Тем не менее на практике газетные публикации чаще всего содержат нападки на отдельных людей. Точно так же, когда «Правда» публикует «результаты» расследований, проведенных на основании «сигналов», речь почти всегда идет о наказании тех или иных людей. Специализированная пресса, адресованная уже набившим руку рабкорам, менее сдержанна: она призывает трудящихся «неизмеримо больше и шире, чем теперь, <…> показывать “конкретных носителей зла”, заставлять их либо признавать и поправлять свои ошибки, либо изолировать их от массы, как людей чужих для пролетариата»{369}. Внутри конкретных структур высказываются еще более откровенно: при обсуждении работы РКИ за 1928 год можно было услышать, как ответственный работник полагает, что «в значительной мере указанные выше недостатки нашего аппарата объясняются его личным составом»{370}. Каковы ожидания, однако, можно почувствовать в осуждающей интонации заместителя наркома РКИ Яковлева, в 1929 году вспоминавшего слова вернувшегося из командировки инспектора РКИ, в недавнем прошлом профсоюзного работника:

Публикации о результатах деятельности бюро жалоб почти исключительно посвящены санкциям против отдельных людей:

Эта тенденция постепенно охватывает всю деятельность органов, в чьи обязанности входит предотвращать проявления недовольства у населения. Это ясно видно в связи с двумя проблемами, которые являются предметом жалоб: очереди в продуктовых магазинах и задержки зарплаты. Перед лицом недовольства, выраженного в письмах и в речах, тщательно собранных политической полицией{373}, бюро жалоб предпринимают массовые акции. Сталкиваясь со сложным положением, очевидно порожденным несовершенством структуры, они ищут частные, ситуативные решения. В мае 1932 года бюро жалоб города Горького изучает состояние продуктовых магазинов города{374}. В своем окончательном докладе инспектор не скрывает ни одной из существующих реально трудностей: очереди, где в девятнадцати магазинах на два района города собирается около 6800 человек, булочные, которые закрываются в 17.30, но с полками, пустыми уже с 13.30, дефицит многих товаров (спички, мыло, промышленные товары)… Выводы делаются тем не менее однозначные, ответственность всегда лежит на отдельных людях:

Диапазон санкций достаточно широк, и до крайностей дело не доходит. Но тем не менее мысль, которую внушают населению, понятна: если есть очереди, если вы целыми днями стоите в них, винить следует некомпетентных руководителей магазина. То же относится и к вопросу о задержках зарплаты, которые в 1936 году достигают тревожных масштабов: 523,5 миллиона рублей на 1 сентября по всему СССР{376}! Комиссии советского контроля (КСК) объясняют положение «плохой финансовой работой хозорганов, производством ими внеплановых капиталовложений, перерасходами на горючее и ремонт с. х. инвентаря, перерасходами фондов зарплаты и отсутствием необходимого внимания и контроля за своевременной выдачей зарплаты рабочим и служащим», т. е. причинами технического характера. Тем не менее руководитель КСК Н. Антипов полагает, что проект резолюции, в котором предполагалось выслушать руководителей различных министерств и Государственного банка, слишком технический, и необходимы более решительные меры:

«Надо наказать пару директоров, 2–3 совхоза наиболее безобразных надо ударить. Ни один год не было такого безобразия с заработной платой. И опубликовать в печати. Курск, Воронеж взять и совхозы. Одинцова[110]наказать, без этого обойтись не можем»{377}.

Логика та же самая: надо быть «конкретным», указывать на «конкретных носителей зла». В 1937 поиск «саботажников» и «врагов народа», который становится основным занятием населения, вписывается в эту тенденцию: если в первом квартале результаты работы черной металлургии были неудовлетворительными, немалую роль в этом сыграла «гнилая работа» директора керченского завода Глинки — «этого болтуна и пьяницы, на днях разоблаченного в “Правде” как покровителя троцкистов»{378}. Можно множить примеры такого способа решения проблем, этого немыслимого поиска ответственного, чьими промахами можно было бы все объяснить. Учреждения, в обязанности которых входит работа с жалобами, берут на вооружение этот подход и обеспечивают его распространение в обществе. Динамика с 1928 и до конца тридцатых годов, однако, весьма ощутимая. То, что во времена самокритики является лишь призывом, постепенно становится обязательным: больше не нужно разоблачать бюрократизм, но следует выводить на чистую воду врагов народа. И это значительное изменение.

На протяжении тридцатых годов власть много говорила о методах информирования и разоблачения. Основные положения формулируются в 1928–1930 годах, цель проста: сделать максимально распространенной практику информирования власти. Все начинается с языка: слова, которыми называются соответствующие действия, должны быть освобождены от каких бы то ни было нравственных коннотаций. Исчезновение слова «донос» из «рабочего словаря» большевиков позволяет увеличить число других обозначений и поместить практику доносительства в атмосферу некоторой неопределенности. Чтобы максимально расширить круг потенциальных доносителей, в официальном дискурсе старательно избегают установления слишком строгих рамок подобной деятельности: сигнал, таким образом, может быть подан любым человеком, он может быть анонимным, коллективным или подписанным отдельным лицом. Хотя власть и обозначает свои предпочтения, она никого не клеймит. Кроме того, она предлагает населению многочисленные инстанции, куда можно обратиться, и круг их значительно шире собственно политической полиции.