- Я попозже зайду, - всё ещё со ступором на роже бормочет Рихард, прикрывая за собой дверь. Оула прорывает на поржать, а я и сам не понимаю, почему чувствую себя так… эмм… нормально, что ли. Как будто так и должно быть. Как будто нет никакой Девильеры.

- По-моему, Рихард что-то заподозрил, - всё ещё смеясь, говорит Оул, поднимаясь с пола, застёгивая ремень и поправляя кофту.

- Но мы всё равно не палимся, - я тоже поднимаюсь, бросая окурок в лужу возле зеркала. Нас опять затопили соседи сверху.

… На кухне прохладно из-за открытой форточки. Оттуда, из самого сердца муравейника, доносятся стоны машин и монотонный стук капель дождя об асфальт. Рихард сидит за столом, рассматривая что-то в дымящейся чашке и изредка поглядывая на догорающий окурок в пепельнице. Как мне с ним разговаривать? Лекс, узнав о нас с Оулом, не так уж и бурно отреагировал, лишь спросив у меня прямо, гей ли я. Ну… учитывая то, что я бессмертен и не особо ощущаю свой пол, то я мог лишь сказать, что для меня не имеет значения пол человека. Лекс лишь хмыкнул. Больше мы эту тему не поднимали. Лекс уважал меня, считал феноменом, мутантом, чуть ли не божеством. Поэтому все «грешные приземлённые стереотипы» на меня не распространялись. Но Рихард… Он другой. Он считает себя равным мне, считает, что может говорить мне, что делать. Хотя он приходит сюда почти каждый день уже неделю и вполне стал своим, я до сих пор не могу к нему привыкнуть. Какой-то он чужой. Но… он хотя бы пытается что-то делать, в отличие от меня. И его до сих пор не заметила Девильера.

- Чайник горячий? – спрашиваю я, чтобы хоть как-то начать разговор. Пока этот немец не выведает всё, что ему нужно, он будет с обиженной миной восседать здесь и корчить из себя вселенского страдальца.

- Потрогай, - безразличным тоном говорит он мне. Ну ведь понял же, для чего я спросил, и всё равно упирается. Дитё дитём.

- Слушай, ты ведь из-за увиденного ведёшь себя, как ребёнок? – спрашиваю я уже напрямую. Буду ещё я ради этой малолетней истерички ломать комедию. Сыплю в чашку три ложки растворимого кофе, заливаю кипятком из всё-таки раскалённого чайника, беру чашку и сажусь напротив Рихарда.

- С чего ты взял? – спрашивает он, не поднимая взгляда. Нет, это уже начинает меня раздражать.

- Если есть какие-то претензии ко мне, можешь изложить их прямо сейчас, - говорю я, залпом выпивая весь кофе и с глухим стуком ставя чашку обратно на стол. Посмотрим, что же так взбесило нашего дорогого немца.

- Нет никаких претензий, - Рихард смотрит на меня с улыбкой затаившейся кобры.

- Может, хватит уже?

- Хватит. Согласен.

- Тебе стоило бы ко мне хоть иногда прислушиваться.

- А почему это ты здесь главный? Почему не Оул, который всегда был рядом и с тобой, и с Лексом? Которому приходилось выдерживать все удары Девильеры, и поверь мне, это очень сложно! Он слушается тебя, как… как… как твоя личная наложница! Он ради тебя готов на всё, а что в ответ? «Молодец, Оул, хороший мальчик, давай я тебя за это поцелую!»

С неприятным звуком всё содержимое чашки Рихарда оказывается у него на лице. Я становлюсь нервным. Но, собственно говоря, есть чему меня нервировать.

- Оул тебе не девочка, кажется, ты немножко дверью ошибся. Если он тебе нравится, не надо всю свою злость срывать на мне, - моя очередь улыбаться. Рихард растерян, он не знает, что ответить. Зато я знаю. Мне становится смешно. Никакой он не ребёнок, не дурак и не наглец. Он такой же свой, как и Лекс. Просто немного не в ту сторону его повело. Я смеюсь, Рихард виновато улыбается. В его волосах запутались мокрые чаинки, по лицу текут медные ручейки, впадая в крохотные озерца в уголках губ.

