Разграничение между "живыми" и "застывшими" метафорами — это, по существу, вопрос о роли образа: насколько образ метафоры находится в фокусе внимания? Носитель языка понимает живую метафору только после того, как обратит внимание основному значению метафорически употребленных слов. Напротив, застывшую метафору он понимает, не обращая никакого внимания на основное значение этих слов.

Это различие можно отразить на диаграмме, приспособив для этой цели известный треугольник из книги Огдена и Ричардса [Ogden, Richards 1952]. Сначала идет "символ", т. е. произнесенное или написанное слово. Затем понятие, вызываемое в сознании слушающего, когда он слышит или читает это слово. Авторы указанной книги называют его "мыслью" или "референцией" Наконец, следует сам объект, к которому производится референция, — "референт" Одного треугольника достаточно для представления процесса понимания застывшей метафоры, идиомы или любого слова, используемого не в качестве живой фигуры речи.[67]

Процесс понимания живой метафоры более сложен и может быть представлен при помощи двух прилегающих друг к другу треугольников.

Таким образом, живая метафора не приводит нас непосредственно к тому значению, которое имеется в виду, а заставляет хотя бы на мгновение отвлечься на первичное значение. Напротив, застывшая метафора непосредственно ведет к тому смыслу, который имеется в виду, и первичное значение даже не приходит на ум.

В одной из предыдущих глав мы упоминали три вида значений, которые могут быть у слова: основное значение, производные значения и образные значения. В повседневном общении все эти три типа значений могут непосредственно передаваться при помощи слов, употребляемых в соответствующих контекстах. Однако бывают такие образные значения, которые не могут быть непосредственно переданы читателю или слушателю без того, чтобы ему сначала пришло в голову первичное, основное значение. Указанные переносные значения, зависящие от первичного значения слова, составляют основу для отнесения всех подобных фигур к разряду застывших. Так, когда Иисус говорит: "Я есмь истинная виноградная Лоза" (Ин 15:1), он намеренно пробуждает в сознании Своих учеников воспоминание о деятельности, которая в их культуре связывалась с виноградными лозами: уход за ними, подрезание их, сбор с них плодов и т. д. Они должны были сперва подумать о виноградной лозе в прямом смысле, прежде чем прийти к переносному значению. Носитель языка понимает живую метафору только после того, как уделит какое — то внимание первичному значению метафорически употребленных слов.

Напротив, застывшая метафора (подобно идиоме или любой мертвой фигуре речи) понимается непосредственно, без анализа первичного значения слова. Например, глагол "ломать" используется в переносном значении в застывшей идиоме "ломать голову" Употребляя данное выражение, носители русского языка не соотносят его общее значение 'напряженно думать' с первичным значением глагола "ломать" 'разбивать, разрушать'. Аналогично, когда мы используем застывшую метафору "ножка" стула, мы не думаем о ее первичном значении, то есть о ноге человека. Необходимое значение понимается непосредственно. То же верно и в отношении таких застывших метафор как горлышко бутылки, золотые волосы и т. п. Первичные значения указанных лексем не возникают в сознании носителя языка при употреблении таких выражений.

Как правило, носитель современного языка может различить, где живые, а где застывшие метафоры. Однако, когда аналогичные решения необходимо принять в отношении разнообразных метафор и сравнений, встречающихся в документе почти двухтысячелетней давности, — это совсем другое дело. Поскольку в нашем распоряжении нет носителей языка, может случиться, что метафора, которая для древнего автора была застывшей, покажется нам живой, если она не употребляется в нашем языке.

Поэтому в качестве средства, помогающего с большой степенью вероятности решить, является ли конкретная библейская метафора застывшей или живой, предлагаются следующие типы показаний контекста.

(1) количество образов, используемых в метафоре;

(2) порядок следования образов;

(3) нефигуральные лексические единицы, связанные в контексте с метафорическими образами.

Когда метафора состоит из ряда взаимосвязанных образов, это ясно указывает на то, что автор использует данные образы, чтобы передать сообщение в форме живой фигуры речи. Так, в Мк 2:21–22 говорится о новой ткани, о ветхой одежде, о том, как новая заплата оторвется от старой ткани, о еще худшей дыре; там также говорится о молодом вине, старых мехах, о том, как мехи прорвутся, вино вытечет, мехи пропадут. Такой ряд взаимосвязанных образов указывает на живую фигуру речи.

То же самое верно и в отношении Мф 9:37–38, где Иисус говорит о жатве, делателях и об их нехватке, о Господине жатвы и просьбе о делателях. Вспоминаются и другие очевидные примеры, такие, как притчи, рассказанные Иисусом, обсуждение Павлом Церкви в образе тела и его иносказание о Сарре и Агари в Галатам 4:21–31.

Если порядок следования образов является строго хронологическим или логическим, то это указывает на то, что перед нами живая фигура речи. В качестве иллюстрации такой образности приведем одно стихотворение Ф. И. Тютчева:

Вся последовательность описываемых событий в этом стихотворении основывается на естественном ходе природного развития листка дерева. В то же время данное описание метафорично, поскольку реально здесь подразумевается ход конкретной человеческой жизни. Все выражения стихотворения, уместные по отношению к листьям, отнесены к человеку. Из всего этого можно сделать вывод, что автор стихотворения автор намеренно использовал эти выражения в метафорическом значении, создав при этом живую метафору. Если бы это стихотворение надо было перевести на другой язык, эти образы следовало бы трактовать как живые образы и соответственно их переводить. Два примера последовательного появления образов в Новом Завете представляют собой притчи о плевелах (Мф 13:24–30) и притча о неводе (Мф 13:47–48).