Впоследствии Группа раскололась по линии дизайна, производства и маркетинга. Молодые дизайнеры, стремившиеся к независимости, основали Ассоциацию дизайнеров моды, а авторитетные торговцы ориентировались на финансируемый правительством Совет по экспорту одежды, следуя примеру уверенного старожила рынка Aquascutum, который удачно лоббировал свои интересы в министерстве торговли. Впрочем, хотя влияние лондонских оптовиков и поставщиков к концу 1950-х годов ослабевало, ряд проведенных ими коммерческих и организационных инициатив обеспечил успех и характерное лицо стиля Челси. Можно с уверенностью сказать, что именно их следует благодарить за ту краткую передышку длиной в двадцать лет, когда развитию британской моды не мешали ни спад потребления, ни банкротства, с которыми так часто приходилось сталкиваться прежде. Майкл Уиттакер, который устраивал показы Лондонской группы модных домов в середине 1960-х годов, настаивал, что «Мэри Квант и ей подобных не было бы без изначальной поддержки нашей организации»[382]. Деятельность Квант, конечно, больше отвечала чаяниям технократов вроде Карр-Джонса и Мюррея, предпочитавших деловую хватку международных корпораций скромным инициативам богемы, которые олицетворяла Кингс-роуд. Квант успешно завоевывала американский рынок: она сотрудничала с брендом J.C. Penney в 1962 году и с компаниями Butterwick Fashion и Puritan Fashions в 1964 году[383], – а в Великобритании в 1963 году открыла оптовое подразделение Ginger Group.
Квант закрепила за собой место на лондонском модном олимпе благодаря тому, что умело вела дела и, заключив ряд сделок на использование бренда, распространила на самую широкую аудиторию свое авторское видение той модной разболтанности и терпимости, которая всегда была присуща Кингс-роуд. К этому ее подтолкнул Макнейр – понимая, что производственная часть бизнеса, расположенная неподалеку на Ивз-стрит, убыточна, он посоветовал Квант сосредоточить усилия на разработке фасонов, косметики и трикотажа, которые можно было бы продавать за границу как форму товара редкого, не всякому доступного, но желанного. Девиз Макнейра гласил: «Деньги – это похвала. Если вы хорошо делаете свое дело и производите одежду, которая нравится людям, похвалой вам будет прибыль»[384]. Поточное производство одежды по фордистским принципам сменилось стремлением угождать запросам и ожиданиям клиентов – впервые о последствиях такого поворота задумалась журналистка Рома Фэрли, в 1969 году она приглашала своих читателей
вообразить амбар в унылом складском квартале. Характерный лондонский непроглядный туман сменяется пеленой дождя. На двери магазина висит объявление о приеме на работу. Внутри, за грязным окошком с надписью «Информация», вы вдруг видите роскошный гардероб, будто предназначенный для огромного гарема, – и невольно задерживаете дыхание[385].
Фэрли описала будни массовой индустрии моды в переходный период; время, когда встретились две культуры: одна – руководствующаяся представлениями о производстве, зависящем от поставок, вторая – вдохновленная современным дизайном. Олицетворение послевоенного мира с его предсказуемостью и бессобытийностью, амбар озарялся вспышками цвета – в данном случае это была партия одежды для лейбла Susan Small, конкурента Квант, ориентирующегося на средний рынок[386]. Это описание совсем не похоже на то, как представляли себе моду раньше: редкий гений, искусный мастер, последние новости из Парижа. И все же кое-что общее находилось. Фэрли пишет: «Оптовая коллекция ни в чем не уступает кутюрной. Но вокруг нее нет этой творческой истерии, это просто бойкая торговля копиями, переработанными так, чтобы соответствовать ценовой политике компании»[387]. Погоня за двумя целями сразу: с одной стороны, отвечать новому представлению о стиле, с другой стороны, задавать его, – доводила до шизофрении в некотором роде. Ее проявления Фэрли заметила в директоре розничной сети Wallis, который «стоял посреди большой белой залы, обклеенной сотнями набросков, и махал рукой, указуя: „в духе свингующего Челси“, „Jolie Madame[388] для Найтсбриджа“… одежда от Wallis доступна по всей стране»[389]. В здравом рассудке или без него, Джордж Мелли признавал за Квант редкое умение снимать описанное противоречие, еще больнее задевая всех, кому было уютно в своей скорлупе:
Квант выкинула все, что составляло образ солидной дамы, в помойное ведро; она понимала, что выглядеть непорочной – прошлый век, и признавала, что чистые тротуары и начищенные полы ресторанов отличаются от грязевого месива охотничьих угодий, а вечеринки и танцы – не то место, куда приходят демонстрировать свой статус. Она бросила вызов закостенелому миру модной торговли и своей наивностью и упорством покорила его, легко и непринужденно»[390].
Свингующие «доллиз» идут по магазинам
По мнению Мелли, победа Квант была не только культурной, но и материальной. Он утверждал, что «Bazaar был девизом, боевым кличем, символом новой утонченности, и вообще новым словом. Он также был единственным истинным поп-течением между роком и „The Beatles“»[391]. Нигде это не ощущалось с такой очевидностью, как на улицах Лондона, и особенно в Челси. Хотя с 1957 года бизнес Квант начал ориентироваться на клиентов с более высоким достатком из Кингсбриджа (там открылся новый магазин) и на международный рынок, его наследие по-прежнему жило на Кингс-роуд. Прославленный парикмахер Видал Сассун, создатель образа, которым Квант запомнилась, полагал, что он находится в эпицентре изменений, как внешних, так и внутренних, преобразовавших облик столицы: «Я всегда называл Кингс-роуд ателье Мэри… это было одно восхитительное дефиле. Перед ее бутиком на Кингс-роуд всегда можно было видеть молодежь – и это было замечательно»[392].
Конечно, к середине 1960-х годов магазины, во всем подобные Bazaar, начали открываться по всему городу. По оценке Джонатана Эйткена, определившего, с высоты своего привилегированного положения, новый идеальный бутик как «небольшую лавку, в которой царит эпатажная атмосфера, специализирующуюся на оригинальной и яркой и, как правило, недорогой одежде», к 1967 году «в Большом Лондоне таковых насчитывалось около двух тысяч»[393]. Бутики на Кингс-роуд, казалось, начинали задавать тон всей улице, и Эйткен отмечал, что «одежду с Кингс-роуд начинаешь понимать, забираясь выше по социальной лестнице»[394]. Место, куда ходили за тканями Александра Прингл с матерью, универмаг Peter Jones на Слоун-сквер, с его модернистским фасадом из стекла и бетона, был бастионом респектабельности – хотя и здесь отдавали дань последней свинговой моде, в том случае, если качество товара и его цена соответствовали самопровозглашенному статусу «заведения… <…> где дочки пэров составляют списки покупок к свадьбе»[395]. Вслед за Bazaar, потревожившим этот край супермаркетов и кофе-баров (уже предвещавших появление новых американской и континентальной моделей розничной торговли), здесь открылись Top Gear и Countdown («обратный отсчет длины мини-юбки»[396]), представлявшие собой модные магазины новой формации. Они принадлежали дизайнеру Джеймсу Веджу и его подруге, модели Пат Бут, держали до 20 000 фунтов в акциях в любое время и привлекали оборот в 1000 фунтов в неделю. Выпускник средней школы и художественного колледжа в Уолтемстоу, отбывший воинскую повинность, тридцатилетний Ведж утверждал, что работает по 17 часов в день, и являл собой новый тип предпринимателя, скромно одетого как «процветающий гробовщик»[397].
