Через месяц Лева совсем перебрался к Галине, перетащив свою, более чем скромную, одежонку и немудреные вещички: всего-то богатства — альбом фотографий да десяток пластинок… И начали они по-новому привыкать друг к другу: Лева — с наслаждением, Галина — преодолевая барьер отчуждения, чувство того, что она отвыкла, что он — чужой. Зажили они как муж и жена, но зажили не счастливо, как предполагалось, а настороженно присматриваясь друг к другу, открывая друг в друге те новые пороки, которых не замечали или которыми не обладали раньше. Галина, прожившая в браке с мужем три года, поняла, что ничуть не изучила его за этот срок, да и не знала совсем. Теперь она могла сказать определенно только то, что Лева за те годы, что они жили порознь, окончательно испортился: стал подозрительным, ревнивым, чего раньше с ним никогда не бывало, охочим до денег. Аленку он начал воспитывать окриком, часто хватался за ремень. Галя вступалась — ей казалось нелепым, что ее ребенка наказывает еще кто-то, кроме нее, ведь только она на него имеет право… Завязывались перепалки, переругивания. Жупиков все чаще после них качал головой и говорил, как бы для себя: "Не то, не то…"

Галина же злорадствовала. Не иначе, Жупиков думал, что вернется — осчастливит, и к нему тут кинутся с распростертыми объятиями, облизывать его начнут со всех сторон? Нет, просчитался! Пусть ребенку "спасибо" скажет за то, что приняли. Да — не "то", и не будет "то", пока он не заслужит полного ее прощения. А прощение могло прийти только со временем, если он будет во всем хорош, если вынесет испытательный срок, за который в душе Галины растает обида за предательство… А простить она никак не могла, ох, не могла, даже сама этого не ожидала — ведь относилась к нему и после развода без какой-либо злобы или ненависти и думала искренне, что не всколыхнется ее обида. А как сошлись, тут и увидела, что — нет, обида сильнее ее, тут уж только Жупиков сможет сам себе и ей помочь — если смирится, если покорно вынесет эти условия "на выживание", которые, помимо своей воли, Галина начала ему создавать. Создала, а потом решила: если "выживет" — значит, серьезным было у него желание, а нет — так скатертью дорога. Она за ним сроду не ходила, и теперь не побежит, умолять не будет ни за что — сам он пришел к ней, сам попросился — не приманивала.

Жупиков от души делал попытки вернуться к прежнему житью: готовил ужины, наводил порядок в комнате, никуда не ходил вечерами, пьянки былые оставил. Они стали домоседами, постепенно к Галине перестали заходить ее старые холостякующие знакомые и подружки — они начинали становиться благообразной семьей. С большим удовольствием, чем раньше, Галина принимала Леву как мужчину, но на этом все удовольствия их семейной жизни заканчивались. Далее подводными рифами вставали Галины пороки, которые она в новом замужестве и не пыталась сдерживать. С легким чувством мести она постоянно отчитывала Леву, была с ним раздражительна, брюзглива, занудлива, не скрывала своего пренебрежения к нему и к его родителям, которые, как она считала, тоже внесли немалую лепту в их развод; на вечеринках просто ни во что его не ставила перед другими мужчинами. И Лева стал отступать, сдавать постепенно, все чаще покачивая головой: взгляд его стекленел в задумчивости, и он бормотал: "Не то, не то…" А Галина не могла и не хотела меняться.

Совсем подломился он после того, как Галя решила закатить свой юбилейный день рождения в ресторане — с приглашением всей многочисленной родни и уймы друзей. В застолье была вбухана куча денег, что Лева счел непростительным транжирством, жаловался соседям по кухне, что жена у него "дура", гробит деньги на выпивку, на какой-то день рождения, а ему вот и костюм, и пальто купить надо… На его тирады по поводу костюма Галя ему резонно отвечала, что пришел он к ней от второй жены нищим — в старом отцовском костюме, все ранее купленное за три года износил — она его наряжать нужным не считала; так пусть теперь он ждет, пока появятся лишние деньги, не все ведь сразу делается… И не думал ли он, что она его на радостях, что он вернулся, тут же и оденет "с иголочки"? Ну и так далее.

