Да, было кое-что еще…

Какая-то важная деталь, которую нужно было вспомнить. Надежда нахмурилась — что-то она упустила из виду. Но мысли ускользали, остатки сна уходили прочь, оседая каплями остывшего пара на прямоугольнике зеркала.

Кроме нее, в зеркале отражалась противоположная сторона ванной — можно было рассмотреть вторую дверь, выходящую в грязный темный тамбур, отделенный от кухни черными шторами. Пару раз она заглядывала туда — небольшое пространство, заваленное разными мешками и бесформенными пакетами. Кроме двери, соединяющей тамбур и ванную, было еще две. За ними находились пыльный омшаник, да сырой погреб — наскоро осмотрев помещения, Надежда удовлетворила свое любопытство, и больше не обращала внимания на сквозняк, что слегка покачивал шторы, отчего казалось, что за ними кто-то прячется.

Наскоро вытершись, Надежда накинула халат, и толкнула дверь, выбираясь в холодную сырость кухни. И только подойдя к столу, за которым дремал Сергей, она поняла, наконец, что не давало ей покоя — там, во сне, она упала на мостик, и ощущая сильную боль в спине, повернула голову. Прежде чем сон ушел, растворился гулким эхом ее крика, она успела увидеть существо, что плотоядно ощерилось клыками, проржавевшие стыки плит, и свое отражение в воде.

На темной глади покачивались листья, и островки ряски не давали толком рассмотреть отражающееся небо с темными прожилками туч, неровный край мостика, угрожающий силуэт существа, стоящего на нем, и, конечно же, испуганное лицо Надежды.

Вот только лицо, которое она увидела в воде, было совсем непохожим на ее лицо. Там, во сне, все оказалось совсем не таким, как на самом деле — в воде отражался совсем другой человек. Она увидела молодую прекрасную девушку.

И как ни странно, этой девушкой была она сама.

Шум провожающих стих, и пассажиры, пройдя таможенный контроль, потянулись гуськом к выходу из аэропорта. Сергей в последний раз оглянулся, Надя стояла в толпе, и махала рукой. Ее серый платок, выделялся сумрачным пятном на фоне пестрой разношерстной публики.

Самолет стоял на взлетной полосе, словно ожидая, когда, наконец, Сергей соблаговолит занять свое место. Маленький самолетик, в котором чудилось что-то до одури знакомое, терпеливо поджидал его. Сергей заторопился, потерял из виду фигуру жены, взошел, точнее, вбежал по трапу (насколько позволяли больные ноги), протиснулся сквозь узкую щель, залезая вовнутрь.

— Проходите, пожалуйста, посадка заканчивается — стюардесса, скривила некрасивое личико, пытаясь оставаться более-менее вежливой, и при этом скрыть свое раздражение нерасторопным пассажиром. Сергей послушно проковылял на свое место, и вытянулся в неудобном кресле.

(Хей-хо, парень, что-то будет — хотелось бы надеяться, что этот полет не станет для тебя последним…)

Рядом на сиденье опустился сухой, юркий старичок, показавшийся Сергею знакомым. Он обвел салон настороженным взглядом — толстая мамаша с дочерью, мужчина с ноутбуком на коленях, что-то яростно отбивает на клавиатуре, старуха в старинном, драповом пальто, одетая не по погоде тепло, а далеко впереди, из-за кресла выглядывает чья-то широкополая шляпа. Владелец шляпы, очевидно, втянул голову в плечи, из-за чего казалось, что кто-то просто забыл головной убор на подголовнике кресла.

Больше в самолете не было никого, что весьма удивило Сергея. Про себя он отметил, что никогда ему еще не доводилось летать в столь маленькой компании пассажиров, таких же покорителей неба, как и сам Сергей.

(Семеро включая тебя, и как ты считаешь, что ждет всех вас? Совершенно верно — смерть!)

Сергей вздрогнул, услышав в голове такой знакомый голос. Голос детства. Голос, который уходил не надолго, вытесняясь здравым смыслом, и возвращался снова, неся в себе страх и боль старых воспоминаний.

Он опустил глаза — нога уже почти не болела. Серый гипс надежно сковал изломанную, исковерканную плоть. Оставалось только ждать.

