Но пока силы не покинули Горбаша, Джим вновь и вновь настойчиво продирался наверх сквозь стену дождя. Темнота окружала и сжимала дракона: спереди и сзади, снизу и сверху. Он ощущал, что несмотря на все усилия, неподвижно висит в мокрой и кромешной пустоте. Дождь шел безостановочно, и не было прорехи в плотном покрове темноты.

Сравнивая быстроту набора высоты с предыдущими взлетами, Джим прикинул, что уже достиг рубежа пяти тысяч футов. Он попытался вспомнить некогда заученные, но потом позабытые сведения о дождевых облаках. Как смутно вспоминалось Джиму, слой «невлажных» облаков находится на высоте двадцати тысяч футов. Очевидно, так высоко дракону не взлететь. Его легкие, как ни крути, оставались легкими животного, приспособленного к жизни на поверхности земли. На таких высотах дракон или задохнется от недостатка кислорода, или замерзнет.

На этой высоте слабый, но непрерывный ветер разгонял дождь, и Джим инстинктивно поймал его для подъема. Он рискнул: расправил крылья и перевел дыхание, не ощущая быстрой потери высоты. Он почувствовал давление воздуха на нижнюю плоскость крыльев, а мозг дракона зарегистрировал, что полет перешел в плавное снижение. И все же Джим опасался: ведь он мог терять высоту быстрее, чем предполагал.

Он интенсивно заработал крыльями, и рецепторы просигналили, что он опять, пусть медленно, но поднимается вверх. Его мозг, раскаленный до белого каления с момента, как он решил покинуть сандмирков, сыграл непредсказуемую, но удачную шутку, выдав из закоулков памяти целый отрывок из старинной книги. В нем говорилось о «заблудившемся» под водой: несчастный ныряльщик не знал, как всплыть на поверхность. Поразмыслив, Джим заключил, что в той ситуации ныряльщику был необходим внутренний сонар. Мысль вызвала целый поток воспоминаний и выводов — драконы должны обладать не только необычно громким голосом, но и сверхчувствительным зрением и слухом! Летучие мыши летают ночью вслепую, и, как обнаружили ученые, когда животных в рамках эксперимента лишали возможности пользоваться зрением, те для передвижения превосходно обходились внутренним сонаром. Так почему бы и Горбашу не попробовать? По крайней мере — не рискнуть?

Джим открыл пасть, набрал полные легкие воздуха и испустил зычный вопль в окружающие его дождь и темноту.

Он вслушался…

Он не был уверен, что услышал отраженное эхо…

Он крикнул снова. И слушал… слушал… напрягая уши…

На сей раз ему показалось, что он услышал слабое эхо.

Он издал повторный крик и вновь вслушался в темноту. На этот раз эхо оказалось четким. Что-то находилось внизу, чуть правее летящего дракона.

Наклонив голову к земле, он прокричал еще раз.

Слух дракона, очевидно, быстро самообучался. На сей раз Джим различил не только общее эхо, но и некоторые оттенки звуков, отраженных от различных поверхностей. Издалека и справа эхо пришло приглушенным, центральное звучало отчетливо и резко, но когда Джим взял влево, ответ опять приглушался. Логично было предположить, что прямо под Джимом должна находиться твердая поверхность.

Но тут Джим засомневался. Высота тональности эха вряд ли соответствовала физической характеристике поверхности. Вероятнее всего, прямо под ним лежала открытая местность, а справа и слева тянулись приглушавшие эхо леса.

Он прекратил эксперименты и продолжил полет, не переставая размышлять. Наиболее существенной проблемой, решил он, станет определение расстояний между ним и источником эха. Дрожь ликования пробежала по его телу. И она заключалась отнюдь не в стопроцентной вере в свои возможности. Не в том, что он может спасти себя, одержав, полную победу над сандмирками. Он уверовал в способность находить практический выход из безвыходных ситуаций.

Джим продолжал полет, намеренно пытаясь набрать высоту, чтобы сопоставить разницу в силе и высоте звука-эха. Он опять расправил крылья, перешел на парящий полет и направил пульсирующий крик в затопленную дождем темноту.