Лева все мрачнел. Галина стала замечать, что он снова не прочь выпить с другом Димой, как и раньше бывало, а однажды и ночевать домой не пришел. Он перестал отдавать ей деньги с получки. Хорошие их отношения пошли на убыль и вот-вот должны были потерпеть крах. У Галины же на подобного рода опасности нюха не было, или он притупился. Ей бы призадуматься, изменить что-то в их отношениях, приостановиться, но она ничего не могла с собой поделать. Повернуть вспять свое отношение к Жупикову, перестать брюзжать, приласкать его — да с чего бы это? Он того не заслужил. Раньше она его взбрыкивания терпела — теперь пусть он потерпит, а он вот бунтует, снова как чужой стал, даже деньгами семью обделяет…

И в то же время, за полгода Галя успела привыкнуть к мужу, к новому образу жизни. Аленка, поверив, начала почитать папу за папу и, несмотря на суровость обращения с ней, любила вновь обретенного отца больше, чем мать, как и всякая девочка. О том, что все эти отношения могут вдруг разладиться, Галя уже и подумать не могла, в ее понимании все у них уже было прочным и вечным — сколько же Жупикову можно бегать из семьи в семью? А трудности перемелются… Она не хотела ни о чем плохом думать. Кроме того, она поняла, что забеременела.

Хотела ли Галя второго ребенка? Да, конечно. Это было второй, не менее важной причиной того, что она снова стремилась к замужеству. Ей нужны были двое детей, не меньше, и к этому Галя неосознанно шла, искренне считая, что один ребенок в семье вырастает эгоистом, избалованным, да и с одним просто скучно. И вот, когда она уже решила, что замужем повторно ей не бывать, тут-то и подвернулся Жупиков. И Галя считала, что его сам Бог ей послал, услышав ее желание: ведь от "чужого" родить она никогда бы не решилась.

Конечно, забеременела она случайно — все же не хотела заводить ребенка до тех пор, пока этот эксперимент с повторным браком не перейдет в настоящую семейную жизнь и Жупиков, действительно, не станет ее законным мужем, хотя сам Лева и настаивал, с первых дней своего возвращения, на рождении второго ребенка — чтобы закрепить их зыбкий и ненадежный, как, видно, он и сам считал, новый союз. Что ж, пусть она забеременела случайно, непредвиденно, как бы рановато, но, видно, ничего случайного в жизни не бывает, и чему быть, то давно — не нами — предрешено…

Однажды, перед сном, уже лежа в кровати, Галя начала давать наставления в спину отвернувшемуся от нее Леве — как всегда, с легким раздражением:

— Скоро уже полгода, как ты не живешь в своей квартире… Нашей квартире. Вот она возьмет да и выпишет тебя оттуда.

— Ну и что?

— Как это что? Не забывай, что благодаря нам — мне и Аленке — была получена эта квартира. Чего это ради ты ее кому-то будешь дарить? Тебе надо сходить, пожить там недельку хотя бы.

— Ну и подарю.

— Как это подарю? А где ты жить собираешься — в этой комнате, что ли?

— А где же еще?

— Не маловато ли — пятнадцать метров на четверых?

— На каких четверых?

Галина смешалась. Ей не хотелось пока говорить Леве, что она беременна. Срок был небольшой, а как он поведет себя, когда узнает про ребенка, было не ясно — слишком уж у них сейчас были натянутые отношения.

— Ты что, забеременела? — Жупиков повернул к ней голову.

Галина помолчала.

— Да, уже два месяца.

— Ничего, сделаешь аборт, — он снова отвернулся.

У Галины похолодели уши, дыхание перехватило, она замерла…

— Ты же сам хотел ребенка…

— А теперь не хочу.

Галина долго молчала. Такого удара в поддых она не ожидала… Но все-таки хозяйкой положения была она, и что будет с зачатым ребенком, для нее было вопросом решенным.

— Нет, я буду рожать, — сказала она, больше для себя.