(И не совать свой любопытный нос, в проход, отгороженный пыльными шторами…)

И да прибудет в тебе уверенность в завтрашнем дне. Вот так вот, крошка…

Весна ворвалась в их размеренную жизнь. Забросала грязью, что осталась от стаявшего снега, растопила душу, ожиданием теплых деньков.

Солнце жарило так, что от остывшей земли поднимался легкий дымок. Сергей, глупо улыбаясь, выключил осточертевший своим гудением обогреватель. Потрескивали обои на остывающей стене, и Надежда в который раз, с тоской представила себе грядущие хлопоты по приведению комнаты в божеский вид.

Сергей вышел на крыльцо, счастливо потягиваясь, подставив лицо скупым лучам солнца. Зима ушла, забрав с собой тоскливое оцепенение, ожидание чего-то дурного. Весна — его время. Еще немного, и все будет в порядке. Нужно немного… подождать, и тогда все проблемы уйдут, осядут пеной в пивном бокале, растворятся, сгинут ко всем чертям.

Теперь, когда чертово снежное покрывало растаяло, и весна обнажила землю, можно будет пройтись хозяйским взглядом по двору, прикинуть что к чему, и начать, наконец, наводить порядок.

"Москвич" тоскливо стоял во дворе, всю зиму покрытый одеялом из снега. Теперь же он искрился на солнце, словно предлагая хозяину прокатиться, благо погода позволяла немного отвлечься от казавшегося бесконечным, зимнего сплина.

Сергей деловито попинал ногой шины автомобиля, после чего пожал плечами и оставил колымагу в покое. В конце концов, это не его забота, следить за тещиным подарком. Пускай Надежда сама возится с машиной.

От калитки и до самого дома, стаявший снег оставил одно сплошное болото. Грязи было столько, что впору было надевать резиновые сапоги. Вообще весна свалилась, как снег на голову — Сергей улыбнулся удачному каламбуру. Ничего — еще пара таких деньков, и от зимы останутся только воспоминания.

Природа ожила, заиграла невесть откуда взявшимися цветами. Словно на блеклый, выцветший холст, вылили ведро краски, и размазали затем небрежными движениями кисти. Зачирикали воробьи, до сей поры, ютившиеся под крышей, зимуя молчаливыми клубочками пуха.

Сергей пошел по тропинке вдоль дома. Местами штукатурка отвалилась, явив красный облупившийся кирпич. Оконные рамы облезли, краска свисала лохмотьями, теперь придется долго скоблить ее щеткой, чтобы можно было покрасить окна. Забор местами покосился, безупречная ранее прямая, превратилась в причудливую кривую — старые доски провисали в разные стороны.

С соседями явно не повезло — в таких же старых домах доживали свой век полубезумные старухи, что маячили иногда скорбными тенями, пристально всматриваясь, что же там происходит за прогнившими калитками. Двор, что соседствовал со стороны огорода, вообще находился в полном запустении. Там никто не жил, и останки небольшого домика с трудом выглядывали из-за зарослей бурьяна и кустов клена.

Сергей нахмурился — с забором придется возиться самому. Ну да ладно — в сарае найдутся доски, были бы руки.

Хуже обстояли дела с огородом. Кругом, насколько хватало глаз, царил ужас запустения. Некогда цветущий сад, превратился в частокол из сухих веток и торчащих стволов, малинник зарос сорной травой, а к маленькой голубятне, стоящей за домом, было просто не подступиться из-за репейника, что в изобилии расплодился вокруг.

Сергей вернулся в дом. Проходя мимо прямоугольной крышки погреба, он на секунду сбавил шаг. Нужно будет как-нибудь заглянуть туда, вдруг там найдется что-то, что может оказаться полезным новому хозяину дома.

Крышка притягивала взгляд. На секунду Сергею показалось, что из щелей дохнуло чем-то затхлым. Словно, кто-то огромный, смотрел на него из под пола, вглядываясь в тонкие щели, сдерживая дыхание, чтобы не спугнуть.

Сергей криво улыбнулся и вошел в дом.

Надежда с самого утра затеяла мыть окна. Солнце искрилось в свежевымытых стеклах, наполняя дом весенней чистотой. Дом словно оживал после зимней спячки, и Сергею казалось, что он оживает вместе с ним.