Эхо вернулось, а Джим ощутил проблеск надежды. В прежнем направлении он услышал привычное распределение сильного и слабого эха — показатель смыкания поверхностей с высоким и низким коэффициентом отражения. Но сила звука заметно ослабла, что могло стать полезным для определения высоты полета.

Исследование полностью поглотило Джима. Лихорадка оптимизма зажгла кровь в венах. Конечно, все еще сохранялась весьма значительная вероятность, что он не успеет набрать достаточно информации для безопасной посадки; но совсем недавно еще более очевидным казалось, будто он не выживет вовсе.

Он чередовал подъемы и спуски, экспериментируя с перепадами высоты. На волоске от смерти его способности к восприятию и обучению явно обострялись и возрастали в геометрической прогрессии. Слух стал не только чутким, но и — несомненно — избирательным. Джим различал уже не два типа поверхностей, а минимум с полдюжины — включая узкую полоску металлического эха, возможно, означающего реку или ручей.

Мало-помалу умение пользоваться информацией возрастало. Используя эхо, он постепенно воспроизвел в сознании нечто вроде негативного изображения рельефа местности. Главное, что он научился игнорировать два звука, которые едва не помешали ему в самом начале эксперимента: шипящий шум дождя и мерный звук ударяющих о землю капель. Слух дракона, очевидно, подчинившись командам, обрел-таки избирательность.

На какое-то мгновение Джиму подумалось, что драконы и летучие мыши, в отличие от общепринятого мнения, имеют много общего. Крылья драконов, несомненно, напоминали увеличенные крылья летучих мышей. И, если он оказался способен делать то, чему научился сейчас, — значит, на это способны все драконы. Казалось удивительным, но большинство драконов искренне верило, будто ночное время, за исключением полнолуния, непригодно для полетов.

Разумеется, Джим вспомнил, что драконы ориентировались в темноте совершенно отличным от людей способом. Он вспомнил также свои впечатления от пребывания в пещерах; приступа клаустрофобии с ним не случилось. Как дракону ему было безразлично, где находиться: под землей или в окружении кромешной тьмы. И когда в подвале Дика-трактирщика во время героического уничтожения запасов провианта потух факел, — это нисколько не смутило Джима. Темнота, невозможность видеть не таили в себе ни страха, ни опасности. Истинная причина, почему драконы боялись ночных полетов, заключалась в другом.

Считалось опасным и рискованным летать, когда не видно местности, и отсутствие света было хорошей отговоркой не летать вообще. Джим припомнил, что длительные полеты Горбаша воспринимались как ненормальное для дракона поведение. Зато сейчас опыт «ненормального» дракона Горбаша, дополненный опытом «нормального» человека Джима, в два голоса твердил: нами сказано новое слово в технике ночных полетов…

Тем не менее, хотя Джим все полнее контролировал ситуацию, он по-прежнему не мог точно определять высоту полета. Было страшновато лететь навстречу земле, не зная, когда полет сменится резким приземлением.

Джиму показалось, что у него есть лишь один вариант решения: он полетит в направлении сильного эха и как можно ближе приблизится к источнику звука, рассчитывая, что несмотря на кромешную мглу ночи, проблеснет слабый свет и мягкое приземление станет реальным. Возможно, что первая попытка напоминает русскую рулетку, но существует ли иной выбор?

Джим расправил крылья и начал медленное снижение, но тут его во второй раз озарило вдохновение. Он вспомнил узкую полоску резкого эха, согласно его догадкам соответствовавшую реке или ручью — поверхности с большим коэффициентом отражения звука. Он изменил направление спуска в сторону этого эха. Если судьбой предначертана неудачная посадка, то лучше искупаться в воде, чем разбиться о землю или израниться о ветви деревьев.

Он опускался, периодически издавая крики. Эхо возвращалось все звонче, резче и быстрее. Джим напрягал зрение, но видел перед собой только мрак. Земля приближалась, но он не мог разглядеть внизу ничего конкретного.