Он забирался на чердак, словно альпинист на горную вершину, тянулся изо всех сил, отталкивался ногами от стены, подтягивался, упираясь локтями, вползая в благословенную полутьму чердака, где пахнет пылью и птичьим пометом.

Ну что же, парень, ты своего добился. Хочется надеяться, что оно того стоило, и награда, которую получает смельчак, прошедший все испытания, окажется достойной потраченных усилий.

Сергей упал на пол, и хрипло рассмеялся.

(Еще немного и пришлось бы вспомнить про славные деньки, проведенные на больничной койке, и это в лучшем случае, поверь парнишка-Сергей)

С трудом поднявшись, (тут же заныли ноги), Сергей выглянул из проема на улицу. От высоты сразу закружилась голова. Схватившись за косяк, Сергей поспешно отпрянул.

Черт, как же теперь спускаться вниз?

(Попробуй поискать старые простыни, чтобы свить веревочную лестницу, повелитель чердаков и подвалов, славный покоритель колодцев, Сергей Жданов — первооткрыватель различных мест, куда не особо-то стремятся попасть обычные серые людишки, предпочитающие адреналиновой жажде чего-то нового и неизведанного диванный покой у телевизора…)

Впрочем, пустяки — главное было сделано. Сергей забрался наверх, а путь вниз, как-нибудь отыщется сам. В конце концов, спускаться всегда легче, чем карабкаться вверх, и поэтому пора отбросить все сомнения, и заняться, наконец, тем, ради чего попал сюда.

Да, именно так. Сергей в последний раз оглянулся — прямоугольник света казался выходом в рай, там остался такой привычный мир, а впереди его ждала насквозь пропахшая пылью неизвестность, что так давно манила к себе.

Сергей улыбнулся в последний раз, и шагнул в темноту…

Надежда подрулила к больнице. Сообщив мужу, что едет к матери, она немного слукавила — Надежда и в самом деле собиралась навестить родных, но только после того, как посетит женскую консультацию.

Заглушив двигатель, она откинулась на сиденье. Две черточки на полоске теста, оказались достаточным основанием для визита в гинекологию, тем более теперь, когда третий месяц подряд можно было не обводить кружочком числа на карманном календаре, самое время навестить своего доктора.

Женская консультация располагалась в двухэтажном здании, стоящем отдельно от основного корпуса больницы. Старый, дореволюционной постройки дом из красного кирпича, казалось, только и ждал, чтобы какая-нибудь опростоволосившаяся красавица заглянула под сырые своды, и там, в очередной раз убедиться в том, что черточки на полоске не соврали, и очень скоро наступит время перемен.

Вздохнув, Надежда выбралась из машины (очень скоро детка, это простое действо превратится для тебя в настоящий акробатический номер, толстая ты дура), и с силой прихлопнула дверь.

Поднимаясь по щербатым ступеням крыльца, Надежда с тоской представляла себе неприятную процедуру у гинеколога. Проклятое кресло, в котором придется сидеть, широко расставив ноги, между ними будет с нарочито-безразличным видом копаться доктор. Свет лампы, прикосновение холодных инструментов, брр…

Толкнув высокую дверь, Надя вошла в полутемный коридор. В отделении было безлюдно. Там, где должны были сидеть на скамейках вдоль стен многочисленные посетительницы, и деловито сновать медсестры, не было ни кого. А еще свет — тусклый, мертвенный, словно это заведение было призвано не способствовать появлению на свет новой жизни, а наоборот — всячески мешать, давить суровой атмосферой и показной строгостью все робкие попытки хоть как-то расшевелить это царство скорби и тишины.

Надежда шла по коридору, рассматривая таблички, пытаясь найти кабинет гинеколога. С тех пор, как она в последний раз была здесь, многое изменилось, и теперь она с недоумением поняла, что совершенно не представляет, куда идти.

