За прошедшие два-три года я справился со многим и за это вознагражден. Я очень, очень счастлив; таким счастливым я еще никогда не был. И это не какое-то одномерное понятие счастья. В него входят и смерть, и горе, и смертность. Пусть все идет, как идет, и будь что будет.

Что самое классное в вашем отцовстве?

– Обязательства. Обязательства. Обязательства. Тебе страшно так сильно любить, тебе страшно настолько влюбиться. Потому что тебя охватывает страх, особенно в том мире, где мы живем. Но потом ты понимаешь: «О, понятно, чтобы любить так сильно, так сильно, как я люблю Патти и моих детей, надо уметь принимать этот мир страха, мир сомнений и будущего и жить в нем. И надо все отдать сегодня и не отбирать». А такова была моя особенность… моя особенность держать дистанцию, чтобы, потеряв что-либо, не слишком расстраиваться. Можно пойти на это, но это ничего не даст.

Странно, но ночь, когда родился мой сынишка, была необыкновенной. Я выступал для сотен тысяч людей и чувствовал душевный подъем. Но когда ребенок появился на свет, я ощутил такую любовь, как никогда раньше. И минута, когда я испытал это, была потрясающей. В моей голове звучали слова: «Ого, понимаю. Пришла эта любовь, и она всегда будет с тобой? Со всеми, каждый день?» И я знал, почему от этого бегут – потому что это пугает. Но это и окно в иной мир. И это мир, в котором я хочу жить уже сейчас.

Как вам спится ночью в эти бурные времена?[195]

– В общем, я сплю нормально. А когда просыпаюсь, то простыни хоть отжимай. Но специалисты считают, что это просто недостаток аминокислот. Пытаемся восполнить его с помощью сигар.

Из-за этого напряжения вы снова начали курить?

– На Рождество кто-то подарил мне сигару, выдержанную в хьюмидоре двадцать пять лет, и было так приятно. Я просто подумал, а не попробовать ли снова немного их покурить.

А это не кубинская контрабанда?

– (Прикрывает сигару.) У, это White Owls! Их можно достать где угодно!

Слышал, что вы курите только кубинские сигары.

– Не тот человек вам попался. Вы не знаете, какую чушь вы несете! Позвоните в налоговую. Я плачу налоги.

Вы в последнее время общались с Джонни Карсоном[196]?

– Не так давно Питер Лассалли, который пришел на наше шоу в качестве исполнительного продюсера после того, как поработал у Джонни, сказал какой-то газете, что Карсон обычно является на работу каждый день в два часа, а я – в десять. И вот Карсон прочитал это и стал в тот день названивать ко мне в офис в десять часов. А я пришел не раньше половины двенадцатого и, едва взяв трубку, услышал, как он завывает: «О, приходит в десять, ха? Где ты был? Автомобильная авария?» В последний раз я видел его на обеде, устроенном «Эмми»; он прекрасно выглядел, был весел. Он действительно может всех развеселить.

Теперь вы чувствуете себя с ним более комфортно?

– Теперь, когда он не ведет шоу, мне более комфортно. Пожалуй, я могу немного расслабиться и вступить с ним в более честное общение. Он как бы создал модель поведения крутых ребят для целого поколения. Я просто так сильно его уважал, что, так или иначе, он меня подавлял.

В эфире он всегда приглашал вас поиграть с ним в теннис. И как?

– Да, я в конце концов сказал себе: «Это живая легенда, будет глупо, если ты не соберешься с духом и не пойдешь».

И?

– Он меня разгромил. Он очень хорошо играет. Может, стоя на одном месте и не потея, загонять вас до смерти. Но зато я попал в дом Джонни! Прежде всего, его дом чертовски напоминает олимпийскую деревню. Корт Джонни похож на стадион, где проводятся встречи на Кубок Дэвиса. Поверхность корта выполнена как произведение искусства – нечто подобное сотворила НАСА перед запуском ракеты на Нептун. В целом все прошло спокойно. И его жена была со мной очень любезна. Но не было ни секунды, когда бы я не опасался, что опрокину и разобью какую-нибудь лампу или вазу за шесть тысяч долларов. Я просто чувствовал, что может произойти что-то не то, – например, что я убью жену Джонни из пушки для теннисных мячей. «Как ты посмел убить его жену из пушки для теннисных мячей!» Да потому что я слишком большой, слишком неразговорчивый, слишком неуклюжий.

