Таким образом, пленум принимает решение о продолжении и расширении кампании. В резолюции было твердо заявлено о необходимости не оставлять предпринятых усилий и разворачивать самокритику. Резолюция призывает мобилизовать все силы (партию, руководящих работников, комсомольцев, добровольцев, профсоюзы) на развитие этого движения. Критические замечания, прозвучавшие во время пленума, отодвинуты на второй план и выглядят малозначительными. Недостатки, названные вначале, — это не злоупотребления, а «недоработки». Роль прессы приветствуется и квалифицируется как «положительная», в то время как попытки навязать предварительную проверку критических материалов, которые публикует пресса, официально подвергнуты осуждению. Кроме того, заявлено, что должны быть привлечены «к самой суровой ответственности те работники и руководители аппарата, которые или сами преследуют, или допускают преследования за самокритику рабочих, рабкоров, работников производственных совещаний, контрольных комиссий»{298}. И хотя подтверждается необходимость предоставлять возможность для публикации опровержений, некоторые из них охарактеризованы как «лжеопровержения». Такая формулировка ставит под сомнение добросовестность тех, кто их пишет, и фактически является основанием для редактора отказаться от его публикации.
Уже после августовского пленума 1928 года вышла брошюра, в которой отметались все аргументы в пользу ограничений, которые могут быть наложены на самокритику. Автор брошюре подробно и аргументированно инструктирует, как следует заниматься самокритикой{299}. Размер этого текста (около 75 страниц) означает, что брошюра, по всей видимости, не предназначался для широкого публичного распространения, она обращалась прежде всего к руководящим работникам партии[89]:
«Но товарищи, сосредоточивающие все внимания на вопросах о “пределах”, о “критериях”, о “гарантиях” в области самокритики, действуют только на руку тем бюрократам и чинушам, которые в поисках мирного, беспечального существования и из боязни стать объектами критики, всячески тормозят проведение лозунга самокритики»{300}
Этот документ воспроизводит уже известные нам аргументы, отстаивает значение прессы, рабочих и крестьянских корреспондентов, призывает к усилению кампании. Редко где ее реальные цели были определены так явно, как здесь. Его автор, С.Б. Ингулов, открыто говорит, что развитие самокритики имеет целью ликвидировать другие формы протеста: забастовки и демонстрации{301}.[90]
Дальнейший ход кампании
Августовский пленум завершает период дискуссий, во время которых, как мы видели, были сформулированы основные проблемы, связанные с новой формой социального протеста, поддержанного властью. Однако пленум не покончил с недовольством и нареканиями. В декабре 1928 года РКИ Нижегородской губернии выделяет три типа руководителей — в зависимости от отношения к кампании{302}: первые в полной мере участвуют в кампании (составитель доклада специально отмечает, что таких руководителей «сравнительно мало»), вторые относятся к ней пассивно (таких руководителей большинство: они выслушивают критику, но ничего не делают для того, чтобы исправить выявленные недостатки) и, наконец, третья группа объединяет тех, кто открыто противится кампании («таковых также значительное количество»).
Население также до конца не осведомлено о тех возможностях, которые для него открываются, как о том свидетельствуют письма, полученные Лебедем после опубликования его речи в «Правде».
«Уважаемый товарищ ЛЕБЕДЬ!
Читая Ваш доклад, можно констатировать факты, что Вы действительно мало уделяете внимания существу работы, а руководствуетесь больше соображениями у себя в кабинете.
Разве Вам только теперь стало известно, что на селе есть партийный зажим?
Неудивительно, что когда читаешь Ваши доклады в центре о работе низов, то у Вас все это истолковывается на свой лад. Только и дело что встречаешь фразы — “Мы учимся. Мы открыли. Мы написали” А спросите сами себя — сколько от этих фраз пользы? Потому, что Вы только говорите, но делать — это под большим вопросом еще. Будет оно?
<…> Где же дело, а не слова? Мы не видим фактов, чтобы хотя одно преступление советские законы покарали как следует. Где же справедливость? За растрату в 12–25 тысяч — выговор, а за непослушание крестьянином Предсельсовета — один год принудительных работ. Дайте вывод.
<…>
Тов. Лебедь, одним словом у нас на заводах и на селе говорят о Ваших речах следующее:
“Говорить — это одна политика, писать — это другая политика, а делать — это совсем иная политика”»{303}.
Представляется, что в ходе кампании самокритики обретает форму первый компромисс, который будет неоднократно воспроизводиться впоследствии. Обратной стороной свободной, подчас яростной, критики оказывается ее бездейственность и отсутствие каких бы то ни было результатов. Это обстоятельство много раз подчеркивалось в отчетах и письмах, написанных в ту эпоху. Оно даже вызывает некоторое разочарование у рабочих: «какая польза собираться, говорить, кричать, когда все остается на бумаге?»{304} или у руководящих работников, которые настаивают на большей последовательности:
«У нас на фабриках получается такое положение, что директора делают, выставляют головотяпом, вором, жуликом, чем хотите, а он потом остается. Полнейшая дискредитация. Если тот директор, о котором писали в газетах, после этого остается на работе, что это означает? Это означает дискредитацию нашей самокритики, а кроме того, это подрывает доверие рабочего к общей постановке вопроса. Я считаю, что если в газетах появляются разоблачения, то они должны проводиться до конца, человек должен быть отдан под суд или снят и т. д. Раньше нужно проверить, а потом уже писать. К сожалению, т. Сольц, рабочий понимает так, что если директора охарактеризовали, как бесхозяйственника, головотяпа, а потом его оставили для руководства, — он потом на это плюет»{305}.
Симптоматично настоятельное требование августовского пленума 1928 года принимать меры и делать расследования обязательными. Директорам заводов предлагается проводить внутренние расследования по материалам опубликованных в стенгазетах статей; однако так случается крайне редко. Непросто бывает получить ответы и большой прессе: «Листки РКИ» и «Правда» вынуждены напоминать об их обязанностях тем, кто занимается такими расследованиями.
«Редакция обращается с просьбой к органам РКИ на местах и ко всем учреждениям и лицам, ведущим расследование напечатанных в “Правде” заметок, немедленно сообщать о результатах расследования и предпринятых мерах по устранению недостатков, непременно указывая, когда и в отношении каких лиц эти меры предприняты»{306}.
«Результаты» для подобной кампании довольно жалкие: увольнения, передача дела в суд, даже аресты — все это происходит, но в ограниченных пределах, хотя отсутствие статистики[91] не позволяет нам составить об этом более точное представление[92]. (Из 116 уже упоминавшихся статей в газете «Печатник» только 23 дали конкретные результаты, и при этом мы не знаем никаких подробностей, появились лишь «сообщения о снятии с работы, об аресте виновных, об устранении недостатков»{307}.) Итоги второй серии проверок в декабре 1928 года тоже не очень-то определенные: в Нижнем Новгороде говорится о «снятии с работы» или о «привлечении к судебной ответственности» «ряда руководителей», без каких бы то ни было подробностей{308}. Сосредоточение внимания на отдельных случаях заставляет усомниться в совокупных результатах кампании.
