В Москве Даниил появился всего три дня назад. Позади был долгий путь. Его небольшой отряд, он, Иван Пономарь и десять воинов во главе с Каюмом шли медленно, останавливаясь в больших селениях и городах, втроём ходили продавать товар на прокорм себе и воинам. Даниилу и Ивану вдвоём, может быть, и не удалось бы добраться до Москвы, потому как они трижды нарывались на разбойные ватажки в Черемисской земле, кои выходили на большую дорогу грабить торговых людей. И вот уже всё позади. Правда, за три минувших дня в Москве Даниилу и Ивану выспаться как следует не пришлось. Нынче наступил у них день отдыха. Глаша уже кормила грудью малыша, и он показал-таки характер трудолюбца. Завтра Даниилу предстояло идти на службу, появиться в Разрядном приказе и, может быть, отчитаться перед думным боярином Дмитрием Романовым-Юрьевым. Но прежде ему обо всём хотелось поговорить с братом Алексеем и с отцом. Они, надеялся он, подскажут, как вести себя, рассказывая о казанском хождении. Он был уверен, что они посоветуют ему умолчать о нём — ради личной безопасности. Что уж говорить, он много взял на себя лишнего. Ну хотя бы эти встречи с Шиг-Алеем. Ведь никто не давал ему на то воли. Однако брат сопровождал царя на моление в Троице-Сергиеву лавру, а отец целые дни пропадал на службе в Поместном приказе, домой приходил поздно. А тут тяжёлые роды Глафиры. Обо всём забыл Даниил и только теперь мог вздохнуть посвободнее.

Наутро, как и полагалось, чуть свет, Даниил с Иваном отправились в приказ. Погода была чудесная: тепло, тихо, солнечно. Москва уже почти поднялась из пепла, стала краше, чем прежде, выше ростом. Появилось много каменных хором. Башню в Китай-городе восстановили, стены вознесли. Иван шёл и мечтал:

— Вот как возьмут меня на службу, так я зашлю сватов к своей Дашутке. Саломея уговорит родительницу, она это умеет.

В Разрядном приказе Даниила встретили почтительно. Подьячие кланялись ему. Фадей открыл перед ним двери, когда он шёл к думному боярину. И сам боярин встал, когда Даниил вошёл в его покой, руку протянул.

   — Здоров будь, сын Фёдоров.

   — Тебе, батюшка-боярин, долгих лет жизни и здоровья, — ответил Даниил.

Он ломал голову, гадал, с чего это так почтительно его встречают. Позже он понял: это благодаря тому, что его отец и брат, при дворе служа, всё выше поднимались в гору.

   — Вот вернулись мы с Иваном Пономарём из Казанского царства, готовы во всём исповедаться.

   — Всё ли исполнили там?

   — Всяко можно сказать, батюшка-боярин. В одном преуспели больше, в другом — меньше. Не мне судить, но главное сделали. Ведомы нам теперь все сильные и слабые стороны Казанской крепости.

   — Чего и добивались, — заметил боярин.

   — Но есть, батюшка, дело, которое до царя надо бы довести.

   — А до меня ты его не доведёшь?

   — Тот человек, который поручение дал, велел только к царю идти. Я уж и сам пытался его убедить, а он говорит: «Нет. Иди к царю, Адашев, и баста».

   — Тогда иди. Лишь тебя там и не хватает, — как бы съязвил боярин. — Однако в Москве батюшки-царя нет — вот и весь сказ.

Даниил задумался. Нарушить слово, данное Шиг-Алею, он не мог. Да и чревато это было, потому как и в опалу можно угодить от царя, ибо Шиг-Алей не за горами. Скакать в Троице-Сергиеву лавру у Даниила не было воли. Да и о Иване Пономаре теперь было неудобно говорить. А надо: Иван ждёт и надеется, что судьба его определится. Зная думного боярина как честного и справедливого человека, Даниил отважился нарушить данное Шиг-Алею слово, при этом, как ему показалось, вовсе не в ущерб, а на пользу Шиг-Алею. Помнил Даниил, что Романов-Юрьев хорошо относился к царевичу. И сам он, Даниил, волей боярина был послан к Шиг-Алею. Поставил Даниил боярина на место своего брата, которому Шиг-Алей доверил бы свою тайну, и сказал:

   — Я, боярин-батюшка, пекусь не о своём личном благе, а о достоинстве русского человека. Да вижу, что оно будет сохранено. Потому передам тебе слово в слово то, о чём мы говорили с казанским царём с глазу на глаз в последний вечер перед моим столь ранним отъездом из Казанского царства.

