— Молодец, Уолтен, — сказал босс Лапардье, — ты докопался до самого корня. Я говорил тебе, что мой французский нос чует жареное.

Детектив Уолтен ничего не ответил своему боссу. Стоял и попыхивал трубкой, потому что сожалел, что не может рассказать об этом деле своему другу и учителю мистеру Хилмсу, который, если верить газетам, недавно умер от передозировки кокаина.

— Ты, Уолтен, заслужил награду, — продолжал Лапардье. — Теперь этот фальшивый Рокфеллер после некоторого отдыха в тюремной камере, должен будет выйти на поле во втором тайме.

Детектив Уолтен продолжал молчать. Стоял и попыхивал трубкой, наслаждаясь душистым индийским табаком, а в голове крутились мысли, связанные с новым делом, которое на поверку выглядело покруче.

Прошло месяца три. Ховард в нашем гараже не появлялся, и я решил, что он по пьянке опять угодил в какую-нибудь неприятность. Очередной рабочий день катился к финишу, и в гараже я был один. Было даже как-то тоскливо, потому что Фурман застрял где-то на аукционе, а Квачёв ушёл к зубному врачу. Как вдруг ворвался Ховард, оживлённый и весёлый.

— Привет, Евгений! — с порога кричал Ховард, размахивая, видимо, только что купленным номером газеты «Бостон Глоб». — Читал? Этому артисту, Джону Рокфеллеру, за его проделки впаяли пожизненное заключение.

Газетные листы в его руках стали расти, вдруг заполнив пространство гаража, а буквы торопливо задвигались наподобие трудолюбивых муравьёв, торопясь сообщить эту новость миру.

— Ну не шуми зря, — откликнулся я, — он не будет сидеть так долго. Этот Рокфеллер в тюрьме напишет книгу «Как я защищал любовь», и под давлением защитниц прав человека его выпустят за примерное поведение.

В это время у входа в гараж, через который мы загоняли машины, появилась крупная женщина. Густые чёрные волосы, словно мантия прокурора, укрывали её плечи и спину, и в них в лучах заходящего солнца сверкали седые нити — серебряные звёзды преждевременного увядания.

— Где Фурман? — закричала женщина басом.

— Хоть бы поздоровалась сначала для приличия, — подумал я, но ответил культурно: — Задержался где-то на аукционе.

Это была одна из наших клиенток, которая всегда почему-то предпочитала иметь дело с Фурманом. Вечно она вляпывалась в какие-нибудь дорожные происшествия. Когда она уходила, то Фурман ей вслед говорил одну и ту же фразу: «Этой дамочке надо управлять не автомобилем, а швейной машинкой!» Её портрет часто появлялся на первой странице газеты «Бостон Глоб», поскольку она была председателем «Лиги защиты прав женщин». Её девиз: «Если женщина достойна стать членом Конгресса, то она достойна стать и автомехаником», только ленивый не повторял.

Когда женщина ушла, Ховард грустно произнёс:

— А знаешь, Евгений, это была моя бывшая жена.

Тут пришла очередь мне удивляться, а Ховард продолжал:

— Она хотела, чтобы я оставил работу в фирме «Железо, чугун и драгметаллы» и занялся домашним хозяйством, а также нянчил будущих детей, как этот артист Джон Рокфеллер. Теперь она командует целым батальоном женщин, потерявших надежду найти мужа, и, кажется, счастлива…

Я молчал, ошарашенный этим сообщением, а Ховард сразу переменил тему:

— Евгений, я к тебе вот по какому делу. У меня аккумуляторная батарея села — позабыл выключить свет. Подзарядить бы.

К этому времени мне уже доверяли самостоятельную работу, а потому получать стал больше и мечтал купить медальон, чтобы снова работать таксистом, как в Киеве.

— Прокатись по «хайвею» миль двадцать и будет полный порядок, — предложил я Ховарду.

— Пробовал, Евгений, не получается.

Открыл я капот его машины и спрашиваю:

— Ты когда менял аккумуляторную батарею?

— Не помню. Очень давно.

— Новую нужно ставить, — пояснил я авторитетно. — Поезжай пока в магазин «Автомобильный мир» и купи её, а я тем временем закончу эту машину и займусь тобой.

В общем, сделал я все работы на высшем уровне, закрыл гараж — Фурман так и не появился — и говорю Ховарду:

— Поехали в ресторан «Станция Виктория». Сегодня у меня день рождения, так что я угощаю.

