Выяснилось, что в городе мало пороху, и в Великий Новгород отправили гонцов «для пороховой казны». Порох в Устюжну был доставлен. Вместе с обозом пришли сто новгородских ратных людей. Со стороны Михаила Скопина-Шуйского это была большая жертва: польская рать ещё стояла у Новгорода, а в распоряжении воеводы находилось тогда не более двух тысяч воинов.

Интересно, что Скопин-Шуйский не ограничился отправкой порохового обоза и отряда ратников. Он прислал в Устюжну подробное наставление, как сражаться с «нечестивыми». Пожалуй, это стало его первой попыткой конкретного руководства (пусть заочного) военными действиями восставших.

Между тем интервенты и тушинцы приблизились к Устюжне. Командующий войском пан Косаковский прислал в город парламентёров «с грамотами». Он требовал, чтобы устюжане «бранью не стояли», признали свою «вину царю Димитрию», и угрожал всех непокорных «побить и посад пожечь и разорить до основания».

Ультиматум пана Косаковского был отклонён. В Устюжну продолжали собираться ратники из соседних волостей. В ночь со 2 на 3 февраля 1609 года сторожевые заставы сообщили, что пан Косаковский «идёт на Устюжну со многим войском». Защитники города и всё взрослое население вышли на стены.

3 февраля густые колонны польской конницы и запорожские сотни окружили город. Под их прикрытием к острогу придвинулась немецкая пехота с пушками и пищалями. Почти сразу начался штурм. Пушечные ядра ударили в ворота и тут же к пролому кинулись немцы. Защитники города ответили частой стрельбой из пушек и пищалей, не давая врагу приблизиться. Колонна немецкой пехоты рассыпалась и отошла.

Были попытки выдвинуть пушки к стенам и в других местах, но устюжане устраивали вылазки, мешая «стенобитные хитрости чинити», Такая тактика оказалась очень эффективной. Все приступы интервентов были отбиты. Им удалось только разграбить и сжечь посад.

Вечером пан Косаковский увёл своё воинство в предместье Устюжны — Подсосонье.

Устюжна готовилась к новым приступам. Все стены, башни и ворота острога были распределены между сотниками и десятниками, везде расставлены ратники. Людям было приказано больше не устраивать вылазки, но сражаться под прикрытием деревянных стен и валов острога.

4 февраля интервенты повторили приступ, но прицельный огонь из пушек и пищалей, которых в городе было много, заставил их отступить. Пан Косаковский сделал вид, что опять уводит своё войско на ночлег в Подсосонье. Но это была лишь военная хитрость. В час ночи поляки, рассчитывая на беспечность гарнизона, неожиданно повторили приступ. И снова — неудача. Более того, используя темноту, мешавшую интервентам выдерживать боевой строй, защитники Устюжны сами вышли из города и завязали ночное сражение в «поле». Интервенты не выдержали ночной резни и побежали в свой лагерь, а оттуда в село Никифорово. «И побегоша от острога, гонимые страхом и трепетом одержимые, побросав всё своё, кони и запасы, и тако отбегоша от града десять поприщ[36] в село нарицаемое Никифорово», — торжествующе писал русский летописец.

Только 9 февраля интервенты вернулись к острогу. Попытка ворваться в него с ходу вновь закончилась неудачей. Возвратившись в Подсосонье, пан Косаковский стал готовить штурм непокорного города по всем правилам тогдашнего военного искусства — концентрированными ударами со всех сторон, чтобы оборонявшиеся, которых было значительно меньше, не могли маневрировать своими силами. Часть войска встала за рекой Молотой, остальные наступали прямо из Подсосонья. Снова штурм был отбит. «Гражане же тут их бесчисленное множество побили».

Это был последний приступ. Отчаявшись взять город, интервенты отступили обратно в Углич. А уже в конце февраля туда же отправилась устюжанская рать — помогать восставшим крестьянам Углицкого уезда.

Каковы же уроки героической устюжанской эпопеи?

Несомненным стало, что освободительную борьбу против интервентов поддерживает подавляющее большинство населения: достаточно было простой «отписки» из соседнего города, чтобы устюжане открыто порвали с «тушинским вором».

