Но, как говаривал классик: «Умом Россию не понять…» Трудно понимать логику и ход мыслей властителей России. Но так или иначе Исаакий вместе с Адмиралтейством стал символом Петербурга, его визитной карточкой.

Петербург — прекрасный и блистательный город, кто спорит, но белокаменная Москва, «град срединный, град сердечный», не хуже. Как писал Федор Глинка:

А кстати, кто был главным архитектором Москвы? Осип Бове. Отец будущего зодчего итальянский живописец Винченцо Джованни по приезде в Россию был принят за француза, и его фамилию стали произносить на французский лад — Бове, с ударением на последнем слоге. Его сын Джузеппе именовался в русской среде как Осип. Так вот Осип Бове реконструировал Красную площадь, разбил Александровский сад, построил Первую Градскую больницу. Более подробно о деятельности Бове — в специальной литературе. У нас задача иная: первым мазком набросать культурную панораму России, расставить соответствующие акценты.

Когда схлынула мутная волна космополитизма (она началась в 1949 году), в отечественной прессе можно было прочитать о том, что «Россия — «страна зодчих»» (как выразился Игорь Грабарь) — была чутка и гостеприимна к строительному гению другого народа. Многие из иностранных архитекторов, приезжавших сюда на время выполнять заказы двора и знати, обретали в России не только вторую родину, но и собственное лицо».

Что ж, запоздалое, но все же объективное мнение! А мы тем временем к иностранным «звездам» Растрелли и Росси добавим имена Джакомо Кваренги, Чарлза Камерона, Тома де Томона и, конечно, Жилярди.

Итальянец Доменико Жилярди, подобно своему отцу Джованни, жил и работал в Москве. Очутившись в России 11-летним ребенком в 1796 году, он покинул ее в 1832 году, оставив наследие, покоряющее нас по сей день. Интересно и такое обстоятельство: Жилярди родился близ Лугано на юге итальянской Швейцарии. Эта область — Тессинский кантон — дала России немало известных архитекторов, скульпторов и художников, получивших возможность раскрыть свой талант в условиях широкого размаха архитектурно-градостроительных работ. Среди этих «швейцарцев» — такие имена, как Д. Трезини и Марио Фонтана, Луиджи Руска и братья Адамини, художник Федор Бруни и другие.

О чем это говорит? О переизбытке мастеров на Западе и о недостатке их на Руси. Отсюда и закономерный перелив творческих сил. Миграция художников…

Еще один аспект: влияние иностранных зодчих на своих русских учеников и коллег. К примеру, великий итальянец Лоренцо Бернини оказал влияние на Василия Баженова, достаточно вспомнить проект Кремлевского дворца. А Баженов, по мнению архитектора Александра Асадова, повлиял на каждого русского архитектора. Так что влияние через влияние. Другой пример — Михаил Быковский, создавший ансамбль усадьбы Марфино, Петровский пассаж в столице, был учеником Жилярди. Подобные отголоски и эхо чужеземных стилей легко обнаружить не только в Москве, но и в других городах России. И в этом, на мой взгляд, нет ничего зазорного. Патриоты кичатся словом «самобытность», но эта самобытность порой означает всего лишь ограниченность и полную оторванность от мировых процессов в культуре и искусстве.

Однако книга наша распухает страницами. Возникают дополнительные темы. Множатся вопросы. Поэтому придется отказаться от идеи перечислить всех иностранных мастеров, работавших в дореволюционной России. Скажем так: их было много. Их был легион. Остановимся лишь на нескольких выдающихся памятниках, которые стали символами страны. Или, как говорят чиновники, главными архитектурными объектами.

Московский Кремль. В его создании участвовал приглашенный Иваном III миланский архитектор Антонио Соларио. Он создал укрепление в стиле самого передового ломбардского крепостного строительства. Соорудил Никольскую и Фроловскую (Спасскую) башни. А мастер из Болоньи Аристотель Фиораванти возвел Успенский собор. Конечно, все это выглядит грандиозно, чересчур внушительно и весьма красиво. Но оригинально ли? Когда я в 1989 году был в Милане и увидел замок-кремль Кастелло Сфорцеско, то я просто ахнул: до чего же он похож на московский Кремль, только, конечно, масштаб поменьше. Россия — не Италия, тут такая ширь!..

