Существо радостно взвизгнуло и начало протискиваться в образовавшееся отверстие. Оно тянуло свои мерзкие лапы, приближаясь к Маше. Та отпрянула и уперлась спиной в холодную стену, выложенную из огромных каменных блоков.

Теперь она оказалась заточена в этом прямоугольном помещении, и ей некуда было бежать. Существо уже почти полностью протиснулось в каморку, и теперь Маша знала, что секундная стрелка на маленьких наручных часах отсчитывает последние секунды.

(Крошка, постарайся насладиться этими прекрасными мгновениями, ведь это теперь единственное, что осталось у нас, не так ли?)

Существо взревело и бросилось на Машу. Она снова оказалась в его объятиях. В глазах померкло, и она обреченно застыла, ожидая конца.

— Черт, малышка, да это же всего-навсего сон, просто дурной сон, вот сейчас ты проснешься, и все будет хорошо. Ну, давай же, проснись…

Тихий голос умолял, раздаваясь где-то в голове девочки. Существо не могло слышать его, но, тем не менее, ослабило хватку. Маша попыталась проснуться, но у нее ничего не вышло. Она открыла глаза, ожидая увидеть все, что угодно, кроме этого проклятого места, но все равно оказалась в темной каморке, наедине с мерзкой тварью, которая собиралась задушить ее в своих ослизлых объятиях.

На мгновение стены поплыли, словно плавилась пластмасса на проволочном каркасе манекена, затем все снова встало на свои места. А еще голос тихонько шепнул девочке Маше:

— Давай крошка, выбирайся отсюда, ради всего святого, выбирайся…

Маша, что есть силы, оттолкнула существо, и прыгнула в щель, продираясь сквозь острые обломки щита, чувствуя, как в тело впиваются занозы. Она стремилась вперед, к свету. Существо сзади взвыло, и бросилось за ней. Девочка выскочила из погреба, и повернула налево, запуталась в шторах, после чего вырвалась из плотной ткани, чуть не задохнувшись от пыли.

(Это дом, этот чертовый дом — он тянет к тебе свои лапы, и существо лишь верный исполнитель его воли…)

Она выбежала из кухни и снова повернула налево — на этот раз к лестнице.

(Боже, как много на ней ступенек!)

Где-то позади, догоняло существо, чтобы утащить назад, в темный погреб. Маша бежала, отсчитывая ступеньки, спотыкаясь, хватаясь руками за шатающиеся перила. Она выскочила на лестничную площадку и бросилась к дверям, ведущим прочь из этого проклятого дома.

(Закрыто!!!)

Что же происходит, черт возьми! — Маша точно помнила, что не закрывала двери. Тогда кто же сделал это?

Чудовище, что ждало ее в лесу, прячась за вековыми соснами?

Или неизвестный музыкант, со смазанным лицом?

А быть может это одно и то же существо, которое неведомым образом перемещалось по дому, проникая сквозь щели, одновременно поджидая ее на улице, прячась за бронзовой рыбой фонтана, и извлекая печальные ноты осени из разбитого пианино, которому совершенно не нужен тапер?

Существо уже было совсем близко. Оно недовольно пыхтело, перепрыгивая через ступеньки, бормоча непристойности. Еще немного и оно догонит ее…

Маше ничего не оставалось, как бежать, не останавливаясь дальше. По лестнице ведущей наверх. Туда, откуда притащило ее существо — в огромную залу, освещенную тысячей свечей, и где играет черное пианино, становясь, то новым и сверкающим лаком, то хрипящим и умирающим от старости.

Она в который раз пробежала мимо зеркала, уже ни обращая внимания на отражение.

(На самом деле она уловила краем глаза, какое-то движение за стеклом, но это было уже неважно…)

Девочка бежала по коридору, который удлинялся на глазах. Она пробежала детскую и библиотеку. Пробежала мимо множества дверей, которых никогда не было в этом коридоре, да и сам коридор то поворачивался, то поднимался вверх, становился вдруг настолько узким, что приходилось протискиваться, продвигаясь боком, лишь бы только не оставаться на месте.

Когда Маша остановилась, она поняла, что совершенно не представляет себе, где находится. Коридор стал огромным и извилистым. Шлепающие шаги существа остались позади, и можно было перевести дыхание.

