— Чего ты ждешь?

Каллихэн впервые видел, чтобы громадный приграничник проявлял подобное нетерпение. Очевидно, он верно угадал причину внезапного сбора — сейчас, при виде Листрома, сомнений у Калли почти не осталось.

Приближался момент побега.

Теперь, наверное, каждая секунда — на вес золота. Но у Кэлли имелись собственные планы и интересы, о которых остальные члены Правления, само собой разумеется, и не подозревали. И Каллихэн не желал рисковать, присоединяясь к собравшимся, пока в поле зрения не покажется Доук.

О’Рурк снова занялся слущиванием краски.

В запасе у него пять минут — после чего Правление сообразит, что дело не в элементарной осторожности, и что Калли задерживается по иной причине. После чего… они не станут без него начинать — а может быть, и станут. Если так, он может потерять возможность протащить в число совершающих побег Вила и Доука.

Как и предсказывал Вил, сам Каллихэн без проблем оказался в числе названных Правлением. Это разумелось само собой — кто еще, кроме Калли, бывшего повстанца номер один, должен в самую первую очередь получить шанс на побег? Что же касается Доука или Вила, то их кандидатуры с точки зрения Правления не заслуживали даже упоминания, а не то что обсуждения. Зато они были жизненно необходимы для Калли — по крайней мере, Вил.

Столь необходимы, что Калли даже не мог довериться остальным членам Правления. Существовала вероятность того, что Вил поможет выяснить мотивы, руководившие молдогами, которые настаивали на передаче в их собственность приграничных планет. Если просочится хотя бы слух об этом, и седовласый антрополог по какой-то причине будет переведен в другую тюрьму, все далеко идущие планы Калли потерпят полный крах.

Нет, пусть Вил остается самой мелкой сошкой в глазах общественного мнения арестованных на Первом номере. Вот когда они окажутся в безопасности, на Калестине…

Но для этого Калли должен был найти способ заставить Правление включить Вила и Доука в число избранных для побега. Он начал с поиска слабых мест в уже разработанном плане — и нашел их. Как и подозревал О’Рурк, идея втайне построить ялик и тайно же собрать его была не только трудновыполнима, но и слишком очевидна. Если об этом плане знал Вил, то, вероятно, слишком много других заключенных тоже имели о нем представление. А среди трех тысяч человек не могло не быть стукачей, доносящих охране.

Проверка, которую Каллихэн провел лично и скрыто, подтвердила его подозрения. Калли быстро убедился, что начальник станции уже знал о плане побега; охрана просто давала Правлению возможность выпустить пар — до момента, когда лодка будет готова. Стоит этому моменту наступить — и охрана быстро конфискует j готовые части лодки.

Поскольку план, разработанный Правлением, был заранее обречен на неудачу, Калли принялся искать другой, менее очевидный способ побега. И вскоре его обнаружил. Теперь он рассчитывал купить этой ценой места для Доука и Вила. Но необходимо было выждать момент, когда Правление окажется поставлено перед фактом, и ему не останется ничего другого, как принять в число беглецов и протеже Каллихэна.

Поэтому он выжидал, тем временем с помощью Вила знакомясь с языком и культурой молдогов. Это оказалось сложнее, чем он предполагал. Сначала Джемисон был рад вопросам Калли, потом начал хмуриться, наконец даже резко сказал:

— Приятно, конечно, когда к делу всей твоей жизни проявляют интерес, но зачем тебе все это знать? Ты можешь просто проконсультироваться со мной, если возникнут вопросы.

— Я хочу понять молдогов, — объяснил ему Калли.

— Понять? — Брови Вила удивленно дрогнули. — Но как ты или любой другой человек можете их понять, если ваша исходная предпосылка гласит: «Все молдоги — чудища, уроды»?

— Чудища? — в свою очередь изумился Калли. — Ты меня с кем-то спутал, Вил. Я ведь тоже приграничник, как и ты. Я не с Земли или какого-нибудь другого Старого Мира.

