«Мы не знаем плана работы редакции, не знаем какие готовятся передовые. Иногда вечером появляется вдруг Капустин или Гришелевич и говорят: т.т. нужны срочно такие-то и такие-то письма для передовой. И бывает, что сегодня этих писем не находится, а вчера они были, но мы не знали, что они интересуют редакцию и отослали их в различные организации»{623}.
Впрочем, как мы видели, в большинстве инстанций по работе с письмами, правилом является отсутствие хорошей организации, и сбои в работе службы встречаются очень часто.
Реальная практика
Правила обработки корреспонденции далеко не всегда, соблюдаются тщательно. Один из сотрудников корбюро рассказывает следующую историю:
«Примерно, месяца 2 назад ко мне поступило для регистрации письмо. Я не найдя адреса в данном письме, пошел для выяснения к т. Суворову, которому предложил обратить внимание на данное письмо. Он взял, посмотрел, прочитал и говорит, что письмо довольно бессодержательное и порвал его. Когда я спросил, зачем вы разорвали, он ответил: здесь ошибки нет, что я разорвал, рвет их и Капустин»{624}.
Обвинения в уничтожении писем часто исходят от сотрудников службы[199]. «Каждый год из отдела писем “исчезали” по несколько тысяч писем, без сомнения самые острые сигналы» утверждает работник Р. Борисова, член партии с 1912 года{625}. Другие сотрудники, заваленные работой, прячут письма, с которыми не справляются:
«Часть писем по несколько штук работники находили подсунутыми в ящики столов, за отопительными батареями, неизвестно кем подброшенными. Два месяца назад за отопительной батареей в одной из комнат отдела были найдены пять или шесть писем, присланных в 1935 году»{626}.
Но даже когда письма удается обработать, а в огромном большинстве случаев это все же происходит, сотрудники ограничиваются тем, что почти автоматически переправляют их в другие места. Это часто приводит к тому, что письмо поступает на расследование к тому же самому лицу, на которое была написана жалоба, и можно себе представить, каковы тогда последствия для автора сигнала.
Беспорядок имеет место и в отслеживании дел: карточки нередко теряются. В 1936 году их было потеряно 1600, в 1937–1200, часть из них нашлась{627}, иногда в совершенно неожиданных местах:
«В ноябре 1937 года работник приема посетителей т. Пахомов обнаружил брошенными в клозетной трубе десятка два карточек от писем»{628}.
Судьба писем, поставленных под «особый контроль», не более завидна.
«Техника этого контроля такова, что, когда работники Корреспондентского бюро открывают картотечные ящики, то контрольные булавки выпадают и после этого установить, какая карточка находилась на “особом учете” и какая нет — невозможно»{629}.
В таких условиях отслеживание дел подвержено многим случайностям. А чаще всего этим просто не занимаются. Иногда простого письма, полученного от местной инстанции, занятой расследованием, или даже простого уведомления о получении достаточно, чтобы закрыть дело. Более того, даже когда отдел писем старается дело отслеживать, он может воздействовать на местные расследующие органы лишь по почте, но этого часто недостаточно для того, чтобы разрешить ситуацию. Например серия «важных» писем передана председателю исполкома Черниговской области. «Правда» не получает никакого ответа, в исполком направляют сначала письмо, потом телеграмму, и все безрезультатно. Наконец, отправляют новое письмо, на этот раз с копией секретарю комитета партии: успеха не более чем раньше{630}.
Многочисленные сбои в работе службы являются причиной множества жалоб, из которых можно понять, какой головокружительно порочный круг представляла собой система. Служба работы с письмами, и без того перегруженная, вынуждена обрабатывать и письма, содержащие жалобы на ее собственную работу с жалобами! Так произошло, например, с этим письмом жителя Астрахани:
«Я пришел к заключению, что в “Правду” писать не имеет смысла, т. к. вследствие писания в “Правду” мы подвержены той или иной угрозе, давлению и т. д.
Я очень часто пишу в газету “Правда” и добиваюсь получить ответа от сотрудников на недоуменные вопросы у меня, или помочь в том или ином мероприятии, но из десятка писем я получил на них ответ: направлено туда-то и туда-то. Какая мне помощь от этого? Я знаю, что обо всем этом, что я писал знает райком и именно те организации, которым пришлют мои письма, но помощи в моей борьбе не будет…»{631}
Мы видим, что огромное количество писем делает работу с читательской корреспонденцией крайне тяжелой. Эти трудности, по всей вероятности, усугубляются статусом службы внутри самого издания. Отдел писем, как представляется, работал более или менее самостоятельно, изолированно от других отделов газеты и существенно уступал им в плане престижа. Постоянная борьба Капустина за расширение штата или хотя бы за то, чтобы не забирали имеющихся, свидетельствуют об этом недостатке уважения:
«Читчиков вечно нехватало, приглашали поэтому читать работников редакции сдельно.
А редакция все время кричала “у вас много народа, давайте нам” Во время летних отпусков этого года в отделе работали по 7–8 читчиков штатных на 300–400 писем при норме по 30 писем на каждого читчика. Редакция вместо того, чтобы помочь укомплектовать людьми штат, брала их от нас. В ноябре с. г. из отдела ушли двое читчиков Подладгивока и Попов (по декрету и в армию) из нашего отдела взяли в другой двух лучших бригадиров т. Павлина и Зиксис»{632}.
Служащие, которых направляли на работу в отдел писем, были не самыми образованными: по слухам, «для того, чтобы работать в отделе писем достаточно кончить десятилетку»{633}. Наконец, служба не получала регулярной информации и вынуждена была работать без ориентиров: в нее не поступали сведения об изменениях политической линии и главное — о смене в руководстве страны. Как узнать, что тот или иной первый секретарь, до сих пор неприкосновенный, стал «врагом народа»?
«Не зная состояние в организации шлем письма на расследование, нередко в слепую. Никто нас и членов редакции об этом никогда не предупреждал, куда можно и куда нельзя слать острых писем. <…> О врагах я нередко узнавал от своих же работников, слышавших это со стороны (от т. Павлика, Пахомова и др.) “не слышал, ты, Капустин, говорят арестован такой-то секретарь”»{634}.
Вырисовывается, таким образом, довольно двусмысленная картина: не пользующаяся большим уважением служба, к тому же испытывающая постоянные проблемы с персоналом и с точки зрения его количества, и с точки зрения его квалификации, создана центральным печатным органом страны для того, чтобы обрабатывать внушительное количество корреспонденции, направляемой советскими людьми в «Правду». Если в теории организация службы может считаться соответствующей ее задачам, на практике она никак не отвечает запросам советского народа. Работа с поступающими от населения сигналами вовсе не является приоритетной для газеты: скорее это необходимое зло, чем «священный долг».