Пустой коридор, и тысячи дверей. Слева и справа. Они были одинаковые — потемневшие от времени, с причудливыми ручками, с множеством завитушек, отлитыми из бронзы. В некоторых из них торчали ключи в замочных скважинах. В некоторых нет.

Маша толкнула первую попавшуюся дверь. Та раскрылась. За ней оказался другой коридор — копия предыдущего. Девочка пошла во нему, пытаясь найти выход из дома. Коридор закончился дверью. Маша толкнула ее, уже заранее зная, что увидит за ней.

— Коридор, детка, еще один гребаный коридор…

Голос в голове стал другим. Неприятным, причмокивающим.

(Оно жует глину — поняла, дурочка?)

— Ну, давай, девочка, попробуй-ка найти выход…

Маша ходила по коридорам, с ужасом понимая, что навеки обречена теперь, оставаться здесь. Она шла до тех пор, пока отчаяние не навалилось жадным потным зверем, заставляя усесться прямо на пол. Легкий ветерок прошелся по коридору, и сменился торжествующим хохотом.

Пространство сжалось, словно нечестивая рука существа сжала его, как лист бумаги, и девочка Маша проснулась…

Проснулась на холодном полу. Мария Сергеевна открыла глаза — похоже, она во сне выбралась из теплой кровати, и пол ночи бродила по дому, пугая привидений, которые наверняка водились в этом чертовом логове.

Чья-то тень упала на нее, и она услышала, до боли знакомый голос:

— Мама, с тобой все в порядке?

Мария Сергеевна подняла голову, и увидела склонившуюся над ней дочь. Как оказалось, она сидела на полу, на лестничной площадке, прислоняясь к дверям, ведущим в прихожую. Мария Сергеевна поднялась, и выдохнула, с трудом шевеля пересохшими губами:

— Воды…

Это была ее первая и последняя ночь в этом доме.

На Рождество Надежда запекла в духовке огромную индейку. Сергей суетился, расставляя посуду. Они праздновали вдвоем. Родители жены наотрез отказались отмечать праздник в их новом доме (на этом настояла Мария Сергеевна). Встречать же Рождество у тестя с тещей, Сергей отказался сам — слишком уж сильны были воспоминания о Новогодней Ночи, проведенной в каменном плену колодца.

Несмотря на это, Сергей чувствовал себя просто великолепно. Почему-то ему казалось, что назойливая теща больше не сунет свой любопытный нос в его дела.

(Толстая стерва подавилась пряником, который оказался слишком велик, для ее рта…)

Что же — они вполне сами способны разобраться между собой, как любящие супруги.

Надя достала индейку, и Сергей почувствовал, как рот наполняется слюной. Запах был просто отменный!

На столе уже ожидала бутылочка вина для Надежды, безалкогольное пиво для него самого, салаты и нарезанный ломтиками балык. Все, что нужно двоим, для встречи праздника в узком семейном кругу.

Надежда отрезала аппетитную ножку, и Сергей впился зубами в сочное мясо. Жена с задумчивой улыбкой следила за ним. Она подняла бокал:

— С Рождеством…

Сергей отложил ножку, и потянулся за стаканом:

— Умгу… — он отпил пиво и продолжил заниматься индейкой.

Надежда поставила бокал на стол. Ее мысли роились, как осы, она прочистила горло, не зная как начать разговор. Рождество самое подходящее время, чтобы расставить все точки.

— Сереж… — Надежда мялась, собираясь с мыслями. — Я хочу серьезно с тобой поговорить.

Сергей отпил вина из ее бокала, и недоуменно посмотрел на супругу, затем вытер руки салфеткой, лежащей рядом, и состроил официальную гримасу.

Надежда проводила глазами бокал с вином, (первые годы их семейной жизни чередовались битьем посуды и пьяными скандалами мужа, сейчас же она не препятствовала тому, чтобы Сергей позволял себе немного спиртного, но каждый раз настороженно вспоминала, как Сергей входил, пошатываясь в дом, и его мутные глаза излучали бесшабашное веселье), и замялась.

(Черт, как же тяжело, начинать этот разговор…)

— Сереженька, я тут подумала, и решила, что нам нужно серьезно обсудить один вопрос…