Только дымящиеся развалины, обильно политые кровью, достались королю Сигизмунду III. «Крепость почти вся выгорела, мало осталось строений, сгорели также и пороховые запасы», — сокрушался гетман Жолкевский.

Триумф короля оказался горьким.

Какова же дальнейшая судьба воеводы Михаила Шеина?

Как нам уже известно из записок гетмана Жолкевского, воевода с несколькими десятками ратников, пытаясь остановить немецких пехотинцев, ворвавшихся в пролом возле Авраамиевских ворот, начал перестрелку, но вынужден был отступить перед превосходящими силами противника. Большая часть его ратников погибла в схватке. «Сам Шеин, запершись в одной из башен, с которой, как сказано, стрелял в немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако нелегко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившиеся при нём старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним — ещё дитя — сын его...» Наконец, воевода вышел из башни «с сыном и со всеми при нём находившимися», и было их всего пятнадцать человек...

Пленённого воеводу сразу доставили в ставку короля Сигизмунда III. На хороший приём он, конечно, не Мог рассчитывать: воевода Михаил Борисович Шеин олицетворял собой ту упрямую силу, которая на два года задержала королевскую армию, подорвала личный престиж Сигизмунда III, нанесла шляхетству огромные потери, Но то, что произошло с прославленным воеводой, превзошло самые недобрые ожидания. Даже в то жестокое время пленённых командующих не пытали.

Для Михаила Шеина поляки сделали исключений.

Официальная разрядная книга, описывая жестокости, допущенные в отношении Михаила Шеина, объясняла их так: «Король Смоленск взял, и боярина Михаила Борисовича Шеина в Смоленске взял с женою и с детьми, и пытал его многими разными пытками, и сослал его с женою и с детьми в Польшу, и велел разослать по разным городам; и теснота и голод им был великий за то, что он против короля в Смоленске сидел многое время, и королевских польских и литовских и немецких людей на многих приступах многих побил, а королю города не сдал, а на королевские прелести ни на какие не уклонился, стоял в твёрдости разума своего».

Допрос Михаила Шеина, сопровождавшийся пытками, был учинён по двадцати семи «статьям». Сенаторы спрашивали воеводу, почему не сдал Смоленск, на что надеялся? Шеин отвечал, что надеялся, что король отступит от смоленской крепости, встретив «крепкую оборону». Сенаторы пытались узнать у воеводы имена тех, кто помогал ему в Смоленске и тоже был против сдачи города? Ответом было гордое молчание, воевода не выдал своих верных соратников, принял всю вину на себя. Поляки допытывались, где «закопаны деньги», но и о смоленской казне они ничего не узнали. Отверг воевода и все попытки обвинить его в связях с «тушинским вором».

Так ничего и не добившись, едва живого от пыток воеводу заковали в кандалы и увезли в Польшу. Король Сигизмунд III взял к себе его сына, а жену и дочь отдал гетману Льву Сапеге. Семья Шеиных долгое время была разлучена.

Но король продолжал мстить своему непокорному пленнику, на этот раз — позором. В Варшаве, на торжественной церемонии по случаю победы, воеводу Михаила Шеина и других пленных смолян возили по улицам в открытой карете, на показ народу, а затем заставили присутствовать на приёме в королевском дворце, где бывший царь Василий Шуйский, тоже привезённый в Польшу, припадал к стопам короля в знак полной покорности.

Затем следы пленного воеводы затерялись почти на три года. В 1614 году к королю поехал с грамотой русский посол Желябужский. Среди прочих поручений, ему было велено узнать о судьбе Шеина и, если удастся, повидаться с ним, передать от имени царя Михаила Романова милостивые слова: «Служба ваша, раденье, и терпенье ведомы, и о том мы, великий государь, радеем и помышляем, чтобы вас из такой тяжкой скорби высвободить».

Желябужскому удалось выполнить поручение царя. Он разговаривал с гетманом Львом. Сапегой и от него узнал, что «Шеин с женою и дочерью — в его, Сапегиной, вотчине, вотчина в Слонимском повете, а сын — в Варшаве».