   — Так уж с глазу на глаз?

   — Как перед Господом Богом говорю. — И Даниил перекрестился.

   — Не дрогни! — предупредил боярин.

   — Не дрогну, полагаясь на твою честь и достоинство, боярин-батюшка.

Память у Даниила была отменная, и он пересказал весь ход встречи с Шиг-Алеем, не убавив и не прибавив ни слова. А когда закончил, и боярин и Даниил долго молчали. Первым нарушил молчание боярин Дмитрий:

   — Спасибо тебе, сын Адашев, что доверился мне. Я ведь не меньше других пекусь о благе Руси и потому, отложив все дела, лечу в лавру. Ноне же должен знать царь всё, что намерен делать Шиг-Алей. Но ты сам видел те силы, кои мешают ему царствовать?

   — Видел, боярин-батюшка. Да вот и знаки остались. — Даниил встал, ловко сбросил полукафтан и задрал по шею рубаху, показал грудь и спину, исполосованные плетью. Спасибо Ване Пономарю: спас твоего служилого человека от погибели.

   — О Боже! — воскликнул боярин. — Кто же тебя так?

   — Это арский мурза Тюрбачи постарался, один из тех, кто жаждет порушить мир с Русью.

   — Повесить его мало!

   — Он получил своё от князя Шемордана больше, чем я.

   — Поведай, сынок, как всё случилось.

   — Долго рассказывать, да уж ладно.

И Даниил поведал свою печальную историю, как был схвачен в Арске и бит плетью и как провёл два дня и две ночи в яме смертника.

   — Я об этом просвещу царя-батюшку. А князю Шемордану и твоему Ване спасибо за спасение твоей души.

И настал миг, когда Даниил мог замолвить слово за Ивана Пономаря.

   — Ноя ведь ещё не всё рассказал про моего помощника. Он не просто меня спас, он ходил к царю Шиг-Алею и там сказал своё слово. И потому, батюшка-боярин, в твоей теперь власти наградить Пономаря. Жениться он задумал, так ему, сироте, чин стряпчего не помешал бы и жалованье тоже. Порадей, боярин-батюшка.

   — Ну Адаш! Вечно ты не в свою пользу гнёшь. О себе почему не радеешь?

   — Я доволен тем, что имею.

   — Ну коль так, будет твоему побратиму чин стряпчего. Он же и в грамоте силён.

   — Спасибо, боярин-батюшка. — Даниил встал и поклонился. — А службу мы готовы начать хоть завтра.

   — Не спеши. Отдохни, а как вернусь из лавры, так и будет тебе дело. По чести, сын Адашев. Ну иди. Вижу, невтерпёж к сыночку убежать. Слышал я, что ты отныне тоже для кого-то батюшка.

   — Господь наградил. — Даниил снова поклонился и вышел из Разрядного приказа.

Близ колокольни Иван Великий Даниила ждал Пономарь. Он догадался по походке, по лиду, что Адашев доволен встречей с думным боярином.

   — Ну что ж, Ивашка Пономарь, лети к свахе. Пока она засватает Дашуню, ты уже будешь стряпчим.

Иван подхватил Даниила за пояс и закружил его словно пушинку.

   — Да как же мне сваху не слать, благодетель ты мой!

   — Ладно, ладно, давай без лести! И пошли на Вражек, сына хочу видеть!

Глава Разрядного приказа съездил в Троице-Сергиеву лавру, пробыл там день и вернулся в Кремль. Даниил знал о его появлении в приказе, ждал вызова, но напрасно. Ещё через четыре дня царь Иван закончил поездку на богомолье по святым местам и тоже пожаловал в Кремль. Даниил и об этом узнал из первых рук — от брата Алексея. Едва поклонившись родным, обняв Анастасию, Алексей увлёк Даниила в светёлку и там, уединившись, поведал ему обо всём, что случилось в Троице-Сергиевой лавре по приезде туда думного боярина Дмитрия.

   — Не понимаю с чего, но царь вошёл в такой раж, когда ему всё изложил боярин Дмитрий, что мы с ним едва успокоили государя. Он кричал: «Пусть голову снимут этому упрямому ослу, что не внял моему слову! Я и пальцем не шевельну больше, дабы помочь ему! Как прогонят с трона, так и в Москву не пущу!»

   — Да в чём же виноват Шиг-Алей, Алёша?

   — А в том якобы, что милосерден был к врагам своим. «Я бы арских всех порубил! — кричал наш государь. — И на торге устроил бы побоище! Под носом бунтовщики, а он плёточками их пощекотал!»