И Майалл спокойно к этому отнесся? У него репутация своего рода деспота.

– Ну, по-моему, он нашел во мне родственную душу – нам нравилось одно и то же. С прежним гитаристом он не мог готовить некоторые номера, которые ему хотелось, например песни Отиса Раша, а мне их действительно хотелось исполнять. В этом мы были едины.

Отис Раш такой исступленный. Что вы подумали, когда впервые его услышали?

– Мне всегда нравились буйные парни. Мне нравились Бадди Гай, Фредди Кинг и Отис Раш, потому что они звучали как бы на грани срыва, как бы теряя контроль над собой, и в любой момент могли взять фальшивую ноту, и все распалось бы – но, конечно, этого не случалось. Мне это нравилось гораздо больше, чем Би-Би. Впоследствии я вошел в группу Би-Би, когда понял, что лоск тоже кое-что значит.

Некоторое время вы работали с Майаллом, а потом, еще до альбома «Blues Breakers», ушли от него и уехали в Грецию. В чем дело?

– Я жил вместе с совершенно безумными людьми – но с ними было по-настоящему здорово. Мы просто пили вино весь день напролет и слушали джаз и блюзы, и мы решили скинуться, купить «бьюик» и отправиться в кругосветное путешествие. Работа с Майаллом стала просто работой, а мне хотелось получать и удовольствие. Итак, мы очутились в Греции, играли блюзы, пару песен «Стоунз», все что угодно. Мы познакомились с одним владельцем клуба, который нанял нас для начала в греческую группу, исполнявшую песни The Beatles. Я там застрял, с этой греческой группой. Прошло недели две, и мне как-то удалось сбежать с намерением вернуться сюда.

Когда я вернулся к Майаллу, бас-гитаристом был Манфред Манн, и к Майаллу вернулся Джон Макви. Я подумал, что мне гораздо интереснее играть с Джеком[149]. В нем была творческая жилка. Почти все, что мы делали с Майаллом, – это подражали имевшимся у нас записям, а у Джека было еще что-то – он безо всякого пиетета относился к тому, что мы делали, и сочинял новые партии по ходу исполнения. Я буквально никогда такого не слышал, и это меня куда-то уносило. Я думал: вот если бы он мог исполнить это, а я бы смог свое, и мы бы смогли раздобыть ударника… Я мог бы стать Бадди Гаем с бас-гитаристом-сочинителем. Вот так появилась группа Cream.

Но еще раньше вы записали альбом «Blues Breakers», который стал поистине классическим. Как вам это теперь?

– В то время я просто думал, что это запись того, что мы исполняли каждый вечер в клубах, с несколькими придуманными переходами, своего рода запоздалые мысли, чтобы кое-что заполнить. Не велико достижение. И только когда я понял, что альбом «заводит» людей, я изменил о нем свое мнение[150].

Вы уже думали о создании группы Cream или по крайней мере группы с Джеком Брюсом?

– Ну, после того, как я познакомился с Джеком и музицировал с ним, мы с Майаллом работали там же, где и группа Джинджера Бейкера Graham Bond Organisation, и мне нравилась их музыка, только для меня она была слишком джазовой – джаз в духе Рэя Чарльза, Кэннонболла Эддерли, вот что они исполняли. Но потом Джинджер пришел за кулисы и сказал: «Мне нравится, как ты играешь. Хочешь организовать группу?» Я ответил: «Да, но тогда я взял бы и Джека Брюса», и он как бы нехотя согласился. Оказалось, что он и Джек противоположны на каком-то химическом уровне, просто разнополярные, они всегда конфликтовали. Но мы еще поговорили, потом встретились у Джинджера дома, где они с Джеком немедленно поссорились. А мне и невдомек: я не думал, что все так серьезно. Довольно быстро после этого я ушел от Майалла.

Как вы себе изначально представляли Cream? Вы снискали известность длинными джем-сейшенами, но в вашем первом альбоме Fresh Cream было много кантри-блюзов и других песен, и все довольно компактные.