Проклятая зима ушла, оставив после себя воспоминания о холодах и трещины на обоях в зале. Сергей колупнул пальцем штукатурку. Та крошилась под ногтем, — нужно будет полностью менять отопление, иначе каждую весну придется затевать ремонт.

Нагревшись на солнце, Сергей казалось, зарядился энергией, которая теперь переполняла его. Хотелось немедленно взять в руки лопату или другой инструмент, и работать, работать, работать…

Да, кстати, нужно будет посмотреть, что там с крышей, пока не зарядили дожди, и первый весенний дождик не принес с собой сюрприза в виде сырых пятен на потолке.

Сергей мысленно пообещал себе, привести крышу в порядок, как только станет немного теплее. А пока что можно немного поработать на улице, предварительно перекусив чего-нибудь.

Спустившись вниз, на кухню, он дернул ручку холодильника. Сообразив нехитрую закуску, он налил себе молока, и, держа стакан в одной руке, и бутерброд в другой, направился наверх, чтобы разыскать любимую женушку…

Надежда закончила мыть окна, и оттерла пот с лица. По правде, говоря, ей уже осточертел этот дом. Насколько меньше было забот в их прежнем, пусть маленьком, но зато таком уютном домике. Возвращаясь в мыслях к тому времени, Надежда все чаще убеждала себя, что именно тогда они были счастливы. Пускай Сергей иногда, возвращаясь с работы, заглядывал с друзьями в какое-нибудь заведение, и много позже, нащупывал выключатель, пьяно покачиваясь, пытаясь сориентироваться в тесном коридоре, пускай мать доставала своим присутствием, не забывая навестить любимую дочурку, чтобы лишний раз ткнуть носом, указать на ошибки, упрекнуть в несуществующих мелочах, все так, — но тогда не было такой опустошенности, и стены не давили так, что каждый вдох казался чем-то вроде нудной мучительной обязанности. Этот дом высасывал сил, словно вампир. И вспоминая первый приезд сюда, холодным осенним вечером, когда продрогшие они завалились в прихожую, Надежда приходила к выводу, что дом тогда показался ей тоскливым и обветшавшим. Словно все время, что он простоял без хозяев, он понемногу рассыпался от старости, и теперь, когда в его сырых стенах вновь зазвучали голоса, он воспрял духом, и снова стал самим собой, прежним.

А еще ей было не по себе от того секрета, что был у нее. Каждый раз, когда Сергей смотрел на нее, ей хотелось спрятаться, забиться в какую-нибудь щель, только бы не пришлось однажды сообщить ему эту чудесную новость. Иногда, оставаясь, сама с собой, она раз за разом проигрывала в голове эту сцену. Каждый раз получалось отвратительно.

— Сережа, мне нужно тебе что-то сказать…

— Да, дорогая — спокойно отвечает Сергей, не подозревая о том, что сейчас сообщит ему любимая женушка.

— У меня… у нас, я хочу сказать, что скоро…

Он еще не понимает, о чем она хочет потолковать с ним, но первые морщинки на лбу, свидетельствуют о том, что этот разговор обещает быть долгим, очень долгим.

— Сереженька, я…

(Беременна, вот что ты хочешь вдолбить в его глупую голову. Вот только язык не поворачивается, потому, что ты сама знаешь, или, по крайней мере, догадываешься о том, что произойдет потом)

Сначала он будет смотреть тусклым взглядом, и она с тревогой будет следить за каждым его жестом, потом на лице появится столь ненавистное ей упертое выражение, а потом…

О, что будет потом, трудно даже и представить. Лучше даже и не думать о том, что произойдет, когда до него дойдет, наконец, что в семье Ждановых ожидается пополнение.

Надежда нахмурилась — по ее подсчетам шел третий месяц беременности, и очень скоро трудно будет, что-либо изменить.

(Будь, что будет детка, поживем — увидим…)

— Кстати, неплохо было бы заглянуть в женскую консультацию, чтобы окончательно почувствовать себя… будущей мамашей — прокаркал голос в голове. Надежда вздрогнула. На мгновение ей показалось, что кто-то забрался в ее мысли, подчинив волю, и издевается теперь над ней, глумясь над самым сокровенным, что было у нее.