мир как будто бы сдвинулся с мёртвой точки. Покатился… Но я ещё не понял, куда. Надо мне это или нет. Полезно мне это или нет. Станет ли первый шаг началом конца? Станет ли он началом моей долгожданной смерти? Хотелось бы. Если мир так изменился за пару дней, что станет через год? Через два? Через десять лет? Через сто?

Я направляюсь к ближайшему таксофону. У меня есть карточка, на ней денег на один звонок. Номер я знаю наизусть уже, наверное, несколько десятков лет. Обычно я так не делаю. Обычно я иду сразу… Но изменения начинают настораживать меня. Мир стал серее. Мир стал мобильнее. Информации всё больше, культура задыхается, её душат провода компьютеров и телевизоров. В Индии, наверное, перенаселение коров – люди едят переработанные шины и пластиковые бутылки. Из бумаги синтезировали мясо. Из мяса – шоколад. Что всё это значит? Пара дней? Или резкий рывок эволюции? Прорыв. Деградация. Эволюция. Революция. В какую сторону двигается мир? Не слишком ли много я пропустил?

Я всовываю карточку в узкую прорезь. Подношу холодную трубку к уху. Набираю номер на прожженных хулиганами кнопках. Жду.

«Набранный вами номер не существует».

Это шутка? А может, телефон Оула заблокирован за неуплату. А может, Оул выбросил в окно телефон. А может, он положил его в холодильник на полку с плавающими в подсоленной воде кишками. А может, он выбросил его в туалетную дыру. Может. Это ведь Оул, он может сделать всё, что угодно.

У меня есть запасной план. Хиленький и непроверенный. Но, если Лексу действительно можно доверять, всё получится.

Я набираю другой номер. То же неизменное количество цифр. Гудки. Я не ошибся.

- Да? – голос на том конце провода. С хрипотцой, немного гнусавый.

- Это я, - я не могу скрыть волнения в голосе.

- Джесс?! – вопль, разрывающий мои барабанные перепонки. Конечно, номер таксофонов не определяется, - где ты пропадал?!

- В смысле?

- Ты ещё не знаешь?

Сердце на миг замирает. Меня пугает тон Лекса.

- Чего не знаю?

- Тебя не было пять лет.

***

Знакомо ли вам чувство, когда душа уходит в пятки? Знакомо ли вам чувство утраченности собственной жизни? Чувство пустоты? Чувство взрыва? Примерно то же самое означает карта Таро «Смерть». Не смерть физическая, и даже не смерть духовная. Перелом. Перегиб. Мою летопись погнули. Страницы моей записной книжки помяли. Я чувствую себя опустошённым. Я чувствую себя не собой. Трубка возле моего уха становится ещё холоднее. Мне хочется, чтобы дождь смыл меня. Мои чернила растекутся по улицам, смешаются с грязью. И я стану частью одного большого организма. Одного большого мира. Лекс не кладёт трубку, он ждёт меня. Ждёт того момента, когда капли дождя, смешиваясь с испарениями асфальта и грязью, наполнят меня и растворят изнутри. Ждёт, пока я приду в себя.