Михаил Васильевич Скопин-Шуйский стал признанным вождём Русского Севера, и в Тушине быстро поняли опасность. Гетман Ружинский послал на Новгород пана Кернозицкого с большим отрядом копейщиков, другой отряд тушинцев занял Старую Руссу, перерезав Московскую дорогу. В ноябре 1608 года, по свидетельству Нового летописца, «пришёл к Новгороду полковник Кернозицкий со многими людьми и стал у Спаса на Хутыни, и много пакости делал Великому Новгороду и уезду».

Своего войска Михаил Скопин-Шуйский не имел (нельзя же принимать всерьёз полторы-две сотни всадников посольской охраны!), вся надежда была на новгородцев.

Новгородские ратники не подвели. В своей «отписке» царю Михаил Скопин-Шуйский сообщал, что новгородцы «служат и прямят» и «многих воров побивают и живых емлют». Взять Новгород полковнику Кернозицкому так и не удалось, его четырёхтысячный отряд бесполезно простоял под городом почти два месяца.

Между тем в новгородских городах и «пятинах» собирались ратники. В начале января 1609 года на помощь Новгороду вышли две рати: Степан Горихвостов с тысячей воинов из Тихвина и Евсей Рязанов из онежских погостов. 11 января 1609 года полковник Кернозицкий снял осаду Новгорода и поспешно отступил. Михаил Скопин-Шуйский имел теперь возможность свободно сноситься с другими северными городами и «строить рать».

Но общее положение оставалось весьма тяжёлым, власть тушинского «царика» распространилась на значительную часть страны. Гетман Ян Сапега с большим войском осаждал Троице-Сергиев монастырь. Пан Лисовский засел в Суздале. Власть самозванца признали Переяславль-Залесский, Ярославль, Владимир, Углич, Кострома, Галич, Вологда и другие города, были разорены интервентами Шуя и Кинешма, взята Тверь. Верными Москве остались Коломна, Переяславль-Рязанский, Смоленск, Нижний Новгород, Казань, Устюг, сибирские города. Таким образом, весь центр Российского государства, за исключением Москвы и нескольких других укреплённых городов, оказался в руках интервентов, верные царю силы были оттеснены на окраины. Отсюда должно было начаться освободительное движение, но условия для его широкого развёртывания созрели не сразу. Месяцы потребовались, чтобы за щедрыми обещаниями «царя Дмитрия» народные массы разглядели жестокий облик иноземной интервенции.

Все передвижения отрядов интервентов сопровождались насилиями и жестокостями. По признанию гетмана Яна Сапеги, только при разорении Ростова было перебито две тысячи горожан. Даже города, добровольно признавшие власть самозванца, подвергались разграблению. Буссов писал, например, что в Ярославле польские шляхтичи «грабили купеческие лавки, били народ, оскорбляли бояр и без денег покупали всё, что хотели». Наиболее разорительные грабежи начались осенью 1608 года: в Тушине и в лагере Сапеги под Троице-Сергиевым монастырём собирали продовольствие для зимовки. Вооружённые отряды интервентов разошлись по всему Замосковному краю. Посадские люди и крестьяне Юрьева-Польского слёзно жаловались на «польских казаков», которые «животишки все пограбили», «рогатую скотину повыгнали, хлебешко весь перемолотили и повывезли, всё до конца разорили, посадские людишки от кормов и от подвод вконец погибли». Жители Переяславского уезда жаловались, что «от тех панов вконец погибли, паны их крестьян бьют и грабят и жён емлют и детей на постель, достатки все пограбили, и платье и лошадей поймали, многих крестьян побили и пожгли, дома их разграбили, сёла и присёлки и деревни стали пусты, люди со страху скитаются по лесу и болоту, рожь и ярь не жата и озимая не сеяна».

Не щадили интервенты и русских феодалов. Думный дьяк Пётр Третьяков, которому пожаловал поместье сам «царь Дмитрий», писал гетману Сапеге, что его село Васильевское «выпустошили и крестьян высекли». Князь Роман Троекуров, служивший самозванцу, вообще лишился своего сельца Новосёлки с деревнями. «Владеют пан Хербеч, да пан Галинский, да пан Гармонович, да пан Пристановский, а грамоты государевой не покажут и людям моим тут жить не велят», — жалуется высокопоставленный тушинец и слёзно просит гетмана Сапегу, чтобы «паны селом насильством не владели».