Ну да ладно, о московском Кремле написаны сотни книг, и повторяться не имеет смысла. А вот еще одно знаковое здание — Большой театр. Пышный и величественный вид придал ему в 1856 году архитектор французских кровей Альберт Кавос. Любопытно, что место под театр выбирал другой иностранец — англичанин Майкл Мэдокс. А знаменитую квадригу на Большом создал Петр Клодт. И самое время перейти к скульптурам и скульпторам.

И снова Петербург. Что составляет основной силуэт города на Неве? «Медный всадник», Александрийский столп на Дворцовой площади да кони на Аничковом мосту.

Скульптура грозного Петра на вздыбленном коне — творение парижанина Этьена Мориса Фальконе. Вне всякого сомнения, это шедевр, однако его творец вернулся во Францию, так и не получив благодарности от Екатерины Великой.

Соотечественник Фальконе архитектор Опост Монферран (русские звали его Августом Августовичем) возвел к небу гордый Александрийский столп, самую высокую колонну на свете, высотою 47,5 метра.

Кони на Аничковом мосту — дело рук Петра Карловича Клодта. Русский человек, но, естественно, из немцев.

Коли начали говорить о скульпторах, то нельзя не отметить гремевшего до революции Павла Трубецкого. Его отец из старинного княжеского рода. Мать — американка, пианистка Ада Винанс. Семья Трубецких была тесно связана с художественными кругами Милана. Брат Павла (он переименовал себя в Паоло) — Пьеро стал живописцем, портретистом высшего общества Лондона и Нью-Йорка. Родившийся в Италии Паоло Трубецкой впервые побывал в России в 1883 году, а поселился в ней в 1897 году. В России он плодотворно работал и исполнил около 50 станковых работ. Событиями в художественной жизни России стали его портреты Льва Толстого, Федора Шаляпина, графа Витте, Сергея Боткина. А вершиной творчества Трубецкого считается создание памятника Александру III.

Оставил след в истории мировой скульптуры Осип Цадкин, родившийся в Смоленске и умерший в Париже. Цадкин — далекий потомок шотландских кораблестроителей, переселившихся в Россию при Петре. Одна из лучших работ Цадкина — «Разрушенный город» (1953). Эта скульптура-крик стоит в Роттердаме.

Цадкин — не единственная потеря для России. В этом ряду и Наум Габо (Неемия Певзнер): он родился в Брянске, умер в американском штате Коннектикут. В 1917 году Наум Габо активно влиял на художественную жизнь советской России, преподавал во ВХУТЕМАСе, редактировал газету «ИЗО», но в 1922 году кислород для футуристов и прочих новаторов от искусства был перекрыт, и Габо эмигрировал.

Талантливым мастером резца был Марк Антокольский (при рождении он получил еврейское имя Мор-дхе). Антокольский создал образы великих русских — Ивана Грозного и Петра I. Но этого оказалось недостаточно, чтобы быть признанным на родине, и он был вынужден покинуть Россию из-за поднявшейся антисемитской кампании. Критик Владимир Стасов писал в письме от 30 июля 1882 года Антокольскому: «Мне досадно видеть, что вы… почти в упадке душевном… вы неправы будете, если станете приписывать все подобное России… Мне кажется, если вы можете быть кем-нибудь недовольны, то разве Академией и иным начальством, — но ведь это еще не Россия… Звание и ордена? но это такая мелочь, которая для вас не может иметь значения…»

Конечно, отдельные антисемиты и злобствующие националисты еще не Россия, но Марк Матвеевич Антокольский помнил хорошо, как к нему в мастерскую, когда он работал над «Иоанном Грозным», приехал Александр III. Пришел, на минуту взглянул, спросил:

— Какого вероисповедания?

— Еврей.