— О’кэй, — отвечал Ховард, и мы поехали.

— Хотите, Гриша, я расскажу вам анекдот? Он, конечно, старый, с бородой, но очень актуален, и, как когда-то выражались в Советском Союзе, соответствует текущему моменту.

На лице у моего напарника появилась улыбка. Он уже привык, что я с серьёзным видом развлекаю его забавными историями, когда мне надоедает работать. Мы сидели в офисе на двоих, который нам с Гришей выделило руководство компании «Конус», расположенной в живописном рыбацком городке Глостер. Компания занималась проектированием примитивных коллекторов для разлива пластмасс в пресс-формы, хотя во всякой работе есть свои тонкости. В нашем офисе поместили три стола, и составили таким образом, что они походили на футбольные ворота, штанги и верхняя перекладина которых неожиданно стали пухнуть и опрокинулись на пол, не выдержав собственной тяжести. На поперечную перекладину поставили два компьютера, а в ящиках боковых столов мы поместили каталоги, чертежи и, вообще, что хотели.

— Так вот мой анекдот. Слушайте и мотайте на ус, потому что он касается непосредственно вас.

Гриша продолжал улыбаться, полагая, что это очередная шутка, а я начал свой рассказ: «Умирает старый армянин. Вокруг постели собрались дети, внуки, многочисленные родственники. Видно, что умирающий силится что-то сказать. Наконец, он выдавил из себя слово «берегите», один раз, другой. Все, конечно, кинулись к нему: «Кого беречь? Что беречь?» Больному, видимо, полегчало, и он уже внятно произнёс: «Берегите евреев, потому что когда побьют их, то начнут бить нас, армян».

— Напрасно, Гриша, вы так несерьёзно относитесь к моему анекдоту, — с наигранным возмущением заметил я в ответ на реакцию моего собеседника. — Ситуация в нём соответствует нашей. Перефразировав совет старого армянина, я могу рекомендовать, чтобы вы берегли меня. Когда меня не будет, то начнут бить вас, и от хулителей вы не сможете отбиться.

Я появился в компании «Конус» по рекомендации её президента, у которого когда-то начинал свою трудовую деятельность в Америке. Но, если в Киеве звонок директора в отдел кадров — «возьми Петю или Васю», решал вопрос сразу, то в Америке это было полдела или даже меньше. Начальник отдела два часа морочил мне голову, а потом потребовал рекомендации с предыдущего места работы. К счастью мой прежний начальник неожиданно оказался его дядей. Звонок дяди решил дело. Так я очутился в офисе, где находился старожил Гриша.

Боже, как переменчива жизнь в Америке. В Киеве на моём заводе проходили год, десять, и ничего не менялось. Казалось, что и Советский Союз просуществует тысячу лет. А здесь не прошло и месяца, как начальник отдела уволился. Ему повысили зарплату, но не настолько, как хотелось. На освободившуюся должность выдвинули сразу двух сотрудников. Создали, по примеру СССР, коллективное руководство.

Звали моих новых начальников Тим и Том. Тим был рослый молодой мужчина с могучими мускулами. Меня он называл — «маленький парень». Тим целый день что-то жевал, а в промежутках занимался гантельной гимнастикой. Однажды он показал мне эффектную фотографию в газете «Бостон глоб». Фотограф запечатлел Тима в спортивном зале, взметнувшим над головой огромную штангу. Рабочий день Тима начинался с того, что он со вкусом и знанием дела рассказывал о рекламных новостях, которые посмотрел по телевизору накануне вечером. Я, например, если смотрю спектакль или новости дня, то когда они перемежаются рекламой, иду пить кофе. Создавалось впечатление, что Тим делал наоборот.

Том был куда интеллигентней. Во-первых, он много читал, даже в рабочее время. Всегда у него можно было видеть какой-нибудь «бестселлер», на мягкой обложке которого художник изобразил полураздетую красотку или целующуюся парочку. Внешне он был очень импозантный: белокурый, широкоплечий. Девушки сохли по нему, поэтому полдня он вынужден был проводить на телефоне. Сам он никогда никому не звонил, девушки звонили ему. Конечно, и Тим, и Том не любили эмигрантов и евреев. А кто их любит? Но вели они себя вполне политкорректно. В Америке попробуй скажи что-нибудь в адрес евреев, афро-американцев, «голубых» или ещё кого-нибудь — по судам затаскают, костей не соберёшь. В общем обстановка вокруг меня была почти идиллической, и вдруг всё переменилось.