Ксения Петровна. А за мужа бороться — это не принципиальные соображения?! Она «считала»… Закройся!

Майя. Вам за своего мужа бороться нечего. По-моему, он не собирался вас оставить.

Ксения Петровна. Что ж ты святую невинность из себя корчишь?.. Или для того, чтоб чистенькой казаться?.. «Не оставит». Давно оставил.

Майя. Я этого не знаю и не узнавала. А письма… ну так что ж… Неужели он лишен права переписки? Но вы уж сами с него спрашивайте, в чем он виноват, а ко мне, пожалуйста, больше никогда не приходите. Уеду я в тот день, в который мне надо. И вот что… вы лучше уйдите, очень прошу вас. Я сделаю что-нибудь ненужное, ужасное, если вы не уйдете! Обе… обе…

В дверях появляется почтальон.

Почтальон. Майя Сергеевна, вам письмецо.

Ксения Петровна. Местное?

Почтальон. Да, местное…

Майя (берет письмо). Благодарю.

Почтальон. Уезжаете от нас, Майя Сергеевна?

Майя. Да, нынче в ночь, с экспрессом.

Почтальон. Счастливо вам. Может быть, еще наведаетесь к нам. (Уходит.)

Ксения Петровна. Читайте, дорогая. Я не уйду, покуда не узнаю, что он вам пишет.

Майя. Да, я прочту, конечно. (Читает молча). Узнать хотите! Нате! (Бросает ей письмо.) И уйдите!

Клара (в испуге). Майя!..

Майя. Уйдите обе…

Клара. Маечка, прости.

Майя. Обе… обе… (Уходит.)

Следом за ней — Клара.

Ксения Петровна (долго читает письмо). Значит, правда, она уезжает… типичное прощальное письмо. Но неужели правда? Неужели он с нею в отношениях не состоял?! Вот так новость! (До крика). Что я наделала, дура окаянная!

Вбегает Дононов.

Дононов. Что с вами, уважаемая Ксения Петровна?!

Ксения Петровна. Читайте! (Бросает ему письмо.)

Дононов. Вот удивительно, я суходоловский почерк только по резолюциям знал.

Ксения Петровна. Читайте же!..

Дононов. Читаю, читаю… Что-то неинтересное… «Благословляю вас на чистый, честный жизни путь…». Благословляет… Правильно, конечно. Полюбить желает… семью создать… Я, Ксения Петровна, ничего не понимаю.

Ксения Петровна. Ах, уважаемый, чего же тут не понимать! Суходолов приглашает ее на первое и последнее свидание. Тут это черным по белому написано. Он желает с нею повидаться в последний раз перед ее отъездом. И значит, между ними не было никаких отношений?! Это же другое… пострашнее.

Дононов. Почему же, Ксения Петровна? Не было, и хорошо… и, как говорит молодежь, замнем.

Ксения Петровна. Сказать легко! Но мы же сами толкали его в чужие объятия…

Дононов. То есть как это — мы? Может быть, дифференцируем?

Ксения Петровна. Мы толкали, мы его мучили… Мы, мы, мы! А спросите теперь, за что мы человека мучили, — сказать будет нечего. Если по правде говорить, то я, простая баба, не в меру увлекалась домашним бытом. А вы окончили какую-то общественную академию[12]. Вас Суходолов боялся.

Дононов. Тихо… тихо… Мучили… действительно! Распишемся.

Ксения Петровна. «Распишемся»… А я одна осталась. Ведь я за вами шла, как за идейным.

Дононов. Дорогая, не шумите. И совершенно неизвестно, кто за кем шел. И вы за мной, и я за вами. Вы не плачьте, он вернется. Мы на него воздействуем.

Ксения Петровна. Спасибо вам за ваше воздействие! «Вернется»… Никогда он не вернется. Да, я плачу… Рыдать надо, а не плакать! По земле кататься… Ведь он не какой-нибудь там рядовой, замухрышка… а большой человек!

Глухой берег реки, именуемый Старыми причалами. Старенький пароход, мачты парусников. Вечерние фонари. Майя, перевозчик.