Не обходили интервенты и церковные владения, даже если монастыри имели «тарханные грамоты» от самого «царя Дмитрия». Архимандрит ярославского Борисоглебского монастыря Феофил писал, что «вотчины, сёла и деревни от ратных людей разорены и пограблены и многие пожжены... в святых церквях коней затворяли и псов в алтарях церковных кормили», церковные ризы паны дарили «блудницам», а в храмах устраивали пьяные оргии «с плясанием».

Челобитные русских людей о разбоях и насилиях интервентов — не преувеличение. О том же свидетельствуют современники-иноземцы. Буссов писал, что паны Лисовский и Шучинский по дороге из Ярославля в Кострому «сожгли Даниловский монастырь и умертвили всех жителей... все обратили в пепел и овладели несметною добычею». Шведский дипломат и историк Петрей подтверждал, что пан Лисовский «разъезжал по всем сторонам в области, куда только ему было угодно, до чиста разорял и опустошал всё, и не переставал это делать до тех пор, пока не добрался до городов Галича и Костромы, сжёг их и отступил с огромною и богатою добычей».

Подобный разгул грабежей и насилия беспокоил даже самозванца. «Царик» писал гетману Сапеге, что атаман Наливайко разоряет дворянские поместья, «побил до смерти своими руками дворян и детей боярских и всяких людей, мужиков и жёнок», это-де вызывает «излишнее негодование» в народе. Но гетман взял разбойного атамана под свою защиту. И не случайно. Содеянное атаманом было не частным случаем, а системой. «Царик» и его представители на местах были лишь прикрытием для интервентов.

Самозванец посылал в города своих воевод, а гетман Сапега следом за ними — своих приставов и сборщиков налогов, причём делал это самочинно, без ведома «царя Дмитрия». Тот пытался протестовать, но бесполезно. По словам Мархоцкого, вскоре поляки под предлогом задержанного жалованья «добились от Лжедмитрия и Ружинского грамот на кормление в городах, на сбор налогов с земли и торговли».

Дальше — больше. Самозванец вообще начал раздавать города во владение польским панам. Устюжский пристав Поспелко Усов с возмущением рассказывал своим землякам о порядках, установленных самозванцем на завоёванной территории: «Которые де города возьмут за щитом или хотя и волею крест поцелуют, и те все города отдают панам в жалованье, в вотчины, как и прежде сего уделы давали: Тотьма де и Чаронда отданы Заруцкому пану, и на Тотьму же девять человек приехали».

Поспелко Усов повествовал о частном случае, но были пожалования и посерьёзнее. Известна «жалованная грамота» Юрию Мнишеку на города Чернигов, Смоленск, Брянск, Стародуб, Путивль, Новгород-Северский, Курск, Рыльск, Карачев, Почеп, Трубчевск, Комаринск, Рославль и Моравск. Россию буквально растаскивали по частям!

Ответом стало широкое национально-освободительное движение против интервентов, которое начинает разворачиваться с осени 1608 года.

Условия для этого движения были.

Продолжала обороняться Москва, политический центр страны и символ общерусского единства. Под Москвой интервенты вынуждены были постоянно держать двадцатитысячную армию.

Русский гарнизон удерживал Коломну, прикрывая южные уезды, богатые хлебом, охраняя жизненно важную для Москвы дорогу. Пан Будила признавал: «Коломна имела важное значение, потому что оттуда Москва получала всё своё продовольствие».

В октябре 1608 года к Коломне пошли отряды панов Хмелевского, Млоцкого, Бобовского. Но город был уже готов к обороне. Русское войско во главе с князем Семёном Прозоровским и думным дворянином Василием Сукиным встретило интервентов на подступах к Коломне и разбило их наголову, сам пан Хмелевский попал в плен. Летописец сообщает, что под Коломной «литовских людей и русских воров (тушинцев) побили на голову и языков многих поймали». Вторично попытку взять Коломну интервенты предприняли в ноябре, но опять неудачно. На этот раз отличился князь Дмитрий Пожарский, о котором речь пойдёт дальше. Отрезать Москву от южных уездов не удалось.