Удалось Желябужскому и лично встретиться с воеводой — на обратном пути в Москву он ехал через Слонимский повет. «Скаска» об этой встрече дополняет представление о личности смоленского воеводы.

В плену, в разлуке с сыном, Михаил Шеин оставался патриотом своей отчизны, пытаясь принести ей хоть какую-то пользу. Он внимательно, присматривался к положению в Польше, а затем с Желябужским передал государю свои наблюдения. Воевода, на себе познавший жестокость и коварство шляхетства, советовал в отношениях с поляками быть осторожными. Тогда речь шла об обмене пленными, и Михаил Шеин предостерегал: «Как будет размена с литовскими людьми, то государь бы и бояре приказали послам накрепко, чтоб береглись обману от литовских людей; послали бы сходиться между Смоленском и Оршею на старом рубеже».

Внимательно присматривавшийся к внутреннему и международному положению Польши, опытный воевода считал, что именно теперь наступил благоприятный момент для возвращения Смоленска и советовал не медля начинать военные действия: «У Литвы с Польшею рознь большая, а с турками мира нет; если государевы люди в сборе, то надобно непременно Литовскую землю воевать и тесноту чинить, теперь на них пора пришла; да приказывал, чтоб никак пленниками порознь не разменивались».

Но правительство Михаила Романова предпочло продолжать переговоры с польским королём, которые, как известно, закончились полным провалом. В 1610 году сейм санкционировал подготовку к новой войне, а весной 1617 года королевич Владислав выступил с войском в поход. Через Луцк и Могилёв королевское войско двинулось к Смоленску. Королевич Владислав приказал взять с собой воеводу Михаила Шеина.

Историк С. М. Соловьёв приводит очень интересные данные об изменившемся отношении поляков к прославленному воеводе: первый гнев уже прошёл, и выдающемуся русскому полководцу отдавали должное: «Говорят, что в Смоленске очень занимали королевича и всех его окружавших разговоры Шеина с мальтийским кавалером Новодворским, принимавшим деятельное участие во взятии Смоленска; Новодворский рассказывал, как он брал, а Шеин — как он защищал город; оба соперника так подружились, что поклялись друг другу в вечном братстве»[46].

Поход королевича Владислава на Москву провалился, начались мирные переговоры, которые завершились подписанием 1 декабря 1618 года перемирия сроком на четырнадцать лет и шесть месяцев. Одним из условий перемирия был размен пленными.

Однако возвращение воеводы Михаила Шеина на родину затянулось ещё на полгода по обстоятельствам, от него не зависящим. В плену оказался и отец царя, митрополит Филарет Романов, что поляки старались использовать для давления на московское правительство. Вместе с Филаретом Романовым они «придерживали» и воеводу Шеина. Не лишним будет заметить, что и сам по себе воевода Михаил Борисович Шеин представлял влиятельную личность. Один польский хронист даже сравнивал Шеина с Гектором, сыном троянского царя Приама.

В результате размен состоялся только 1 июня 1619 года на речке Поляновке. Описание этого размена сохранилось: «Митрополит Филарет приехал к речке Поляновке в возке, а Шеин, Томила Луговской, все дворяне и пленные шли за возком пеши. На Поляновке сделаны были два моста, одним должен был ехать Филарет со своими московскими людьми, а другим Струсь с литовскими пленниками. И как скоро Филарет, Шеин, Луговской и все дворяне по мосту пошли, то бояре велели всем литовским пленникам идти по своему мосту». Обмен пленными проводился поспешно из-за вечернего времени: «Пересматривати по росписи всех пленных на лицо некогда, время уже вечернее, и если на обеих сторонах пересматривати, то дело втянется в ночь».

На русском берегу митрополита Филарета от имени царя и всего Российского государства приветствовали боярин князь Фёдор Иванович Шереметев и князь Данила Мезецкий. Отдельной «чести» удостоился и Михаил Борисович Шеин, его приветствовал от имени царя окольничий Артемий Измайлов, спросил о здоровье и произнёс речь: «Служба твоя, раденье и терпенье, как ты терпел за нашу православную веру, за нас, великого государя, и за всё православное христианство московских великих государств, ведомы, и о том мы, великий государь, радели и промышляли, чтоб вас из такой тяжкой скорби высвободить!»