Было и много других причин для апатии: житье в коммуналке, постоянная нехватка денег — с тех пор, как родилась Танюшка, она жила только в долг: и сама получала за свой труд негусто, и алименты от бывшего мужа приходили грошовые. Да в конце концов, — просто накопилась усталость. Но со всем этим Людмила уже свыклась и не считала это серьезными причинами, а точнее, не учитывала: вроде все было обычной жизнью, не совсем сладкой правда. А апатия, равнодушие к жизни у нее были страшными: ей надоело все. Она с трудом ходила на работу, но и в отпуск ей не хотелось. И хотя он был неотвратим и уже приближался — заманчивый, когда-то долгожданный, летний отпуск, — Людмила совершенно не знала, куда "направить стопы". У нее не было желания собираться и ехать куда-то, особенно на юг, к морю: в прошлом году она поняла, что южная жара уже не для нее — слишком тяжело для здоровья было возвращение на север, особенно для ребенка, и она решила тогда от юга отказаться — может, и навсегда. К тому же южной экзотикой она за свою студенческую молодость, за частые летние каникулы успела пресытиться.
Но не только здоровье беспокоило ее: ей не нравились те антисанитарные условия, в которых хозяева на юге — на крымском и кавказском берегах Черного моря — содержали "диких" отдыхающих, приезжающих с севера "погреться". Эти выгребные ямы во дворе, кровати, отделенные занавесками от проходной или общей комнаты, или прямо на балконе, были ей хорошо знакомы, и она больше не хотела на время, предназначенное для отдыха, окунаться из нормальных человеческих условий в эту антисанитарию, да к тому же за свои кровные два-три рубля в сутки… По-другому к Черному морю она попасть ни разу не могла — только "диким" способом. Кто отдыхал в этих дворцах-санаториях: министры, гангстеры или проститутки — она не знала, но за свои восемнадцать лет работы на заводе, в условиях Крайнего Севера, она не могла купить ни одной путевки никуда, и до самой пенсии такой возможности для нее не предвиделось. Кто она? Простой инженер. Не проститутка, и в начальники не метит. "Мохнатой лапы" у нее тоже нет — чтоб ее иметь, надо спать с начальниками. Вот и приходится ей отдыхать на юге "по-дикому".
2. Но отдых нужен
Смутно ей хотелось "куда-нибудь в Прибалтику". Именно там, ей казалось, еще сохранился кой-какой сервис и вежливые и корректные отношения между людьми. По природе своей деликатная, она уже так устала жить среди хамов и быть хамкой, что не знала, чего ей больше хочется: сервиса или вежливости. Она помнила, как в эстонской деревне под Таллинном жила у бабуси и спала на коротком, не по росту, топчане, умывалась во дворе из рукомойника; но какие завтраки она находила на своей веранде сразу после умывания, которые появлялись на столе как бы сами собой! И она не могла забыть, как однажды, в турпоездке по Сибири, ей нахамил мужик, мордой которого можно было забивать сваи — и она бы от этого не пострадала!.. Тогда он открыл свой бездонный рот и заорал, что сейчас вышвырнет ее из автобуса, если она не встанет с "его" места. Людмила опешила: как он смеет на нее орать?! Она — образованный человек, мать, женщина; в конце концов ей тридцать четыре года, а не четырнадцать, и вообще — как он смеет?! Но он смел. Дать ему по морде Люда не могла — такой бы запросто ответил, и не только ответил, а пришиб бы ее. Она даже не смогла нахамить в ответ, а встала и сменила место, но потом ее еще долго колотило от того, что вокруг, по существу, были такие же люди, которые скорее встали бы на защиту хама, чем ее — ведь ни один этой выходкой не возмутился! А разве мало можно припомнить таких повседневных случаев в их полусумасшедшем, вечно спешащим с работы и на работу, затравленном городе? Да, она устала, устала от всего. И ей, действительно, нужен был отдых и покой, в настоящем смысле этого слова.
