— У нас долго бы не полежал — украли бы. Я, Петя, в советское время, года три работал бригадиром на стройке. На стройке все воруют. Но когда воровали гвозди, доски или олифу, я закрывал глаза — остановить «несунов» было невозможно. Но один повадился тащить дверные полотна — вещь дорогую и дефицитную. Решил я его проучить. Ездил он домой обычно на электричке; и вот когда он пошёл покупать билет, прислонив дверное полотно к дереву; я тут как тут и дверь переставил. Вернулся он — туда, сюда, а двери нет. Поезд уже подходит, а рядом куча вывороченных из земли булыжников лежит — ремонт шёл привокзальной площади. Сунул он один в кулёк и вскочил в поезд. На следующий день я его спрашиваю: «Николай, что с булыжником-то будешь делать?» — Он и отвечает: «А вместо точила — ножи точить». Не мог человек с пустыми руками домой прийти.

Адам Карлович закончил свой рассказ и стал давать указания куда ехать дальше. Целью их поездки был китайский буфет, о существовании которого Пётр Сергеевич не подозревал, но Адам Карлович очень хвалил, и куда он собирался пригласить гостей, чтобы справить поминки по Григорию Самойловичу. Вскоре они добрались до широкой площади, которую полукругом окаймлял ряд зданий и на одном из них бросалась в глаза надпись большими красными буквами: «Императорский буфет».

Они очутились в зале, столь необычно растянутом в длину, будто кто-то специально сплющил его с боков, чтобы он вытянулся в другом направлении. Неожиданно, как из-под земли, перед ними возник официант: неопределённых лет китаец в чёрных брюках и белой рубашке, на которой траурным пятном чернел галстук-бабочка. Лицо китайца абсолютно ничего не выражало; он стоял и обозревал то, что можно было увидеть в просвете между фигурами Петра Сергеевича и Адама Карловича. Пётр Сергеевич, в свою очередь, смотрел на белую рубашку официанта и старался угадать, когда он одел её в первый раз — сегодня утром или на прошлой неделе; но в зале горел тусклый свет и определить это было сложно.

Когда Пётр Сергеевич сказал, что им нужно помещение, чтобы собрать человек двадцать гостей, официант исчез и вместо него, как в китайском театре, возникла маленькая, похожая на фарфоровую девочку, китаянка, которая провела их в продолговатую комнату без окон. Адаму Карловичу помещение понравилось, а фарфоровая девочка пояснила правила, которые действуют в китайском буфете и, возможно, на всей территории китайского государства: каждый посетитель должен заплатить 15 долларов за вход, а потом может сидеть сколько душе угодно и скушать столько китайской пищи, сколько сумеет осилить.

Адам Карлович стал задавать множество вопросов, которые Пётр Сергеевич усердно переводил. В частности, его интересовало — можно ли принести с собой вино. Фарфоровая девочка разрешила. Вообще она всё объясняла очень толково и обстоятельно, но Адам Карлович дёргал Петра Сергеевича за рукав, нетерпеливо спрашивал что она говорит, торопился с новым вопросом, не давая дослушать до конца ответ на предыдущий; и Петру Сергеевичу было трудно одновременно выслушивать двоих. Фарфоровая девочка даже стала сердиться, так как разговор, в силу этих обстоятельств, проходил несколько сумбурно. И тут Пётр Сергеевич совершил оплошность: он спросил фарфоровую девочку нужно ли сейчас дать задаток. Фарфоровая девочка подтвердила — крайне желательно. Адам Карлович, уловив знакомое слово, начал выговаривать Петру Сергеевичу: «Я просил тебя, Петя, быть переводчиком и только». Пётр Сергеевич пытался возражать, что таков порядок, но не убедил Адама Карловича, а денег у того с собой не было.

В конечном итоге всё решилось благополучно, и тогда Пётр Сергеевич попросил: «Адам Карлович, заедем на несколько минут в продуктовый магазин. Это тут рядом». Они так и сделали, и Пётр Сергеевич действительно быстро справился с порученным ему Софьей Антоновной делом; но когда он уже направлялся к кассе, к нему подошёл Адам Карлович. В руках у него была половина арбуза. Сочная красная мякоть арбуза смотрела на Петра Сергеевича и, казалось, сейчас начнёт выстреливать чёрными косточками в снующих рядом покупателей. — «Петя, — сказал Адам Карлович, — одолжи мне пару долларов. Я хочу жене сделать подарок».