Восставшие стремились к объединению с соседними городами и сёлами, по первому призыву шли на помощь, одновременно рассчитывая на подмогу — и не без оснований!

Проявилась большая стойкость восставших в оборонительных боях под прикрытием острога, пусть и наспех сооружённого за считанные дни, но оказавшегося неприступным для врага.

Вместе с тем стало очевидным, что ополченцы нс могут выстоять против тяжёлой польской и литовской конницы в «правильном» полевом сражении (ночной бой под стенами острога — не в счёт, устроившие вылазку защитники Устюжны просто использовали темноту, по мешавшую интервентам сохранить боевой строй). Не на высоте оказались и ополченские командиры, которые безрассудно вывели своих ратников под сабли и пики гусар и казаков перед осадой Устюжны.

Эти же недостатки проявились и в других боях ополченцев со шляхетской конницей и немецкими пехотными ротами. Для широкого наступления требовалась хорошо вооружённая и обученная строю армия. Эту-то задачу и предстояло решить Михаилу Скопину-Шуйскому. А пока даже разрозненные, недостаточно организованные выступления народных ополчений ослабляли противника, отвлекали его силы от Великого Новгорода, где Скопин-Шуйский готовился к решительному наступлению на Москву, сокращали размеры территории, признававшей власть «тушинского вора».

Немецкий пастор Мартин Бер так оценивал ситуацию: «В феврале, марте и апреле месяцах вспыхнул бунт в северо-восточных пределах России: Вологда, Галич, Кострома, Романов, Ярославль, Суздаль, Молога, Рыбинск, Углич изменили Димитрию; со всех сторон являлись толпы необузданных крестьян, которые истребляли немцев и поляков с неимоверною злобою. Беда, если остервенится грубая чернь!»

Тушинские воеводы молили о помощи, причём настаивали, чтобы им обязательно присылали поляков или немцев — на русских сторонников «царя Дмитрия» надежды уже не было. Например, владимирский воевода просил «царика», чтобы «смиловался над ними, прислал ратных людей литвы», сначала — «роты две или три», а в следующем послании — «рот пять или шесть». Помощи воевода не получил, ведь подобные просьбы поступали в Тушино отовсюду.

Какую роль во всех этих событиях играл Михаил Васильевич Скопин-Шуйский?

Снятие осады Новгорода и отступление пана Кернозицкого открывали широкие возможности как для набора войска со всех новгородских «пятин», так и для свободных сношений с восставшими против интервентов северными и поволжскими городами. Молодой воевода сумел использовать эти благоприятные обстоятельства. Он начал «строить рать». К весне 1609 года в его распоряжении в Новгороде уже было пятитысячное русское войско. Новгород постепенно превращался в центр общерусской освободительной войны. Другим таким центром стала Вологда. Обычно в Вологду Скопин-Шуйский посылал грамоты для дальнейшей рассылки по всем северным городам. Через Вологду часто посылались «отписки» и царю Василию Шуйскому, потому что прямую дорогу на Москву перерезали поляки.

В своих грамотах Михаил Скопин-Шуйский не только призывал к борьбе с интервентами, но и давал советы, как организовать сопротивление, информировал о ходе переговоров со шведами, о своих сборах в поход к Москве, об общей военной обстановке. В свою очередь, царь Василий Шуйский посылал грамоты, подтверждая высокие полномочия Скопина-Шуйского, призывая оказывать ему всяческую помощь. Например, по приказу царя Соловецкий монастырь отослал в Новгород две тысячи рублей «на немецких ратных людей», и вскоре сам царь «отписал» в монастырь, что «та вся монастырская казна дошла».

Северные и волжские города отправляли в Новгород своих ходоков «для вестей». Грамоты Скопина-Шуйского имели силу указов, которым повиновались не только городские власти, но и царские воеводы. Они обязывались отпускать свои военные отряды «в сход, где велит быти государев боярин и воевода князь Михаил Васильевич Шуйский». Таким образом, Скопин-Шуйский фактически осуществлял на Русском Севере высшую государственную власть.