Например, Михаил Скопин-Шуйский всегда наносил удары кулаком, а не растопыренными пальцами, стараясь не дробить главные силы, которые двигались следом за передовыми отрядами. Эти отряды занимали города и селения, строили острожки, чтобы главные силы встречали противника на заранее подготовленных укреплённых позициях.

Дмитрий Шуйский начал с того, что разделил войско. Примерно третья его часть во главе с Григорием Валуевым была послана на Можайск. Опытный воевода, известный ещё по совместным походам со Скопиным-Шуйским, выполнил приказ, захватил Можайск и прошёл дальше. Но главные силы за ним не последовали. Григорий Валуев остановился на большой Смоленской дороге, укрепился острожками. Ему удалось отбить гетмана Жолкевского, который приступал к острожкам с двумя тысячами польских гусар, одной тысячью пехотинцев и тремя тысячами казаков. Воевода ждал подхода главных сил, чтобы на подготовленных им позициях дать решительное сражение. Но Дмитрий Шуйский медлил, а когда, наконец, выступил из Можайска, обстановка в корне изменилась. К гетману Жолкевскому присоединились полки пана Зборовского и численность польско-литовского войска удвоилась. Станислав Жолкевский оставил для блокады укреплённого русского лагеря в Царёвом Займище небольшой отряд, примерно тысячу ратников, а сам двинулся навстречу Дмитрию Шуйскому. Полк Григория Валуева, составлявший почти треть русского войска, так и не смог принять участие в генеральном сражении.

Нарушил Дмитрий Шуйский и другую заповедь своего молодого предшественника — организацию непрерывной разведки, которая добывала бы исчерпывающие сведения о противнике, при сохранении скрытности собственных передвижений. О задуманном воеводой Дмитрием Шуйским обходном манёвре через Гжатск тотчас стало известно в польском лагере, а сам «полководец» даже не подозревал, что навстречу ему двинулись объединённые силы Жолкевского и Зборовского. Атака польско-литовского войска оказалась для Шуйского полной неожиданностью.

Не выполнена была и третья непременная заповедь Скопина-Шуйского: встречать тяжёлую польскую конницу только на укреплённых позициях, возводить вокруг любых лагерных стоянок хотя бы временные полевые укрепления.

13 июня 1610 года, когда русские полки остановились для ночлега на краю обширного поля близ деревни Клушино, в двадцати километрах севернее Гжатска, Дмитрий Шуйский приказал поставить впереди только плетень из хвороста, русский же лагерь и разбитый неподалёку лагерь иноземных наёмников просто окружил обозными телегами. А ведь место было удачным: с трёх сторон поле прикрывали леса, и только с четвёртой, западной стороны имелись свободные подходы. Достаточно было прикрыть эту сторону не плетнём, а более крепкими дерево-земляными укреплениями, опыт строительства которых у русских ратников накопился немалый, и сражение проходило бы в невыгодных для польских гусарских полков условиях. Конечно, за этими укреплениями должны были сидеть пехотинцы с «огненным боем», чтобы оберегать лагерь от любых случайностей. А Дмитрий Шуйский — то ли по беспечности, то ли по военной безграмотности — не удосужился выдвинуть к своему плетню даже сторожевые заставы.

Почти всю ночь с 23 на 24 июня в шатре «большого воеводы» Дмитрия Шуйского пировали. Яков Делагарди хвастался, что самолично возьмёт в плен гетмана Жолкевского. Благодушно были настроены и другие воеводы. И никто не подозревал, что от Царёва Займища по ночным дорогам стремительными маршами идут польская конница, казаки и пехотинцы, с грохотом и лязгом катятся пушки, влекомые сильными артиллерийскими лошадьми. Отборная королевская армия спешила к Клушину: три тысячи тяжёлой польской конницы, две тысячи пехотинцев и четыре тысячи казаков. У гетмана Жолкевского и пана Зборовского было меньше людей, чем у Дмитрия Шуйского, но они надеялись на неожиданность и стремительность нападения.

На рассвете 24 июня 1610 года королевская армия развернулась для атаки. В первой линии стояли лучшие конные полки пана Зборовского и полковника Струся, за ними — остальная конница и пехотные роты. За левым флангом, находившимся против лагеря наёмников Делагарди, спрятались в кустах казацкие сотни.

