Исчезает альтернатива сталинской власти, и политическое пространство в СССР еще больше сжимается. Вопрос о том, как выразить свое недовольство, встает с еще большей остротой. Руководители страны, как мы видели, не отступают перед применением силы при подавлении городских восстаний и крестьянских бунтов. Но они не стремятся тем не менее обречь страну на полное молчание. Чтобы не приходилось терпеть любую критику, они стараются как можно точнее определить порядок ее высказывания.
Начатая в первой половине 1928 года кампания самокритики является важнейшей вехой на пути решения этой задачи. Ее цель — не критика политики партии. Замысел кампании самокритики не предполагает также критики отдельным человеком самого себя[73], но критику им «рабочего класса»{241}. Речь идет о том, чтобы развернуть внутреннюю критику того, что происходит в СССР. Пример подает лично Сталин, который с трибуны XV съезда предостерегает своих сторонников от соблазнов самоудовлетворенности:
«Нет, товарищи, у нас имеются минусы и в этой области, чего мы не можем и не должны скрывать, как большевики»{242}
Он ссылается на Карла Маркса, утверждая, что большевики должны быть способны критиковать самих себя[74]:
«Ежели мы, большевики, которые критикуют весь мир, которые, говоря словами Маркса, штурмуют небо, если мы ради спокойствия тех или иных товарищей откажемся от самокритики, — то разве не ясно, что ничего, кроме гибели нашего великого дела, не может из этого получиться? (Голоса: “Правильно!” Аплодисменты)».
Маркс говорил, что пролетарская революция тем, между прочим, и отличается от всякой другой революции, что она сама себя критикует и, критикуя себя, укрепляется. Это очень важное указание Маркса. Если мы, представители пролетарской революции, будем закрывать глаза на наши недочеты, будем разрешать вопросы семейным порядком, замалчивая взаимно свои ошибки и загоняя болячки вовнутрь нашего партийного организма, — то кто же будет исправлять эти ошибки, эти недочеты?»{243}
В том же отчете Сталин с едкой иронией ставит вопрос о солидарности ответственных работников, которая препятствует всякой критике а, главное, ведет к «семейственности» при разрешении проблем.
«Иван Иванович, член руководящей верхушки такой-то организации, допустил, скажем, грубейшую ошибку и испортил дело. Но Иван Федорович его не хочет критиковать, выявлять его ошибки, исправлять его ошибки. Не хочет, так как не имеет желания “нажить себе врагов”. Допустили ошибку, испортили дело, — эка важность! А кто из нас не ошибается? Сегодня я его, Ивана Федоровича, пощажу. Завтра он меня, Ивана Ивановича, пощадит. Ибо какая есть гарантия, что я также не ошибусь? Чинно и хорошо. Мир и благоволение. Говорят, что запущенная ошибка есть порча нашего великого дела? Ничего! Авось как-либо выедем на кривой!»{244}
Самокритика не заявлена еще как предмет специальной кампании, она просто представлена как необходимая для исправления «ошибок» и «недостатков», которые «наносят вред делу».
Официальное начало кампании: обращение 3 июня
В период между 3 декабря 1927 года и 26 июня 1928 года Сталин возвращается к этой теме пять раз[75]. После XV съезда, в апреле 1928 года, пленум Центрального Комитета, посвященный главным образом урокам Шахтинского дела[76], коротко затрагивает вопрос о самокритике. Но по-настоящему открывает кампанию обращение ЦК ВКП(б), опубликованное в «Правде» 3 июня 1928[77]. В этом тексте, адресованном «членам партии» и «рабочим», самокритика представлена как необходимый ответ на зло, которое представляет собой бюрократизм, стоящий в одном ряду с другими угрозами, нависшими над страной, — такими как растущее давление капитализма, обостряющееся сопротивление кулаков и саботаж некоторых специалистов.
Источником всех этих проблем названа деятельность «негодных элементов», которые необходимо разоблачить и ликвидировать. Хотя по идее самокритика направлена «сверху вниз и снизу вверх» социальной лестницы, обращение настаивает в особенности на критике «снизу», которая, как предполагается, позволит «улучшить государственные партийные и профсоюзные организации». Призыв остается, однако, крайне общим, и конкретно суть кампании самокритики нигде не определена. Из текста трудно понять, должна ли она выражаться в простом обмене мнениями, условия которого нигде специально не оговариваются, или, как порой звучит между строк, ее результатом должна быть замена некомпетентных ответственных лиц. Определен только объект самокритики: некое подобие промежуточной прослойки между «партией», Центральным Комитетом и «массами» (это слово повторяется двадцать раз) или «рабочими» (встречается двадцать один раз), которым свойственны ясность суждений и здравый смысл. Ничего не сказано о содержании критики, все сводится к повтору негативно окрашенных высказываний[78], обозначающих подлежащие искоренению недостатки: мишенью новой кампании является «рутина», «чиновничье наследство», «пьянство», «самодурство» или «мещанская успокоенность».
В широкой кампании самокритики участвует вся центральная и местная пресса, ее организаторы стремятся всеми способами популяризовать новый лозунг. В публикациях обращает на себя внимание главным образом яростный характер используемых терминов: «злостные элементы» должны быть подвергнуты «огню самокритики». Относительная расплывчатость первых текстов оставляет, однако, простор для интерпретации — как руководителям, так и простым советским гражданам.
Поначалу кампанию самокритики ничто не отличает от других кампаний, ранее проводившихся большевиками. Она разворачивается благодаря усилиям прессы, всего аппарата партии. В Нижнем Новгороде в течение всего июня принимаются различные резолюции: сначала областным комитетом, потом различными, более мелкими организацями — на уровне районов города. В Выксе 29 июня уездный комитет (уком) предлагает «всем волкомам, партколлективам, партячейкам немедленно приступить к проработке обращения ЦК ВКП(б) путем постановки кратких докладов на открытых ячейковых партсобраниях с привлечением комсомольцев и беспартийного актива»{245}. Именно это и происходит в следующие два месяца.
Текст обращения широко распространяется. Сначала на центральном уровне: Государственное издательство (ОГИЗ) выпускает его шестнадцатистраничной брошюрой с тиражом 300 000 экземпляров по цене в одну копейку{246}. В Выксе обращение опубликовано в приложении к местной газете «Окский рабочий». В самом Нижнем Новгороде издается книжечка с текстами Сталина и обращением Центрального Комитета. На некоторых заводах, таких как «Красный пролетарий» в Москве, рабочим розданы 600 экземпляров обращения, при том, что общее число работающих на заводе — 900.{247} В Растяпино некоторые коммунисты собираются для обсуждения этих текстов во время обеденного перерыва в красных уголках, организуют встречи в рабочих общежитиях. Не оставлены без внимания и крестьяне, среди них тоже предполагается проводить собрания.
Результаты этих усилий — умеренные: так, коммунисты Нижегородской области, похоже, были относительно хорошо ознакомлены с новым текстом, даже если, по признанию одного местного руководителя, «ввиду недостаточности материала, точно установить [активность партийных масс при проработке вопроса о самокритики] нельзя»{248}. Остальное население, которое могло прочитать обращение в газете или услышать его во время собрания на работе, охвачено кампанией в меньшей степени. Представляется, что в собраниях по обсуждению обращения участвовало немного народу: в Красных Баках сорок девять собраний охватили в общей сложности менее 2000 человек (т. е. это были немногочисленные встречи с количеством участников около 40).