— Ничего подобного! — отрезал Джемисон, — Это не имеет, значения — землянин ты или приграничник. На подсознательном уровне все вы реагируете на молдогов одинаково. В глубине, на j животном уровне, вами руководит старая концепция: «чужак» значит «враг». А «враг» значит нечто чудовищное, злобное, отвратительное. Нет, — решительно заявил Вил, — не стану я тебе рассказывать о молдогах. Ты все равно не поймешь, собственные предрассудки не дадут. Когда тебе понадобится конкретная информация, посоветуйся со мной. Но учить тебя всему, что сам знаю, я не хочу — твое неверное восприятие проблемы станет только еще глубже.

Таким взволнованным Калли старика еще не видел. О’Рурк поступил мудро — не стал настаивать, на несколько дней сделал вид, что забыл о разговоре. Тем временем он и сам пришел к заключению, что в словах Вила имеется определенный смысл. Тогда он снова подошел к Джемисону.

— Знаешь, Вил, я подумал и решил, что ты прав. Я в самом деле считал молдогов чудищами — в глубине души. Но ведь без твоей помощи я никогда не смогу взглянуть на них по-другому.

Вил хмуро смотрел на Калли, потом вздохнул.

— Ты прав, — сказал он. — Слишком много приходилось мне встречаться с дураками, которые ничего не желали слушать. Понимаешь, в большинстве своем люди даже знать не хотят о подсознательных барьерах, которые возникают между представителями разных культур. Что же говорить о различиях между человеком и молдогом?

— Попробуй это мне растолковать, ты ничего не теряешь, — предложил Калли. — Например, что ты имел в виду, упоминая о культурных барьерах?

Вил вдруг засмеялся, в голосе его прорезался энтузиазм.

— Ладно, расскажу тебе одну историю. Но сначала ответь — тебе приходилось общаться с людьми, которые в разговоре становятся к тебе так близко, что ты даже ощущаешь их дыхание на лице?

— Действительно, случалось такое, — сказал Калли.

— Ну, тогда я буду тебе рассказывать, а ты имей это в виду, Насколько я знаю, случай этот имел место еще в двадцатом веке. Согласно источнику, произошел он во время дипломатического коктейля, на котором послы Англии и Италии разговаривали друг с другом, стоя лицом к лицу. В ходе беседы они постепенно, сами того не замечая, перемещались через комнату — один пятился, другой наступал. Пятился англичанин, а наступал итальянец. — Джемисон вдруг замолчал, вопросительно глядя на Калли. — Как ты думаешь, почему так получалось? — спросил он.

— Понятия не имею.

— Дело в том, что у людей разных культур разные понятия о комфортном расстоянии до собеседника в разговоре. Для итальянца оно было вдвое меньше, чем для англичанина. В результате, англичанин, смутно испытывая неловкость, начал, сам того не замечая, пятиться, пытаясь установить приемлемую для него дистанцию. Но стоило расстоянию увеличиться, как дискомфорт начинал испытывать итальянец — и теперь уже он подсознательно делал шаг вперед… При этом ни один из дипломатов не осознавал, в чем причина испытываемого ими дискомфорта.

Каллихэн рассмеялся.

— Могу себе представить!

— Очень хорошо, — сказал Вил. — Кстати, что касается молдогов, то у них существуют две комфортных дистанции — «индивидуальная», примерно в восемь футов, и «личная» — около двенадцати дюймов. Но не будем пока об этом. Ты не читал случайно книг Эдварда Т. Холла, он жил в двадцатом веке?

Калли отрицательно покачал головой.

— Среди прочих, он написал книгу под заглавием «Беззвучный язык». Там рассказывается о небольшом городке на Американском Западе, в котором большинство представителей городской власти имели испано-американское происхождение, в то время как очень многие проезжающие через город принадлежали к англосаксонскому типу культуры. Предел скорости в черте города был установлен пятнадцать миль в час — и ни милей выше. Испано-американский полицейский неуклонно задерживал всех, кто превышал скорость — пусть даже ненамного. По сути, ничего страшного, но вскоре англосаксы стали замечать, что арестованные за превышение скорости испаноамериканцы отделывались в суде гораздо легче, чем они, и пришли в негодование.