Правда, что долгие годы вы отказывались смотреть его шоу?

– На меня оно действовало чересчур угнетающе. Я знаю, чего это стоит – что-нибудь записать на пленку. Ведя свое шоу, я всегда чувствовал нечто такое: «Старик, я пробиваюсь, я словно человек, утопающий в зыбучих песках!» А потом ты обращаешься к шоу Джонни и говоришь (произносит устрашающе): «О, это чертов Джонни!» Он такой легкий, классный, смешной. Он прекрасно выглядит, на него вешаются красотки, он острит. Он так напугал меня, что я не мог смотреть его передачу. Но думаю, как и все остальные, я довольно много смотрел на него каждый вечер почти весь прошлый месяц.

Как проявились ваши «страсти по Джонни»?

– Помню, смотрел последнее шоу, и вдруг меня охватила жуткая депрессия. Я не мог заснуть. Всю ночь ни в одном глазу – возможно, это говорит обо мне больше, чем мне хотелось бы. Знаю, что это звучит так, как будто я круглый дурак, но недели после этого меня одолевала грусть. Примерно так, как если бы врач сказал вам: «Ну, мы посмотрели снимки, ваши ноги совершенно здоровы, но все же будем ампутировать». И думаешь: «Что-о-о? О чем это он?»

Но он ушел вовремя, и правильно. И я смотрю на неразбериху, в которую я попал, и думаю (произносит, изображая Неразговорчивого парня): «Что мне, черт побери, теперь делать?» Ответа нет. А Карсон просто обдумывает его и решает с великим умением, изяществом и апломбом.

За неделю до его ухода вы пошли на The Tonight Show. В конце программы вы сказали ему: «Спасибо за мою карьеру».

– Я знал, что в то время это могло бы прозвучать дерзко, но случай был подходящий. Единственная причина того, что я здесь, – это Карсон.

В моей жизни было много людей, которые оказали мне такую помощь и так мне услужили, что я перед ними в неоплатном долгу. Но если и есть человек, которому я обязан больше всего, то это он.

Если бы вам досталось вести The Tonight Show, осмелились бы вы выйти в эфир в понедельник, следующий за финальной пятницей Карсона? Не безнадежный ли это вариант?

– Нет, если бы обстоятельства сложились иначе – то есть если бы мне доверили эту работу! (смеется), – конечно, я бы за нее взялся. Это не значит, что я преуменьшаю достижения Джея, но если бы в тот вечер ведущим был я, то шоу прошло бы во многом иначе. Потому что невозможно за один уик-энд уничтожить весь тот полугодовой запас эмоций и интереса, заботы и участия. Надо грамотно использовать это, что я бы и сделал. Ну, тебя могли бы раскритиковать за то, что ты пытаешься пристойно выглядеть, послав Джонни прощальный поцелуй. Но этот человек нес с собой столько позитива, что было бы нелегко совершить слишком грубую ошибку. Я убежден, что мы прекрасно потрудились бы для первого шоу. Ну, я не говорю, что остальная неделя чем-либо запомнилась бы. Она немедленно покатилась бы под горку.

Кое-кто из ваших бывших авторов работает теперь над шоу Ларри Сандерса, замечательной сатирой на жизнь ток-шоу. Значит ли это, что вы и есть тот самый Ларри Сандерс?

– Каждый раз, смотря это шоу, я думаю: «Эй, минуточку! Это я!» Но я не знаю, действительно ли это я или у них есть автомат для ток-шоу, устроенный так, что он выглядит как я. Во время каждого эпизода я думаю: «Парень, кажется, когда-то это здесь уже было». Они все жутко на меня влияют.

Известно, что вы безжалостно критикуете собственную работу. Например, ваша недавняя сессия с Уолтером Кронкайтом[197] – то, что она была гениальна, видно невооруженным глазом – очень вас расстроила.