– Конечно нет, – согласилась Аделиза. Помолчав немного, она предложила: – Мы можем отплыть из Арундела вместе. Знаю, что ваши вещи в Уорхеме, но что-то вы привезли с собой, а я буду рада путешествовать в вашем обществе. – Она закусила губу. – И потом, в таком случае Виллу придется отказаться от попытки удержать меня во что бы то ни стало и принять мое решение.

Матильда озадаченно смотрела на нее и задумчиво молчала.

– Я не могу медлить, – призналась она наконец. – Я покидаю Англию не потому, что бросаю ее на Стефана, но потому, что мне нужны средства для нового наступления, и отправляться необходимо прямо сейчас.

– Чем скорее, тем лучше. – У Аделизы задрожал подбородок, но она взяла себя в руки. – Поднялся попутный ветер. – (Матильда кивнула.) – В таком случае я пошлю гонца в Уорхем и помогу вам собрать вещи.

Корабль стоял на якоре у крепостного причала на реке Арун. Дул сильный, пронизывающий ветер, но небо было ясным, и капитан заверил путешественников, что судно пристанет к нормандскому берегу еще до наступления темноты.

Моряки заканчивали последние приготовления. Вилл стоял рядом с Аделизой, закутанной в плотный, подбитый мехом плащ, который должен был защитить ее от холодного ветра и морских брызг. На фоне темно-синей шерстяной накидки ее лицо выглядело белым, как лилия, а глаза казались огромными. Он старался удержаться от рыданий, убеждая себя, что она едет в Аффлигем ненадолго, только чтобы помолиться и восстановить силы, и скоро вернется, но это было все равно что накладывать повязку на рану, которая не перестает кровоточить.

Хорошо, что Матильда будет сопровождать Аделизу хотя бы часть пути. Вилл не испытывал симпатии к императрице, но эти две женщины привязаны друг к другу, и он не сомневался, что щепетильная и внимательная к мелочам Матильда позаботится об Аделизе. И слава богу, что императрица уезжает из страны и не будет больше попадаться ему на пути. Нет худа без добра. Даже в этот несчастнейший день в его жизни.

Он осторожно привлек Аделизу к себе. Жена казалась такой хрупкой, что Вилл боялся крепко обнимать ее. Безмерное горе овладело им. Она уплывает от него навсегда и безвозвратно. Он приложил руки к ее щекам и погладил их в последний раз. Ее кожа все еще была гладкой, несмотря на то что Аделизе уже исполнилось сорок пять лет. Невзгоды, которые она перенесла, снедали ее изнутри.

– Я кое-что приготовил для вас, – сказал он. – Хочу, чтобы эта вещь напоминала вам обо мне, когда вы будете молиться, и мы соединимся в Боге. – Взяв ее правую руку, он положил в нее четки из горного хрусталя с крестом, усыпанным рубинами, и закрыл ее ладонь. – В Библии говорится, что добродетельная жена ценнее, чем рубины, – проговорил он сиплым голосом. – Я буду любить и почитать вас всю жизнь, какой бы долгой она ни была.

Аделиза взглянула на его подарок, затем подняла голову и посмотрела ему в глаза:

– Вы одарили меня большим, чем земное богатство. Я тоже буду любить вас до конца моих дней.

Они так и стояли, прижавшись друг к другу, держась за руки. Вилл вспомнил, как впервые опустился перед ней на колено, когда она появилась при дворе, чтобы выйти замуж за Генриха: худенькая, грациозная девочка, в глазах страх, но и трогательная отвага. Он был двумя годами старше ее, но тоже очень молод. Тот первый взгляд поразил его прямо в сердце. Д’Обиньи сразу осознал, что она – совершенство: скромная и кроткая, но наделенная внутренней силой и редким самообладанием. Жизнь с нею в браке, рождение детей из ее чрева – все это было сладким сном, и вот теперь он просыпается, и пробуждение мучительно. Последнее мгновение, последнее прикосновение. Потом Вилл вернется в замок, сядет у очага и останется в одиночестве. Он сидел так много раз, но теперь все будет по-другому, и ему придется мириться с этим ради своего будущего и ради шестерых чудесных детей, которых подарила ему Аделиза.