Отряды пехотинцев подбирались с топорами к неохраняемому плетню, стремясь быстро прорубить проходы для конницы. Частично им это удалось. Но поднятые по тревоге русские стрельцы и мушкетёры Делагарди успели добежать до плетня и открыть огонь прежде, чем на поле выехали гусарские полки. Выдвижение польской конницы замедлилось, что позволило Дмитрию Шуйскому и Якову Делагарди вывести своё воинство из Лагерей и построить его для сражения. У Делагарди на правом крыле впереди расположился пехотный строй, за ним — конница, у Дмитрия Шуйского, на левом крыле, — наоборот. Дмитрий Шуйский расставил свои полки крайне неудачно. Сражение предстояло вести в «поле», поэтому устойчивость боевых порядков могла обеспечить только пехота, вооружённая «огненным боем» и длинными копьями немецкого образца (таких копий у русских пехотинцев было достаточно), но незадачливый воевода в первые ряды выдвинул не пехоту, а конные отряды «детей боярских». В результате пятитысячная конница Зборовского всей массой, выставив вперёд длинные пики, обрушилась на эти отряды и опрокинула их. Отступая, «дети боярские» смяли собственную пехоту. Полки перемешались. Беспорядочные толпы ратников побежали к лагерю, чтобы укрыться за повозками. Многим удалось это сделать.

Под знаменем воеводы Дмитрия Шуйского собралось в лагере не менее пяти тысяч человек, в обозе оставалось восемнадцать пушек — сила немалая. Ещё не всё было потеряно, тем более что на правом крыле наёмники Якова Делагарди продолжали сражаться. Несколько раз конница гетмана Жолкевского атаковала плотную фалангу немецкой пехоты, ощетинившуюся длинными копьями, но безуспешно. Вот тут-то и нужно было помочь Якову Делагарди ударом из русского лагеря. Но воевода Дмитрий Шуйский предпочёл выжидание, за что и был наказан. Когда на помощь гусарам пришла королевская пехота, наёмники стали разбегаться. В беспорядке отступили французская и английская конницы: польские гусары явно превосходили их по численности, к тому же они были воодушевлены первыми успехами и атаковали яростно. Лагерь наёмников захватили, но Якову Делагарди удалось спастись от полного разгрома. Трёхтысячный отряд его воинов занял удобную позицию у опушки леса, за лагерем, и мог продолжать сражение.

Даже в этот критический момент у воеводы Дмитрия Шуйского была возможность переломить ход сражения: следовало выйти из лагеря и ударить по полякам, грабившим лагерь наёмников и готовившимся к атаке на уцелевшее воинство Делагарди. Но воевода не сделал этого, он всё ещё выжидал.

Тем временем гетман Жолкевский послал своего племянника к наёмникам, предложив им почётную капитуляцию. Первыми на сторону Жолкевского перешли французские наёмники, за ними — ландскнехты. Когда Яков Делагарди убедился, что половина его людей «передались» полякам, он предложил Жолкевскому заключить перемирие отдельно от русских. Взбунтовавшиеся наёмники начали грабить лагерь, не пощадив даже обоза своего собственного предводителя. Наёмная армия Якова Делагарди перестала существовать.

Дмитрий Шуйский отдал приказ об отходе, который превратился в беспорядочное бегство. Только окрестные леса спасли ратников от поголовного избиения или плена. Сам воевода бежал, забыв о войске. Своего боевого коня он утопил в болоте, и в Можайск, как отмечали очевидцы, приехал на тощей крестьянской кляче.

Через несколько дней, узнав о поражении больших полков, сдался окружённый в Царёвом Займище отряд воеводы Григория Валуева. Царь Василий Шуйский остался без армии.

Дальше поражение следовало за поражением.

Лжедмитрий II возобновил наступление на Москву и занял Серпухов.

Войско гетмана Жолкевского захватило Вязьму.

Царь Василий Шуйский пытался ещё раз собрать дворянское ополчение, рассылал грамоты в разные города, но дворяне не спешили на призыв непопулярного правителя. В самой Москве начались волнения. Толпы горожан собирались под окнами царского дворца и кричали: «Ты нам не государь!»