Перевозчик. Гуляешь, дева, или человека ждешь какого?

Майя. Жду, сторож, жду. Что спрашиваете?

Перевозчик. Наши Старые причалы — место одинокое. Вижу, ты одна. Заметно, что томишься. Подумал, может быть, тебе на тот берег переправиться надо. Я не сторож. Перевозчик.

Майя. Спасибо, перевозчик, мне ничего не надо.

Перевозчик. Ну, я мешать не стану. Запалю вот трубочку и скроюсь с глаз. Я тоже этим занимался своевременно. Климат жаркий нынче летом. Чуешь, как из тайги потягивает?.. Гарь.

Майя. Нет, не чую.

Перевозчик. Должно быть, я один чую… Жди, развлекайся… Ждешь мальчишечку? Молчок.

Майя. Нет, не мальчишечка, а муж чужой.

Перевозчик. И так бывает. Тоже простительно… ежели, конечно, дело сердечное. Не он ли машет? Ишь ты, как спешит.

Майя. Он, он.

Перевозчик. Он?! Знакомый человек. И так бывает. Тоже простительно. (Уходит.)

Появляется Суходолов.

Суходолов. Бежал, как мальчишки бегают. Самому смешно. Но что поделаешь. Поехал на свидание и тут же повернул назад. Самолет пришлось отправить на тайгу… где-то тайга горит. Здравствуйте, моя дорогая, не сердитесь.

Майя. Нет, я не сержусь, но возвращаться — плохой признак. Вы не верите?

Суходолов. Пустяки. У меня весь день прекрасное настроение, и никакие признаки его не разобьют.

Майя. Чему же вы так радуетесь?

Суходолов. Тому, что ждал увидеть вас, а теперь тому, что вижу.

Майя. А зачем видеть-то, Димитрий Алексеевич?

Суходолов. Ни за чем.

Майя. Опять, как в первый раз… я на всю жизнь запомнила. Но так не может быть! Где-то в душе должно быть желание какое-то, какая-то цель… не знаю что, но есть же что-то.

Суходолов. О милая, конечно, есть! Могучее желание увидеть ваши юные глаза, послушать, как вы говорите, прикоснуться к вашему плечу… и еще тысяча вещей, от которых невыразимо бьется сердце. А попросту… попросту я хотел проститься с вами.

Майя. Димитрий Алексеевич, вам нельзя со мной встречаться?

Суходолов. Вопроса не понимаю. О чем вы говорите?

Майя. У вас были тяжелые неприятности… жена… и вообще. До меня дошло.

Суходолов. Каждой женщине — и моей жене тоже — трудно понять все, что со мной происходит. Нет, Майя, никакие неприятности не удержали бы меня, но дело в том, что я сам не мог… точнее, не стремился к встречам… мне ничего не надо.

Майя. Да, я знаю… только песня.

Суходолов. Только песня… сонет… я вам писал.

Майя. Сонет Петрарки… Димитрий Алексеевич, вы какой-то удивительный, вы подняли меня за облака, а я обыкновенная, и у меня есть поклонники. Я собираюсь выйти замуж.

Суходолов. Все это и не должно меня волновать.

Майя. Но ваши письма!.. Сложно, необыкновенно.

Суходолов. Нет, друг мой, все очень просто. Вот слушайте. Я вас возвысил, одухотворил, и мне это приятно, греет, очень дорого, останется до конца моей жизни. Так, понимаете? А если было бы другое, совершенно обыкновенное, то первый ваш поклонник убил бы всю мою любовь. Началась бы ревность, упреки, ссоры — и от моей Майи ничего бы не осталось. Знаем мы это сомнительное счастье стареющих Ромео с молоденькими женами.

Майя. Не заставляйте возражать… вы не стареющий.

Суходолов. Пусть так, но, Майя… вы не обижайтесь, я вовсе не хочу сказать, что вы из легкомысленных. И вообще мы с вами затеяли опасный разговор, легко обидеть друг друга. Вы поймите меня в том смысле, что в моей трудной, очень суровой жизни вы, Майя, мой подснежник.