Когда настало время расстаться, Аделиза все еще держала его за руку, хотя и понимала, что должна отпустить и его, и себя. В каком-то смысле вдали от него ей будет даже легче: несмотря на то что она угасала на глазах, Вилл упрямо не хотел смириться с неизбежным, и из-за этого у нее разрывалось сердце. В Аффлигеме она обретет мир и спокойствие, но будет безумно тосковать по нему. Его любовь и преклонение всегда были бальзамом для ее души.

Совершив над собой неимоверное усилие, она оторвалась от него и повернулась к детям. Няньки выстроили их в ряд по росту и старшинству. Сначала Уилкин, так похожий на отца, слишком высокий и сильный для своего возраста, с шапкой каштановых волос и золотисто-карими глазами. Потом Аделис – тоже копия отца, если не считать светлых волос: крепенькая, кровь с молоком – мать радовалась этому, поскольку такое телосложение было залогом хорошего здоровья. Затем Годфри и Рейнер, белокурые и стройные, как брат и отец Аделизы, и, наконец, двое младших детей, еще по-младенчески пухлые. Они будут помнить ее только по рассказам старших.

Она обвела их всех долгим взглядом, как будто хотела, чтобы их лица врезались ей в память и навсегда остались перед ее внутренним взором так же, как навсегда поселились они в ее сердце. Каждому из детей Аделиза подарила что-то на память о себе. Мальчикам вручила книги, а еще кольца, которые они станут носить, когда вырастут, и однажды, если Бог будет милостив, передадут своим женам или дочерям. Дочкам раздала украшенные драгоценностями пояса. Еще маленькой Аделис досталось платье, в котором ее мать выходила замуж за Вилла, а Агате роскошный придворный наряд, обильно украшенный жемчугом и горным хрусталем.

– Слушайтесь отца, – наказывала она, целуя каждого ребенка по очереди.

Крошка Генрих сидел на руках у няни: Аделиза была так слаба, что не могла сама удержать его. Агата протянула мягкую ладошку, чтобы взять ее за руку:

– Мама, мама.

Аделиза измученно закрыла глаза.

– Благословляю вас, – прошептала она. – Благословляю каждый день вашей жизни.

Потом она наклонилась, поцеловала крошечные пальчики Агаты, нежно сжала их, после чего направилась к кораблю.

Агата заплакала, как будто понимала, что мама больше не вернется, и этот плач как ножом полоснул по сердцу Аделизы. Вилл подошел и взял Агату на руки.

– Тихо, тихо, малышка, – успокаивал он ребенка дрожащим голосом. – Я с тобой и всегда буду с тобой.

Аделизу захлестнула такая невыносимая скорбь, что она не могла идти. Все это время Матильда стояла в отдалении, чтобы не мешать мачехе прощаться с семьей, но в этот момент ей пришлось броситься к ней и взять ее за руку, помогая взойти по широким сходням на корабль. Ноги Аделизы подгибались.

– Пойдемте, – подбадривала Матильда. – Осталось совсем немного. Держитесь.

Невероятным усилием воли Аделиза преодолела слабость и сделала еще несколько шагов. На палубе сильные руки подхватили ее и помогли добраться до весельной скамьи, откуда она могла видеть пристань. Оставшиеся слуги поднялись на корабль, команда пробежала по сходням, отдали канаты, и гребцы бодро заработали веслами, увлекая судно прочь от суши.

Аделиза не отрываясь смотрела на Вилла. Он все еще держал на руках Агату, а остальные дети окружили его плотным кольцом. Мальчики энергично махали ей и что-то кричали. Аделис вцепилась в свободную руку Вилла и тоже печально махала матери.

– Это похоже на предательство, – прошептала Аделиза, хотя и знала, что выбора у нее нет. С огромным трудом поднявшись со скамьи, она глядела на удаляющийся берег. Ветер раздувал паруса и волновал все расширяющуюся молочно-зеленую пропасть между кораблем и причалом. – О Господи! – застонала она и покачнулась.

– Мужайтесь! – Матильда подскочила к ней, помогла удержаться на ногах и слегка встряхнула. – Нельзя, чтобы в последний раз они видели вас упавшей без чувств или рыдающей. Вы были королевой при моем отце и остались ею в глазах вашего мужа. Не разочаровывайте его. Никогда не забывайте, что вы носите корону. Слышите? Никогда!