(Ждать своего часа…)

Такой вот подарок — напоминание о славно проведенных часах внутри колодца, люк с которого похитили охотники за металлом.

Новый Год, встреченный в адски холодной утробе. Обледеневшая кирпичная кладка перед глазами, переломанные ноги и ребра, тупая боль в замерзающем теле, и мысли о смерти. Да, еще голос в голове:

— Сережа, ты, надеюсь, не забыл про своего старого верного друга. Ну как же, вот я — ты отлично знаешь, кто любит тебя больше всех, и готов находится рядом и днем и ночью (но лучше конечно все-таки ночью, не так ли?). Это я существо-которое-живет-в-шкафу. Это мой голос ты ждешь, каждую ночь, внутренне надеясь, что не услышишь, это мой голос царапает мозг, пытаясь упорядочить твои никчемные мысли. Это мои руки тянутся к тебе во тьме, чтобы нащупать нежное тельце. Да, это я…

— Иди к черту, тварь — процедил сквозь зубы Сергей, заставив соседа-старичка поднять брови в немом удивлении.

— Что вы сказали? — старичок заинтересованно скользнул взглядом по гипсу, словно примеряя проклятые оковы на себе.

— Ничего… — прошипел Сергей, внезапно ощутив приступ боли.

Старичок согласно закивал головой, пытаясь не вызывать раздражения в случайном собеседнике. Подумав секунду, он протянул свою сухую ручку:

— Семен Степанович.

Сергей очумело смотрел на насмешливую улыбку соседа. Ну конечно же — это тот самый старикан, что купил их старый дом. Но каким образом он оказался здесь?

— О, не берите в голову — старик ухмыльнулся, обнажив коричневые зубы. — Рано или поздно мы все попадаем на этот рейс, кому как не вам знать об этом?

— Что здесь происходит? — ошарашено пробормотал Сергей, совершенно сбитый с толку странным стариком.

Старик все так же насмешливо кивнул головой, не сводя пронзительного взгляда.

— Однако, мой милый друг — продолжил он, внутренне наслаждаясь недоумением собеседника. — Главное вовсе не то, что здесь делаю я, гораздо больше нас всех (на последних словах старик повысил голос, акцентируя внимание Сергея на том простом факте, что кроме них двоих, в этом треклятом самолете находились и другие пассажиры), повторяю нас всех, интересует другой вопрос — что здесь делаете вы, любезный?

Старик смешно наклонил голову вбок, словно китайский болванчик, у которого заклинило шарнир.

— Насколько понимаю я, ваше время еще не пришло, мой юный друг, хотя кто знает, кто знает… — старик зашелся мелким противным смехом, переходящим в кашель.

Сергею стало неприятно, и он отвернулся, чтобы не видеть назойливого старика (какой-то ненормальный старикан, просто псих, похожий на того деда, что купил у них старый дом, и даже не совсем-то и похож — вовсе не тот благообразный старичок…).

— Сережа, Сереженька…

Тонкий заунывный голос прошел по салону, навевая полуночную тоску по старым временам, когда можно было опрокинуть рюмку-другую водки, выйти в магазин за хлебом в одной легкой курточке (благо недалеко), пройтись по заснеженному двору, подняв голову в небеса, любуясь яркими бриллиантами звезд, по пути нырнуть в подвернувшийся колодец, у которого неизвестные стащили люк, переломать ноги о торчащие со дна колодца обледеневшие вентили, и замерзать, встречая Новый Год, в компании скользких скоб, торчащих из стены, пытаясь из последних сил выбраться наружу, зная, что никто не услышит и не придет на помощь.

(Славные были деньки, не так ли?)

Сергей зажмурился, и закрыл руками уши, пытаясь заставить замолчать тусклый голос.

Легкий ветерок прошелся по самолету, на миг, забравшись под одежду, воткнулся прямо в тело мелкие холодные иголочки мороза.

(Совсем как тогда, пару месяцев назад, приятель)

Сергей открыл глаза — тонкая нить паутины вибрировала перед самым носом. В салоне не было никого — только он и пассажир в шляпе, все также сидящий впереди.

Исчез старик-сосед, пропали остальные пассажиры. Гул самолета стал тревожным, действовал на нервы, к нему добавилось какое-то потрескивание, шорох.