– Думаю, наши представления о том, какими мы будем, были довольно абстрактны. Сначала я набросился на песни Скипа Джеймса и Роберта Джонсона. Джек сочинял, и Джинджер сочинял. У меня возникла мысль, как нам выглядеть прилично и быть при этом хорошей группой. Мы пробивались вперед, не получая большой отдачи, пока не стали играть перед зрителями. Вот тогда-то мы поняли, что они хотят «оторваться». И у нас хватило на это сил.

Я слышал выступление группы Cream в кафе Au Go Go в Гринвич-Виллидж во время вашего первого турне в США. Звук был действительно сильный – куча усилителей в таком маленьком помещении! И вы закатывали эти двадцатиминутные джемы. Я и не знал, что у Джека и Джинджера такая прочная джазовая основа, но казалось, что они способны на более свободное исполнение, которым как бы окружали ваши блюзы, составлявшие музыкальный костяк. Вам было комфортно в этой роли?

Время от времени, когда верх во мне брал пуризм, я мог почувствовать неуверенность. Но если бы я организовал трио, например, с ударником и бас-гитаристом для исполнения блюзов, то мы скатились бы к имитации, как это уже было с Джоном Майаллом. Я бы никогда не научился играть ничего своего. В Cream я был вынужден пробовать и импровизировать; часто ли мне это удавалось – другой вопрос.

Наша троица все время была в пути, мы верили друг другу, мы жили друг у друга в сердцах, и я увидел, что отдаю, понимаете, больше, чем когда-либо, и верю товарищам. Джек такой музыкальный гений, он никак и ни в чем не мог ошибиться. Я должен был верить этим людям, и я верил, я с этим жил. Конечно, когда мы возвращались в наши номера в отеле, то слушали нечто иное. И тогда у меня порой возникали сомнения, потому что я как бы раздваивался. Знаете, это страх, страх реального выражения и обнажения.

Похоже, в ваших музыкальных вкусах между записью «Fresh Cream» и вторым альбомом «Disraeli Gears» произошли изменения. Вы начали прибегать к звуковым эффектам и, должно быть, находились под сильным впечатлением от Альберта Кинга, потому что ваши соло в композиции «Strange Brew» и несколько других вещей были чисто альбертовскими.

Большие изменения произошли потому, что появился Хендрикс. Cream выступали в лондонском Политехническом колледже, и один чувак привел этого весьма странно одетого парня. Это был Джими. Он долго причесывался перед зеркалом. Очень умный, но в то же время очень непосредственный и очень стеснительный. Я сразу же привязался к нему, чисто по-человечески. Потом он спросил, можно ли ему поиграть, и исполнил «Killing Floor», мелодию Хаулина Вулфа. И это сразило меня наповал. Я был потрясен его техникой и выбором нот, звуков. Джинджер и Джек насторожились, считая, что он думает меня оттеснить. Но я сразу же влюбился в Джими. Он стал моим закадычным другом, а в музыке он делал то, что мне хотелось слышать.

Вскоре мы стали играть в некоторых лондонских клубах и слушать синглы Альберта Кинга, которые издавал лейбл Stax Records. Нас обоих очень это привлекало.

Даже после появления Хендрикса ваше исполнение все еще сильно отличалось от его исполнения.

– Он был руководителем своей группы, вот и все. Относительно Cream я чувствовал, что не должен пытаться слишком навязывать себя двум другим исполнителям, хотя я это делал. Кроме того, мне не нравилось – и все еще не нравится – полагаться на эффекты, которые не я сам создал. Значение имеет то, что ты собираешься исполнить.

Это был период, когда вас боготворили.

– С группой Cream я возвысился, уже начал складываться миф «Клэптон – Бог». Я стал задаваться; я был почти уверен в том, что я лучше всех, достигших популярности. Потом мы получили первый плохой отзыв, который, смешно сказать, появился в журнале Rolling Stone[151]. Журнал взял у нас интервью, и мы действительно задирали нос. Интервью сопровождалось рецензией, где говорилось о том, каким скучным и монотонным было наше исполнение. И это правда! Я не смог устоять перед правдой; я сидел в ресторане и потерял сознание. А когда очнулся, то сразу же решил, что с группой покончено.