Нашли ли мы общий язык?

На меня капает с потолка.

Нас опять затопили соседи сверху.

Мне начинает нравиться этот ненастоящий дождь.

Глава 5. Решения и время.

Я иду по коридору, который кажется мне бесконечным. Где-то там, вдалеке, брезжит желтоватый свет, который впоследствии покажется мне чистейше-белым. Где я? Сон ли это? Явь? В глазах – крохотные звёздочки, которые танцуют и переливаются всеми цветами радуги. Я не слышу собственных шагов. Значит ли это, что всё происходящее – лишь мой сон? Но ведь я не приходил сюда. Значит, никогда и не уйду? Я всё ещё иду по этому коридору. У него нет стен, нет потолка, есть только бесконечная темнота, заглатывающая этот мир весь целиком. Я окунаю руки во тьму, и она отзывается приятным обволакивающим мурчанием. Так обычно мурлычат довольные накормленные кошки. Я чувствую спокойствие и умиротворение, я слышу голос темноты, а она в свою очередь чувствует моё присутствие. Я здесь не просто так. Меня сюда кто-то привёл. И я уже догадываюсь, кто бы это мог быть.

«Ты уже познакомился с Мглой, Джесс?»

Я слышу лишь голос, но я уверен, что она где-то совсем рядом. Она ждёт удобного момента, чтобы обрушиться на меня неодолимой волной, чтобы навечно оставить меня в своих руинах. Стоит лишь подождать.

«Чего ты хочешь от меня?»

Здесь не обязательно говорить, чтобы донести мысль до внимающего. Достаточно лишь подумать, и мысль твоя стремительной птицей вознесётся к небесам, рассыпаясь сверкающими осколками. И уже не понятно, это говорю я или это кто-то говорит за меня.

«Ты не рад меня видеть? Мне казалось, что у тебя очень много вопросов, на которые могу ответить только я.»

«Почему? Зачем? Ты это хотела услышать? Возможно, тебе просто нравится делать из всех дураков. Я не стану попадаться на эту замусоленную удочку.»

«Джесс, ну почему ты такой упёртый и настырный? Почему ты никого, кроме самого себя, не слышишь?»

«Тебя я слушать не собираюсь. И, уж тем более, слышать.»

«Но всё равно слышишь. Я привела тебя сюда не для того, чтобы ругаться, а для того, чтобы открыть тебе глаза.»

«Мои глаза открыты, Девильера. И хватит морочить мне голову!»

Голова начинает болеть, я смотрю в темноту и вижу очертания женщины. Я не увижу её сразу, я сначала пойму, кто она, а потом уже, наверное, смогу разобрать её черты. Смогу ли я запомнить её? Смогу ли я принять для себя решения?

Я могу говорить с Девильерой. Вот сейчас, прямо в этот момент я могу высказать ей всё, что думаю. Я могу спросить у неё обо всём на свете. Я могу узнать то, что было мне не дано. Она выходит из тени. Её возраст определить невозможно. Серые глаза, светлые волосы, белое одеяние уставшей от жизни богини. Взгляд хищной птицы, снисходительная улыбка Будды. Да, такой я себе её и представлял.

«Вот она я, Джесс. Теперь мы оба знаем, что представляем из себя.»

«Зачем ты всё это делаешь? Зачем тебе я?»

«А ты не понимаешь? – Девильера неприятно засмеялась. – Нас только двое. Мы новая раса, мы венец эволюции. Выше нас – только боги, а богам принято поклоняться. Ты живёшь рядом со смертными, чтобы никак не выделяться. Ты тратишь своё драгоценное время на тех, чья жизнь длится всего несколько мгновений. Раз моргнул – умер кто-то, два моргнул – погибла цивилизация. Ты ведь понимаешь, к чему я клоню. Мы с тобой – два новых мира, так зачем нам старый? Зачем сохранять то, что и само по себе рушится? Зачем пытаться склеить скотчем прах давно умерших? Ты сердоболен, Джесс. Ты утешаешь себя лишь тем, что рядом с тобой эта бессмертная кукла. Но кукла не вечна. Она когда-нибудь истлеет, пусть не внешне. Внутри она давно прогнила.»