Но вот, наконец, все дела были сделаны. Пётр Сергеевич отвёз Адама Карловича, а потом и сам поехал домой. Он остановил машину, нажал кнопку, автоматически открывающую багажник, и уже хотел выйти, чтобы забрать купленные продукты, как вдруг увидел что-то на полу. Посторонний предмет удивил его: Пётр Сергеевич никогда не позволял себе бросать что-либо на пол в машине. Предмет был похож на одну из тех скоб, которые Пётр Сергеевич и его товарищи делали в детстве из толстой алюминиевой проволоки, чтобы стрелять из рогаток по воробьям, а иногда и по окнам соседей. Пётр Сергеевич поднял предмет, но это была не алюминиевая скоба, а бумажная. Какую-то бумажку свернули плотным жгутом, а затем аккуратно согнули в виде скобы, чтобы уменьшить её объём. Пётр Сергеевич развернул бумажку и увидел чек, который Адаму Карловичу выдали за купленную половину арбуза. На обратной стороне чека корявым почерком Адама Карловича была выведена надпись — «поминки», а ниже, — нарисованный небрежными штрихами, двойной портрет, какие бывают на медалях или монетах. — «Эва, — сказал себе Пётр Сергеевич, — да это Григорий Самойлович в профиль». Рядом было изображение какой-то незнакомой ему женщины.

На свете встречается категория общественных людей, которым до всего есть дело, у которых много знакомых и которые всегда всем нужны. Но Пётр Сергеевич был другой человек — знакомых имел мало, и вспоминали они о его существовании только в случае нужды. Возможно, он не совсем удачно выбирал их, но это не всегда зависит от нас.

Прошло всего два дня, когда Адам Карлович позвонил ему снова:

— Петя, я решил все вопросы, связанные с китайским буфетом. Ещё раз напоминаю: жду тебя там 11 августа, в среду, в семь часов вечера и обязательно с супругой. Рад буду с ней познакомиться. Покушаете вкусно и будет что выпить.

Пётр Сергеевич ответил, что всё это неплохо, но повод не очень весёлый. На что Адам Карлович со смешком сказал такую фразу: «А знаешь — он не собирался умирать». А затем голос Адама Карловича стал более деловитым, и между ними произошёл такой диалог:

— Петя, я тебе напоминаю, что завтра, в четверг, на два часа дня мне назначена встреча с адвокатом мистером Велчем. Надеюсь ты опять поможешь мне в качестве переводчика.

— По-моему четверг сегодня.

— Нет, сегодня среда.

— А я думал, что среда была вчера, потому что в среду мне нужно было встретиться с автомехаником, чтобы отремонтировать машину. Я и ездил к нему вчера утром; машину мне починили и никаких возражений у механика не было.

— Петя, у тебя есть календарь.

— Нет.

— Хорошо, я разыщу свой календарь.

Тут наступила некоторая пауза в разговоре, потому что Адаму Карловичу понадобилось время, чтобы найти календарь.

— Петя, всё правильно. Сегодня — среда, а вчера был вторник.

— Нет, вторник был позавчера, и во вторник мы с Софьей Антоновной везли кошку к ветеринару.

— Как же нам всё-таки выяснить истину?

— Я думаю, что надо позвонить в Белый Дом. Там всё знают.

— Подожди, Петя. Я сейчас всё узнаю и позвоню тебе.

Неизвестно звонил ли Адам Карлович в Белый Дом, но через какое-то время раздался телефонный звонок:

— Петя, ты был прав. Жду тебя к двум часам около моего дома.

Они подошли к большому четырёхэтажному зданию и хотели было открыть парадную дверь, как их окликнул какой-то человек в рабочей одежде. — «Лифт не работает, а парадный ход закрыт», — сказал этот человек с такой радостной улыбкой, как будто сообщал чрезвычайно приятную новость. Адам Карлович и Пётр Сергеевич обошли здание, чтобы воспользоваться запасным ходом. Адам Карлович подёргал ручку двери, отпирающую мощный французский замок, но она не поддавалась. Ручку, видимо, заело, и они долго топтались перед закрытой дверью. В конце концов, Адам Карлович справился с трудной задачей, и они вошли в подъезд.