Отдых и покой она могла найти у себя в комнате, не выходя за ее порог. Но она понимала, что это был бы за отпуск. Без смены впечатлений она не отдохнет, а в их городе эта смена просто невозможна. И Танюшку куда-то надо вывезти, на природу. Нет, нужно обязательно уехать. Но куда? Путевку на турбазу покупать уже поздно, они за месяц-два до начала лета уже распроданы. Да, кажется, и с билетом на самолет она уже опоздала: все распроданы еще месяц назад, особенно в южном направлении. Помаявшись два дня и так и не решив, куда ей направиться, Людмила собралась наконец с духом и пошла "куда глаза глядят". А глаза, как оказалось, глядели в нужном направлении. Перед билетной кассой "Аэрофлота" она не раздумывала: "А, куда дадут". Конечно, Танюшку надо было свозить к морю, покупать в морской воде, покормить фруктами… Может, и ничего — со здоровьем, обойдется? А может, наоборот, от солнца ее жизненный тонус повысится? В общем, как повезет. Если нет билетов в Крым, значит — в Ригу, если никуда нет — тогда она дома будет сидеть, тем более что лето нынче теплое, даже в их Белом море уже начали купаться.
Каким-то чудом билет ей дали сразу — в Симферополь, и у нее оставалось только два дня на все сборы. Куда там, в Крыму, дальше следовать, она еще не думала, ей не хотелось, собственно, никуда — курортный быт "дикаря", она знала, везде одинаков. Ей посоветовал кто-то Евпаторию — детский курорт, там все приспособлено для отдыха детей, — кто-то там был, понравилось, а Людмила там не бывала ни разу, и она решила попробовать — направиться именно туда.
3. Ничего не забыли
Перед дорогой пришлось подзанять деньжонок: Людмила знала, что "на югах" столовых нет, одни "кафе", похожие на забегаловки, но цены — ого-го… Дешевого соку в жару нигде не выпьешь, только какой-нибудь "шиповниковый", за полтинник стакан, или компот с такой же фантастической ценой: все направлено на выколачивание денег из отдыхающих, не говоря уж о плате за жилье.
Пришлось подумать и о том, что взять с собой: что ее ждет там, в неведомой для нее Евпатории? Может, там негде будет даже помыться или постирать? — двадцать Танюшкиных платьев полетели в чемодан, вполовину меньше — своих; туда же — кипятильник, посуда, весь "джентльменский" набор: мало ли что, хотя бы чайку вскипятить иногда… Заварку — тоже с собой, сахар — тем более; сахар везде по "талонам" (в войну их называли карточками). Консервы, тушенку — тоже с собой. Известно, что в курортных продмагах сейчас — хоть шаром покати, но вермишель, конечно, найдется. Если разрешит хозяйка квартиры, значит, два раза в день можно будет что-то готовить. Стоять в очередях в столовку, с ее жиденькими сальными шницелями и засиженными мухами, осами и воробьями холодными и сладкими закусками, — с нее и раза в день хватит. Да в такой столовке Танюшке разве что компот и можно будет выпоить, да еще две-три ложки "борща" из консервов…
В общем, затолкала Людмила немало; все предусмотрела, потому и получился чемодан неподъемным. Несколько книг, чтоб время даром не прошло; теплая одежда — возвращаться придется из жары уже в сентябрьский холод; одним словом, поклажи — за тридцать килограммов, а возраст уже не тот, чтобы такие грузы таскать, да и желания особого нет. Но — она же "дикарка"…
Из дома Людмила вышла уже нога за ногу — от тяжести, мысленно проклиная и свою предусмотрительность, и отсутствие такси или носильщиков для простых смертных, и… По опыту она знала, что и к обратному пути чемодан не полегчает; он будет заполнен вещами — как правило, детскими "тряпками": она будет ходить в детский магазин и покупать от скуки все подряд, пока деньги не кончатся…
До аэропорта кое-как добрались. В аэропорту, пока они ждали посадки в самолет, четырехлетней Танюшке начал подмигивать симпатичный матросик, а она — маленькая кокетка — ему отвечать. Убегая от него, Танюшка пряталась за маму, потом снова возвращалась к такому красивому кавалеру, потом спрашивала у мамы: "А сколько мне лет?" Людмила смеялась: "Знакомишься, а сколько тебе лет, еще не знаешь?" А про себя сердилась — решила, что матросик таким образом, через ребенка, решил "подколоться" к ней. Этих трюков она не поощряла, и потому к матросику отнеслась настороженно. И, как в таких случаях бывает, они оказались в одном самолете и в соседних креслах.