Все было не так. Вернее почти все. Запах остался тот же — зловонная смесь фурациллина и хлорки. Остались неизменными кое-как побеленные стены, выкрашенные до половины зеленой краской, и покрытые пылью молочные, стеклянные шары под потолком. Все остальное оказалось каким-то нереальным. Словно кто-то нарочно перепутал таблички, развесил по стенам странные плакаты (на одних животрепещуще были расписаны ужасные последствия венерических болезней, на других с непонятной изощренностью смаковались фото различных кишечных паразитов, не говоря уже про плакаты, на которых рассказывалось про ужасы туберкулеза, и прочих не менее отвратительных болезней), словом сделав несколько шагов по коридору, Надежда поневоле призадумалась о том, что неплохо было бы выскочить ненадолго на улицу, вдохнуть свежий воздух и направиться прямиком к машине, чтобы никогда больше не заглядывать в эту странную обитель.

Ну-ну, детка, это все отговорки. Все больницы одинаковы, словно их придумал один и тот же человек. И даже стеклянные двери, замазанные белой краской — это всего лишь дань традиции, не более. Не стоит забивать голову разной чепухой, и неплохо найти кого-нибудь, кто смог бы подсказать, где находиться кабинет нужного доктора.

Чуть дальше, коридор заканчивался большой, в пол стены, стеклянной перегородкой и потемневшей деревянной ширмой под ней. Огромное слово "Регистратура" словно повисло в воздухе, мерцая алыми буквами. Между перегородкой и ширмой находилась щель, достаточная для того, чтобы можно было получить больничную карточку из руки медсестры, которая находилась за стеклом. Надежда подошла к перегородке. В этом конце коридора было еще темнее, только шары под потолком отбрасывали неровный свет, подсвечивая надпись, отчего та казалась еще более тревожной.

Сидевшая за перегородкой медсестра была занята делом. Она что-то черкала в простой тетрадке, не обращая внимания на Надежду, всем своим видом демонстрируя, что кто бы сейчас ни подошел к ней, он мог катиться ко всем чертям со своими проблемами, поскольку дело, которым была занята медсестра, являлось настолько нужным и важным, что все претензии посетителей этого чудного заведения по сравнению с ним, были просто ерундой.

Надежда негромко кашлянула. Никакого эффекта.

Толстые линзы в темной пластмассовой оправе поблескивали в неровном свете, и губы медсестры, покрытые слоем кроваво-красной помады, казались двумя огромными пиявками. Они пошевеливались, словно их хозяйка пыталась бормотать под нос, но изо рта не доносилось ни звука.

Вообще тишина, царящая в отделении, была похожей на тишину старинного склепа. Не хватало только запаха тлена, но его с успехом заменяли больничные ароматы.

Надежда кашлянула громче.

Медсестра подняла голову. Ее глаза за линзами очков были похожи на два чернослива. На мгновении Надежде показалось, что медсестра сейчас проткнет ее взглядом.

— Да? — Голос медсестры оказался до отвращения скребущим, словно она нарочно тренировалась, стараясь сделать его как можно более непривлекательным.

— Здравствуйте… — Робко поздоровалась Надежда. — Мне нужно на прием к доктору.

Медсестра продолжала буравить ее черносливами глаз. Время словно застыло в полутьме коридора, оставшись кровавой надписью над головой Надежды.

(Придется немного подождать, детка, пока доктор сможет принять тебя. Совсем чуть-чуть — вечность, или две, хе, хе…)

Наконец медсестра опустила голову, и Надежда почувствовала странное облегчение. Все время, пока медсестра пялилась на нее, она чувствовала себя, словно нанизанное на иголку насекомое.

Медсестра протянула ей квадратную картонку.

— Первый кабинет — прокаркала она. Надежда вздрогнула, когда ее пальцы соприкоснулись с рукой медсестры. Словно сухая веточка — подумала Надежда, — как будто гребаная мумия тянула сейчас свои пальцы, чтобы

(схватить, вцепиться покрепче…)

прикоснуться, на миг ощутить биение жизни, вспомнить, каково это… быть живым.

Чертово место. Надежда выхватила картонку. На ней простой шариковой ручкой была изображена жирная, синяя единица. Не то номер кабинета, не то номер в очереди, которыми обычно полны все больничные заведения.